Он поднял руку, и она умолкла. Слушать о ее жизни было опасно; он уже захотел обнять и утешить ее в горе утраты, что явно потрясла ее.

«Да я пощажу ваши жизни, если ты спасешь ее», солгал он.

Если Титанам можно верить, Аэрон скоро сломается, станет одержим жаждой крови и смерти. Он будет существовать лишь с целью убийства этих женщин. Дать немного умиротворения в их последние дни было милосердно, оправдал себя Рейес. Последние дни. Ему не понравилось упоминание.

Плечи Даники слегка расслабились, и она решительно глянула на свою семью. Каждая из женщин отрицательно помотала головой. Даника кивнула.

Рейес нахмурился, не поняв этой немой сцены. Она, также соврала? Наконец-то Данника повернулась к нему. Он позабыл свое замешательство, едва встретились их взгляды. Или его просто не заботил более ответ. Ее ангельская краса очаровывала сильней, чем ларец Пандоры, обещая отпущение, которое невозможно было дать. А все же часть его желала, чтоб это стало возможным. Хотя бы на мгновение.

Она закрыла глаза, издала долгий тяжелый вздох и проговорила «Да. Я целитель»

«Тогда пошли со мной» Он не взял Данику за руку, слишком опасаясь того, что может произойти, если он притронется к ней. Боишься простой смертной? Трусливо. Нет, разумно. Если он не изведает, какова она на ощупь, он не будет тосковать по этому, когда она умрет.

Что если Люциен обдумывает способ ее спасения? Что если…

«Пошли». Отказываясь и дальше тратить время впустую, Рейес развернулся и вышел из комнаты, заставляя Данику следовать за собой. Он запер остальных женщин внутри, затем рванул с места, пытаясь поддерживать большую дистанцию между собой и ангелом.

ОмойБог, омойБог, омойБог, мысленно напевала Даника Форд. Ее сердце пыталось выпрыгнуть из груди, ударяясь о ребра, словно они были дверьми на заржавевших петлях. Зачем я делаю это? Я же не врач.

Да, она прошла курс анатомии в колледже. Конечно же, она изучила приемы первой помощи, на случай если у дедушки будет сердечный приступ на ее глазах. Но она не была медсестрой или врачом. Она была просто начинающей художницей, решившей, что отпуск поможет исцелить печаль и скорбь из-за смерти деда.

Что она будет делать, если этот крепкий, со стальными глазами солдат – а он явно был солдатом – захочет, чтоб она оперировала? Конечно же, она не сделает этого. Она не подвергнет чью-либо жизнь подобной опасности. Но что-нибудь другое… возможно. Вероятно. Она должна спасти свою семью. Сейчас их жизни были в опасности.

ОмойБог. Пытаясь успокоиться, она на ходу изучала спину своего захватчика. У него была загорелая кожа и глаза, черные как полночь. Он был высок, с самыми широкими, из когда-либо виденных нею, плечами. Она видела его лишь раз до того, и он также не улыбался тогда. Боль была в его глазах и тогда и сейчас. Тогда и сейчас на его руках были свежие порезы.

ОмойБог, омойБог. Она даже не подумывала сбежать от него. Он запросто поймает ее, и это разозлит его. Может быть, он нападет на нее. А это было страшнее, чем встретить опасность в заколдованном доме на Хеллоуин с кандалами, гробами и прочим. В одиночку.

ОмойБог, омойБог, омойБог. Ей хотелось поговорить с ним, спросить чего он ожидает от нее, но голос ее пропал. В горле стоял ком размером с баскетбольный мяч, не дающий говорить. Она не знала, почему ее выкрали, и почти уже не беспокоилась об этом. Она просто хотела покинуть этот отдаленный, вызывающий ощущение мурашек замок с его сумасбродными, чересчур мускулистыми хозяевами и улететь домой в свою квартирку в Нью Мексико.

Неожиданный укол опустошенности и тоски по дому почти заставил ее зарыдать. Сдержит ли этот солдат свое слово, если она поможет? Она сомневалась, но надежда была глупой штукой. Она сделает все, что в ее силах, несмотря ни на что, и будет молить о чуде.

Плохо, что она не могла убедить себя в том, что чудо произойдет. Тебя, вероятно, зарежет ножом огромный зверюга, если что-то пойдет не так.

ОмойБог, омойБог, омойБог. Если она не справится, ее семья, и она сама будут мертвы несомненно. Скоро.

Когда Рейес пришел в спальню Мэддокса с блондинкой ангельского вида, которую должен был убить Аэрон, тот едва не заплакал от облегчения. Эшлин рвала опять и опять, пока в ее желудке не осталось ничего. А ее стошнило опять.

После чего она откинулась на матрас и перестала дышать. В отчаянии Мэддокс вновь воззвал к Титану, но бог не сделал ничегошеньки. Как только Мэддокс согласился отплатить за любую оказанную помощь, всемогущее существо покинуло его.

Титан возродил его надежды, а затем полностью разбил их. Мэддокс гадал над намерениями создания, но теперь он знал: крайне жестокая, садистская забава.

Рейес отступил с дороги, и маленькая блондиночка торопливо приблизилась.

«Помоги ей» приказал Мэддокс.

«ОмойБог, омойБог, омойБог» напевала она. Она побледнела, став на колени сбоку кровати. Она тряслась, но обвинительно посмотрела на Мэддокса. «Что ты с ней сделал?»

Чувство вины усилилось, Мэддокс покрепче обнял хрупкую, больную, умирающую Эшлин. Он едва знал эту женщину, но хотел, чтоб она жила сильнее, чем желал бы избежать самого горячего пламени Ада.

Было слишком неожиданно так сильно ощущать это, о да.

Это было абсолютно на него не похоже, о да. Это тоже. Он сможет позднее тщательно обдумать свою глупость.

«Она не дышит», прохрипел он. «Сделай так, чтоб она дышала»

Внимание блондинки вернулось к Эшлин. «Ей надо в больницу. Кто-нибудь позвоните 911. Нет. Подождите, черт! У вас тут есть неотложка? Есть вообще телефоны? Если есть надо немедленно звонить!»

«Времени нет», прервал Мэддокс. «Ты должна сделать что-нибудь»

«Просто позвоните. Она…»

«Делай что-то или умри!» взревел он.

«О, Боже» Полнейшая паника наполнила ее взор. «Мне надо – мне надо оказать ей первую помощь. Да, да. Это подойдет. Я могу это сделать. Могу», тараторила она, убеждая скорее себя, чем остальных. Она резко выпрямилась и склонилась прямо над безжизненным лицом Эшлин. «Поклади ее ровно и уйди прочь с пути»

Мэддокс и не думал возражать. Он перекатил Эшлин на спину и спрыгнул на пол, приседая подле кровати. Все же он отказался отпустить ее руку, крепко сжимал. Девушка какое-то время так и стояла, не двигаясь, паника по-прежнему светилась в ее глазах.

«Даника», предупредительно произнес Рейес.

Девушка – Даника – сглотнула и бросила на Рейеса нервный взгляд. Темные брови воина взметнулись вверх, пока он пристально рассматривал ее, затем спросил.

«Ты уверена, что знаешь что делаешь?»

«Ко… конечно же». Краска бросилась ей в лицо, когда она снова обернулась к Эшлин. Расположив ладони прямо под грудью Эшлин она надавила раз, два, затем, дрожа проговорила. «Не волнуйся. Я тренировалась. Манекен подобен человеку, манекен подобен человеку»

Затем она впилась своим открытым ртом в рот Эшлин.

В течении нескольких следующих минут, которые определенно были вечностью, худшей чем часы что проводил Мэддокс сгорая каждую ночь, она чередовала надавливания на грудную клетку Эшлин и вдувание воздуха в ее рот. Он еще никогда не чувствовал подобной беспомощности. Время превратилось во врага, ненавистного как никогда.

Рейес ожидал у двери, неподвижный и безмолвный. Руки были скрещены на груди. Он смотрел не на Эшлин, а на Данику, его лицо не носило следов его эмоций. Мэддокс потирал тыльную часть шеи свободной рукой, его собственное дыхание было таким утрудненным, что он мог слышать каждый вдох, отражающийся эхом в мозгу.

Наконец-то, к счастью, Эшлин закашлялась и сплюнула. Все ее тело судорожно сжалось, когда она открыла рот, стараясь втянуть жизнь в свои легкие. Вдох – она задохнулась, поперхнувшись. Выдох – она запнулась.

Мэддокс прижал ее к своей груди в следующий же миг. Она боролась с ним.

«Спокойно, красавица. Спокойно»

Постепенно ее движения затихли.

«Мэддокс», прохрипела она, и это был самый сладкий из когда-либо слышанных им звуков.