Ногти Мэддокса слегка удлинились, вонзаясь в камень. Будапешт был городом величественной красоты, старомодного очарования и современных удовольствий, но он всегда чувствовал себя удаленным от этого. От замкового района, протянувшегося вдоль одной улицы, до ночных клубов, что выстраивались далее. От фруктов и овощей, которыми торговали на одном переулке, до живности, распродаваемой в другом. Возможно, это чувство разъединенности исчезло бы, исследуй он город, но в отличие от других, бродивших по желанию, он был пленен внутри крепости и прилегающих земель, так же как дух Насилия был пленен внутри ларца Пандоры тысячи лет назад.

Его ногти удлинялись далее, становясь почти когтями. Размышления о ларце всегда омрачали его настроение. Ударь стену, завлекало Насилие. Разрушь что-нибудь. Вреди, убивай. Ему бы хотелось уничтожить богов. Одного за другим. Обезглавить их, может быть. Вырвать их почерневшие, гнилые сердца, определенно.

Демон замурлыкал в одобрении.

Конечно же он мурлычет сейчас, подумал Мэддокс с отвращением. Любая жажда крови, неважно кто жертвы, встречала поддержку у существа. Хмурясь, он бросил ее один разгоряченный взгляд на небеса. Они с демоном были соединены так давно, но он помнил Тот день четко. Вопли невинных в его ушах, люди истекающие кровью повсюду вокруг него, страдающие, умирающие, демоны, пожиравшие их плоть в восторженном безумии. Лишь когда Насилие было помещено внутрь его тела, он утратил связь с реальностью. Не было ни звуков, ни образов. Лишь всепоглощающая тьма. Он не обрел своих ощущений, пока кровь Пандоры не забрызгала его грудь, ее последний вдох не отразился в его ушах. Она не была его первым убийством – или последним – но была единственной женщиной встретившейся с его мечом. Ужас наблюдать это когда-то полное жизни женское обличие сломанным и сознавать свою ответственность за это… До сего дня он не мог смириться с чувством вины, сожалением. Со стыдом и с печалью.

С той поры он поклялся делать все необходимое для контроля демона, но было уже слишком поздно. В бешенстве Зевс наложил на него еще одно проклятие: каждый раз в полночь умирать точно как Пандора – от удара меча в живот, шесть адских раз. Единственное отличие было в том, что ее мучения закончились через мгновения.

Его мучения будут длиться вечно.

Он выдвинул челюсть, пытаясь расслабиться перед очередным приступом агрессии. Не ему одному суждено страдать, напомнил он себе. Другие воины получили своих собственных демонов – буквально и фигурально. Торин был хранителем Болезни. Люсиен хранил Смерть. Рейес – Боль. Аэрон – Гнев. Парис – Разврат.

Почему ему не достался последний? Он мог бы отправляться в город в любое время, владеть любой понравившейся женщиной, упиваясь каждым звуком, каждым прикосновением.

Будучи собой, он не мог далеко путешествовать. Также не мог позволять себе находиться рядом с женщинами длительные промежутки времени. Если демон возьмет верх или он не сможет вернуться домой до полуночи, и кто-то найдет его мертвым и похоронит – или хуже, кремирует…

Как бы он желал, чтоб такой случай прекратил его жалкое существование. Ему следовало давно уйти и позволить изжарить себя в Преисподней. Или возможно ему стоило спрыгнуть с самой высокой крепостной башни и выбить мозг из черепа. Но нет. Неважно что он делал, он просто просыпался снова, прижженный также хорошо как рана.

«Ты уже давненько таращишься в окно», проговорил Торин. «Тебе не любопытно, что случилось?».

Мэддокс заморгал, словно оторванный от своих мыслей. «Ты все еще здесь?».

Его друг изогнул черную бровь, чей цвет ярко контрастировал с его серебряно-белыми волосами. «Я понимаю, что ответ на мой вопрос – «нет». Ты хотя бы успокоился?».

Был ли он когда-либо действительно спокоен. «Спокоен настолько, насколько такое существо как я может быть».

«Прекрати скулить. Я кое-то должен тебе показать, и не пытайся мне отказать на этот раз. Мы можем обговорить причину моего вторжения к тебе по дороге». Без лишних слов, Торин развернулся и зашагал из комнаты.

Мэддокс оставался несколько мгновений на месте, наблюдая, как его друг исчезает за углом. Прекратить скулить, сказал Торин. Да, это точно то, чем она занимался. Любопытство и искривленное желание позабавиться отбросили его смертельное настроение, и Мэддокс ступил из гимнастического зала в коридор. Холодные потоки воздуха кружились вокруг него, полные влаги и четких ароматов зимы. Он заметил Торина в нескольких футах поодаль и прошествовал вперед, быстро приближаясь.

«Что тут происходит?».

«Наконец-то. Заинтересован», лишь был его ответ.

«Если это одна из твоих шуток…». Как-то Торин заказал сотни надувных кукол и поместил их повсюду в крепости, все, потому что Парис по-дурацки жаловался на нехватку женского общества в городе. Пластиковые «дамы» таращились из каждого угла, их большие глаза и «трахни меня» тела насмехались над всеми проходящими мимо.

Такие вещи случались, когда Торин скучал.

«Я бы не тратил свое время, чтоб дурачить тебя», сказал Торин, не оборачиваясь. «У тебя, друг мой отсутствует чувство юмора».

Правда.

Пока Мэддокс продолжал идти, каменные стены тянулись с обеих сторон; подсвечники мерцали, пульсируя светом и огнем, отбрасывая тени с золотом. Жилище Проклятых, как нарек это место Торин, было возведено сотни лет назад. Хотя они обновили его, как могли, возраст выявлял себя в опадающих камнях и износившихся полах.

«Где все?» Мэддокс спросил, лишь после сообразив, что не заметил никого из остальных.

«Думаешь, Парис будет закупать продовольствие лишь потому, что наши закрома почти пусты и это его единственная обязанность, но нет. Он в поисках новой женщины».

Счастливый ублюдок. Одержимый Развратом, Парис не мог спать с одной женщиной дважды, потому он совращал новую – или двух, или трех – каждый день. Единственное неудобство?

Если он не мог найти женщину, он был вынужден делать вещи, о которых Мэддокс даже не хотел раздумывать. Вещи, заставляющие нормального темпераментного мужчину сгибаться над унитазом, выдавая содержимое своего желудка. Хотя в такие моменты зависть Мэддокса утихала, она всегда возвращалась, когда Парис разглагольствовал о своих победах. Мягкое касание бедра… встреча с разгоряченной кожей…стоны экстаза…

«Аэрон…Приготовься», начал Торин, «потому что это главная причина по которой я выследил тебя».

«Что-то с ним произошло?» требовательно произнес Мэддокс, пока темнота застилала его мысли и злость заполонила его. Круши, уничтожай, Насилие кричало внутри него, скребясь в углах мозга. «Он поранен?»

Аерон мог быть бессмертен, но его можно было повредить. Даже убить – это искусство они все обнаружили самым плохим из возможных способов.

«Ничего подобного», заверил его Торин.

Медленно, он расслабился и постепенно Насилие отступило.

«Что тогда? Расчищал беспорядок и выкинул что-то нужное?» Каждый воин имел свои особенные обязанности. Это был их способ поддерживать хоть какое-то подобие порядка посреди хаоса, царившего в их собственных душах. Аероновым заданием была уборка, то на что он жаловался ежедневно. Мэддокс заботился о починке жилища. Торин играл с акциями и облигациями, богам лишь ведомо, что это такое, обеспечивая их деньгами. Люциен занимался всей документацией, а Рейес снабжал оружием.

«Боги…призвали его».

Мэддокс замер, шок на мгновение ослепил его. «Что?» Определенно ему послышалось.

«Боги призвали его», терпеливо повторил Торин.

Но Греки не разговаривали ни с одним из них со дня гибели Пандоры. «Что им надо? И почему я слышу об этом только сейчас?»

«Первое, никто не знает. Мы смотрели фильм, когда он неожиданно выпрямился в кресле, онемевший, словно больше не было никого дома. Несколькими секундами позже он рассказал нам, что был призван. Никто из нас даже не успел отреагировать – только что Аерон был с нами, и тут его не стало».

«И второе», добавил Торин после паузы, «я пытался тебе сказать. Ты сказал, что тебе все равно, помнишь?»