Вот ведь противоречивая особа! Сперва дала ему зеленый свет, а теперь с такой настойчивостью жмет на тормоза, словно от этого зависит ее жизнь. И самое удивительное, что он нисколько этим не раздражен. Расстроен — да, но не раздражен. И все еще хочет ее. Даже, кажется, еще сильнее. Наверное, с возрастом я становлюсь сентиментальным, вздохнул Брюс.

— Можешь позвонить моей бабушке и выяснить, все ли у них в порядке. Но на самом деле это излишние предосторожности. Возникни проблемы, уж она нашла бы способ сообщить нам. Однако если так тебе спокойнее…

— Почему ты все понимаешь? — тихо спросила Маргарет. — Только не говори, что ты от природы такой.

— Ну, — Брюс ответил ей медленной, удивленной улыбкой, от которой сердце Маргарет замерло в приливе внезапно нахлынувшей нежности, — должен сказать, никогда еще не встречал женщины, которая предпочитала, чтобы за ней ухаживали грубо и бесцеремонно.

— Но ведь ты не ухаживаешь за мной, — быстро возразила Маргарет.

Или ухаживает? Сомнительно, чтобы Брюс Макнот вообще когда-либо в своей жизни ухаживал за женщиной, подумала она. Но вслед за этой мыслью пришла другая: а каково это? Каково видеть, как такой большой, сильный, уверенный в себе мужчина становится предусмотрительным и заботливым, начинает жить ради одного лишь взгляда любимой?..

— Ты не можешь всю жизнь убегать.

Это были его первые слова после того, как они сели в разных концах гостиной и посмотрели друг другу в глаза.

— Если я не прыгнула сразу к тебе в постель, это не означает, что я от чего-то убегаю! — Маргарет лгала, но ее голосу не хватало твердости.

— Но ты именно убегаешь. — Брюс встал и, подойдя к дивану, где она сидела, опустился рядом с ней так, что его бедро коснулось ее ноги, а руку положил на спинку дивана, за плечами Маргарет. — Иначе зачем бы ты приехала сюда, в такую глушь?

— Ты прекрасно знаешь зачем. Кэтти… Кэтти столько лет болела, что у меня не было другого выхода, кроме как уехать из Нью-Йорка. Когда я узнала, что получила в наследство ранчо, то восприняла это как подарок судьбы.

— Вы могли бы просто переехать в предместья Нью-Йорка, откуда всегда можно добраться до твоей работы.

— К чему столько вопросов? Пытаешься загнать меня в угол?

— Ты же сама сказала, что хочешь поговорить, — вот и говори. И кстати, какие все-таки у тебя отношения с отцом Кэтти?

— Это никого не касается. — Маргарет отвела взгляд, но Брюс, взяв за подбородок, снова заставил ее посмотреть ему в глаза.

— Меня касается, — процедил он. — Я хочу заняться с тобой любовью, но не намерен ложиться в постель с женщиной, которая все еще увлечена прежним возлюбленным.

Честно говоря, он не ожидал, что ему будет настолько ненавистна сама мысль, что ее телом и желаниями мог владеть кто-то другой.

— А я-то считала тебя одним из неразборчивых в средствах, беспринципных мужчин, поддразнила его Маргарет в попытке хоть как-то разрядить атмосферу.

Но номер не прошел. Брюс продолжал смотреть на нее так серьезно и выжидательно, что молодая женщина в очередной раз почувствовала себя глупой, легкомысленной дурочкой.

— Ты все еще не ответила на мой вопрос.

— У меня нет никаких отношений с Максом, — прошипела Маргарет, делая ударение на каждом слове. Щеки ее стали пунцовыми. — И никаких чувств я к нему не испытываю… Нет, неправда. Испытываю. Но это, по большей части, ненависть. — Она нервно рассмеялась. — Могу сказать, что мы расстались далеко не лучшим образом и не на пике нашего романа.

— То есть до того, как ты решила приехать сюда?

— То есть до того, как родилась Кэтти. Он бросил меня сразу, как только узнал, что я беременна. Теперь ты доволен?

— Я сообщу тебе, когда буду доволен, — сказал Брюс. — А сейчас — нет. Значит, ему не понравилась мысль стать отцом?

— Зачем мы это обсуждаем? — Маргарет беспокойно заерзала на диване.

— Дело в том, что ты не сможешь жить спокойно, если все еще цепляешься за прошлое.

— Пустые слова.

— Да? Держу пари, у тебя не было близких отношений с мужчинами с тех пор, как появилась Кэтти… И я не верю, что за четыре года никто тебе этого не предлагал, ведь так, Маргарет?

Гордость боролась в ней с беспомощностью. Маргарет пожала плечами.

— Ты не понимаешь. Ты каждое утро выходишь на работу потому, что хочешь, а не потому, что должен. Я же работала, чтобы платить за квартиру и поднимать ребенка. У меня не было выбора. Да, это не тот случай, когда нужно отсидеть с девяти до пяти, а потом ты свободен. Но малейший намек на слабость был на руку моим конкурентам. На мужчин у меня не оставалось ни времени, ни душевных сил. А ведь без них нормальных отношений не построить.

Маргарет заметила, что с такой силой сжимает кулаки, что на ладонях остались глубокие следы от ногтей. Она сделала над собой усилие, чтобы успокоиться.

— Так ты работала с утра до вечера, а стоило тебе только выйти из дому, как тебя тут же начинало грызть чувство вины за то, что ты оставила дочь на попечении чужого человека.

— Натали не чужой человек, — ответила Маргарет, с раздражением слыша в своем голосе страдание.

Она никому не позволяла жалеть себя, даже себе самой… Ну разве что иногда, по утрам, когда весь мир еще спал и можно было чуть-чуть поблуждать мыслями в прошлом, погрезить о настоящем и построить парочку воздушных замков, рассыпающихся от малейшего дуновения реальности.

— У тебя уже было имя. Ты могла бы переехать в более спокойное место, нежели Нью-Йорк.

— Но мои постоянные клиенты вряд ли переехали бы вслед за мной. И мне бы пришлось начинать все сначала, — усмехнулась Маргарет.

Она не знала, зачем ему это, зачем он сидит рядом с ней на диване и вытягивает подробности ее прошлой жизни. Он хочет переспать с нею и всего лишь пытается помочь ей преодолеть последний сдерживающий рубеж и дойти до конца. Здесь все понятно. Но что смущало ее больше всего, так это собственное желание уступить.

Я слишком долго была одна, в очередной раз укорила себя Маргарет, слишком долго отторгала весь остальной мир. Да, но ведь однажды я доверилась Максу, и что из этого получилось?

Брюс с трудом сдержал усталый вздох. Ах, если бы у него сохранилась хоть капля здравого смысла, следовало бы оставить эту женщину — пусть себе продолжает рьяно отстаивать свои дурацкие взгляды — и уйти отсюда, да побыстрее. Его никогда не привлекали игры в кошки-мышки с противоположным полом.

— Ты чего-то боишься, да? — мягко спросил он вместо того, чтобы встать и уйти. Она не ответила, продолжая смотреть прямо перед собой. — Что с тобой сделал этот ублюдок?

Маргарет почувствовала, как глаза начинают щипать предательские слезы, но уже не могла с собой справиться.

— Прости, — всхлипнула она, вытирая щеку тыльной стороной ладони и делая несколько глубоких вздохов. Вместо ответа Брюс молча вручил ей носовой платок. — Держу пари, ты терпеть не можешь плачущих женщин.

Маргарет приложила платок к глазам, а потом зажала его в руке.

— Могу — когда они плачут не по пустякам.

— А когда плачут, потому что хотят получить больше, чем ты готов дать, тут-то твое терпение и кончается, да?

— Мы говорили не обо мне, — буркнул Брюс, а Маргарет импульсивно погладила его по щеке.

В первый раз она увидела, как этот мужчина теряет самообладание. Сейчас он походил на маленького мальчика, которого вынудили признаться в чем-то помимо его воли.

Изучающе глядя в лицо молодой женщины, Брюс накрыл ее руку своей ладонью.

— Чертовка, — прошептал он, проводя большим пальцем по мягкой ладони. — Но не думай, что сможешь уходить от ответа всякий раз, когда тебе это заблагорассудится. Наш разговор еще не окончен.

Он наклонился и продолжил ласку языком, неторопливо прочертив влажную дорожку по нежной коже запястья. Маргарет задохнулась от наслаждения, доставленного этим прикосновением.

Макс был ее первым и единственным мужчиной, но для него важнее всего было собственное удовлетворение, хотя молодая женщина поняла это лишь по прошествии времени, когда смогла спокойно оглянуться назад и трезво оценить прошлое. Ей не с чем было сравнивать, но она инстинктивно чувствовала, что Брюс скроен из другого материала. По крайней мере, в том, что касается любовной игры.