Они приказали Аэрону убить четырех невинных женщин; они не могли быть добры. Проклятье! Как ему теперь говорить с этими созданиями. Смиренно? Или это будет рассматриваться как слабость?

Все? настаивал голосок. Затем неодушевленный смешок. Тщательно подумай, прежде чем отвечать, но помни, что твоя женщина может вскоре умереть.

Мэддокс бросил взгляд на дрожащее тело Эшлин, искаженные болью черты лица, и вспомнил, какой она была. Как она в экстазе смотрела на него и просила вкусить тишину вместе с нею. Как стояла перед ним и благодарила за пищу. Как она прыгнула, чтоб уберечь его от его друзей.

До сих пор никто не нуждался в нем. То, что она нуждалась, принесло пьянящий прилив крови и углубило его чувства к ней.

Я не могу позволить ей так мучиться, подумал он.

Он рискнет с Титанами. Чего бы они на самом деле не хотели от здешних воинов, какими бы ни были их намерения, и действительно ли они использовали Ловцов и Эшлин для наказания его за неуважение – он рискнет.

Он подавил ругательство, подозревая, что будет страдать как никогда прежде. Но это не изменило его ответа.

«Все»

Рейес задыхаясь, бежал к комнате Люциена. Он утратил многовато крови за эти последние несколько дней. Больше чем обычно. Нужда боли, той ужасающей, прекрасной боли, овладела ним сильнее, чем когда-либо.

Он не знал причины этому и не мог остановить это. Он действительно не мог больше управлять этим. В последние пару дней он прекратил и пытаться. Что дух Боли хотел, то дух Боли и получал. С каждым новым днем, он утратил остатки желания контролировать его. Часть его хотела раскрыть ему объятия, окончательно утратить себя. Познать цепенящее ничто, приносимое каждым проблеском страданий.

Так было не всегда. Было время, когда он научился мирно жить с демоном, хоть как-то сосуществовать. Сейчас же…

Он обогнул угол, покрытый солнечными зайчиками, что пробивались из бокового окна и пятнали его зрение. Он не замедлил шага. Он никогда не видел Мэддокса таким расстроенным и напуганным. Таким уязвимым. А все из-за человека, из-за чужака. Наживки. Рейесу не нравилось это, но он считал Мэддокса другом и помог бы ему любым способом.

Он помог бы, несмотря на то, как отчаянно хотел, чтоб все стало на свои места, чтоб Мэддокс ярился и умирал каждую ночь, а поутру вел себя как ни в чем ни бывало. Потому что когда Мэддокс притворялся, что все в порядке, Рейесу было тоже легче притворяться.

Подобные мысли прервались, когда Люциен попал в поле его зрения.

Он расположился на полу, согнув колени и откинув голову на поднятые руки. Темные волосы были растрепаны, словно он запутывался в них пальцами несчетное число раз. Он выглядел подавленным, выведенным из строя. Рейес напряженно сглотнул.

Если ситуация смогла поколебать Люциена, неимоверного стоика…

Чем ближе он подходил, тем плотнее аромат роз наполнял воздух. Смерть всегда пах цветами, несчастный ублюдок.

«Люциен», позвал он.

Люциен не отреагировал.

«Люциен»

Опять, без ответа.

Рейес подошел к нему, склонился и взял за плечо, потом встряхнул. Ничего. Он присел и помахал рукой пред глазами воина. Ничего. Взгляд Люциена был пуст, рот неподвижен. У Рейеса зародилось понимание. Люциен покинул крепость мысленно, как он обычно покидал ее физически – переносясь с места на место за секунды.

Он поступал так редко, поскольку оставлял свое тело беззащитным пред нападением.

Вероятно, ему требовалось нечто, пусть даже не подающее признаков жизни, но охраняющее вход в его спальню, пока он собирал души.

Значит я один. Осталось попробовать лишь одно средство.

Поднимаясь, Рейес сжал дверную ручку спальни, повернул ее и пробрался внутрь.

Все женщины сидели на кровати, склонив головы, и шептались, но умолкли, едва заметив его. Каждая из них побледнела. Одна вздохнула. Самая младшая, прелестная маленькая блондинка, поднялась на явно дрожащих ногах и приняла воинственную позу, намереваясь отгородить его от ее семьи. Она вздернула подбородок, глазами не позволяя ему приближаться.

Его тело напряглось. Оно всегда напрягалось, когда она была рядом. Вчера он даже ощутил ее запах. Сладкой пудры и грозы. Он провел часы, потея, задыхаясь и в таком возбуждении, что подумывал биться с Мэддоксом за Эшлин, полагая, что это она довела его до подобного состояния.

Эта женщина была наслаждением и раем, праздником для его избичеванных чувств. На ней не было ни шрамов, ни признаков тяжелой жизни. Лишь безупречная, слегка загорелая кожа и яркие зеленые глаза. Лишь полные красные губы, предназначенные для смеха и – поцелуев.

Если она и изведала хоть мгновение боли, этого не было видно. И это притягивало его. Даже если он прекрасно знал, что из отношения могут закончиться только плохо.

«Не смотри на меня так», бросил маленький светловолосый ангелочек, упирая руки в бока.

Планировала ударить на него? Забавное представление. Она и представляла, как бы ему это понравилось. Что он бы желал еще и еще и еще, пока бы не умолял ее ударить снова. Я сделаю миру услугу, позволив Ловцам отрубить мою голову.

Боги, он ненавидел себя. Ненавидел то, чем был, и ненавидел то, что был вынужден делать. Чего жаждал сейчас.

«Если ты пришел насиловать нас, то знай, что мы будем отбиваться. Нас так просто не возьмешь». Она еще выше задрала подбородок и расправила плечи. Подобная храбрость от такой мелюзги развеселила его, но он не мог отвлекаться от насущной проблемы.

«Кто-нибудь из вас знает, как исцелить человека?»

Она моргнула, немного утратив свою браваду.

«Человека?»

«Женщину. Подобную тебе».

Она моргнула опять.

«Зачем?»

«Знаешь?» настоял он, не утруждаясь ответом. «У нас нет много времени»

«Зачем?» повторила она.

Рейес шагнул к ней, дикость сквозила в каждом движении. Она не отступила: очко в ее пользу. Чем ближе он подходил, тем больше ее аромат наполнял его ноздри, пьянящий, заманчивый. Как и сама девушка. Его гнев неожиданно ослаб.

«Ответь мне, а я, может быть, позволю тебе прожить еще день»

«Даника. Ответь ему. Пожалуйста». Самая старшая из женщин протянула дрожащую морщинистую руку и схватила девушку за предплечье в попытке оттянуть ту назад к кровати, прочь от него.

Даника. Имя прокатилось сквозь его мозг. Так же скользнуло по языку, понял он, произнеся его вслух, прежде чем смог остановиться.

«Даника» Его плоть восстала в ответ. «Красиво. Меня называют Рейес»

Девушка сопротивлялась пожилой женщине, стряхивая руку с себя. Она смотрела Рейесу прямо в лицо. Ее брови и ресницы были такими же светлыми, как и волосы. Он подозревал, что меж ее ног они тоже светлые.

Он ничего не мог поделать с собой. Несмотря на потребность торопиться, он мысленно раздевал ее. Изгиб за изгибом приветствовал его, как пир для его изголодавшегося взгляда. Полная грудь, увенчанная малиновыми сосками. Мягкий, плоский живот. Мягкие, но крепкие бедра.

Рейес более не позволял себе спать со смертными, предпочитая заботиться о себе самостоятельно, когда возникала такая потребность. Его пристрастия были слишком темными, слишком болезненными, большинство женщин не смогли бы их вытерпеть. Эта же, с ее мягкостью и аурой невинности, испытает даже еще больше боли и отвращения чем остальные. Сомнений не было. Хуже того: женщин, с которыми он спал, опьянял его демон, заставляя так же намеренно искать и причинять боль.

Даже если он хотел от Даники лишь поцелуя, она не вынесла бы его. Он бы не вынес его. Мысль о том, чтоб избить ее, пустить ей кровь, повредить ее, оставила болезненную пустоту в его груди.

«Я спрошу еще один раз. Есть среди вас целитель?» рявкнул он, неожиданно желая сбежать от Даники и ее насмехающейся невинности.

Она побледнела от его резкости, но по-прежнему не отступала.

«Если… если я врач, ты клянешься пощадить мою мать, сестру и бабушку? Они не сделали ничего дурного. Мы приехали в Будапешт, чтоб отвлечься, чтоб попрощаться с моим дедушкой. Мы…»