— Доброе утро, Кэмп.
Мужчина снял шапку и почтительно кивнул Мэри, затем снова обратился к Йэну:
— Милорд, я хотел узнать, нет ли в поместье работы для меня. Я вот с тележкой, — гордо указал он на осла.
— Ты говорил с управляющим, Уолли? Мужчина нахмурился и кивнул седой головой.
— Он сказал, что для меня ничего нет. — Кэмп облизал губы, утер их рукой и умоляюще посмотрел на Йэна. — Но я в крайней нужде, милорд. Я сделаю что угодно, если мне заплатят.
— Ладно. Поезжай к конюшням и передай Герману, что тебя послал я. Он скажет, что нужно сделать.
— Благодарю, милорд, вы не пожалеете. — Уолли Кэмп уже поворачивал тележку, освобождая дорогу. Не сказав больше ни единого слова, он погнал медлительного ослика к поместью.
— Ты был очень добр к нему, — сказала Мэри.
Йэн оглянулся на нее, пожал плечами.
— Я в этом не уверен. Старый пьяница помчится в таверну, как только получит пару медяков. Мы его не скоро увидим.
— Тем не менее, невозможно не сочувствовать его затруднительному положению, — тихо ответила Мэри.
— Да, я сочувствую ему. Когда-то он был одним из лучших рыбаков в деревне, зажиточным и уважаемым. Потом, во время шторма, он потерял жену и детей. Думаю, тележка и ослик — это все, что у него осталось. Вот что потеря любимых может сделать с человеком!
— Ты говоришь о своем отце, не так ли?
— Я говорил о мистере Кэмпе!
Они продолжили путь в гнетущей тишине. Неожиданно Йэн заговорил, и в его голосе послышалась непривычная для него нерешительность:
— Мэри, я думал о твоих вчерашних словах, и не могу не признать: ты была права, когда говорила о моем пренебрежении.
— Я не говорила, что ты пренебрегал мной, — поспешно ответила она и покраснела.
Йэн ответил с такой же поспешностью:
— Правда! Это мои слова.
— Я… ты не должен тревожиться обо мне. — Мэри потупилась. — Я прекрасно справляюсь.
— Я просто хочу, чтобы ты знала: ты можешь делать все, что пожелаешь. Можешь копаться в саду или посещать арендаторов… можешь заниматься всем, что приносит тебе радость. Как раз сегодня я хочу познакомить тебя с некоторыми из деревенских женщин. Ты вольна сама решать. Ты гораздо больше понимаешь в благотворительности, чем любой из нас. Похоже, у Барбары не остается времени на такие дела.
По мере того как Йэн говорил, настроение Мэри ухудшалось. Итак, ее муж желает, чтобы она заботилась о нуждающихся! Именно этим она занималась всю свою жизнь. Не то чтобы ей не нравилась эта работа… просто она надеялась быть чем-то большим для кого-то… когда-нибудь.
— Как ты смеешь? Как ты смеешь? Ты думаешь, что исправишь все, если чем-то займешь меня? Думаешь, что это избавит тебя от всяких отношений со мной?
— Что? — изумленно пробормотал Йэн.
— Можешь не продолжать, — холодно сказала Мэри. — Я слышала достаточно.
— Мэри! — проревел он. — Какой дьявол в тебя вселился?
Какой дьявол в нее вселился? Вдруг она поняла, что не может больше молчать… даже ради сохранения собственного достоинства.
— Йэн, не стоит прилагать столько усилий, чтобы занять меня! Я бы предпочла, чтобы ты занимался своими делами, а меня оставил моим. Можешь делать это без угрызений совести. Я знаю, что не нужна тебе в качестве жены, и была бы тебе благодарна, если бы ты перестал притворяться.
Йэн нахмурился.
— Я не понимаю…
Он все еще продолжает выкручиваться!
— Йэн, я своими ушами слышала, как ты это сказал. В ту ночь, когда ты беседовал с отцом в библиотеке Синклер-Холла. Я хотела поговорить с тобой, ждала тебя, но ты все не шел. Я отправилась тебя искать. Чувствовала, что мы должны поговорить о… — Мэри покраснела, но заставила себя продолжать, — о том, что ты сказал в экипаже. Я чувствовала, что нет необходимости… Услышав твои слова, я поняла истинную причину, по которой ты не хотел быть со мной! — Она гордо вскинула голову и прямо посмотрела ему в глаза. — Я не собиралась подслушивать, но, услышав голос твоего отца, замешкалась у двери в библиотеку… а потом заговорил ты… и я не могла… Теперь слишком поздно обсуждать это, не так ли?
Ужас, отразившийся на его лице, был достаточным доказательством мучительной истины, и Мэри продолжала… Она должна была высказать все, что невыносимой тяжестью лежало на ее душе!
— Я услышала, как ты сказал отцу, что женился на мне, чтобы разозлить его.
— Но, Мэри, это не предназначалось для твоих ушей!
— В этом я не сомневаюсь, — сухо ответила она, чувствуя невыносимую боль в груди.
— Я не хотел… И могу объяснить.
— Я искренне надеюсь, что ты не станешь ничего объяснять. Никакие слова не смогут залечить рану, которую ты мне нанес. Ибо даже если ты действительно не хотел меня, если я тебе безразлична, как ты мог сказать это своему отцу? Как мне теперь смотреть графу в глаза, если он знает: ты ценишь меня так мало, что женился просто ему назло?
Ответа у Йэна не нашлось. Он поднял на Мэри глаза, в которых не было и капли надежды. Она сидела в седле, пристально глядя на него. Казалось, протекла вечность. Ее лицо выражало негодование, разочарование. Презрение? Да, он не заслуживает ничего, кроме презрения. О, если бы он мог изменить прошлое!
— Прости. Я несправедливо обошелся с тобой. Мне больше нечего сказать.
Мэри развернула лошадь.
— Надеюсь, ты простишь меня, если я тебя покину.
— Подожди! Куда ты? — крикнул Йэн.
На краткий миг их глаза встретились.
— Я хочу побыть одна, если ты не возражаешь.
— Я не могу отпустить тебя одну в таком состоянии.
Ее лицо окаменело.
— Можешь — и отпустишь. Это меньшее, что ты можешь сделать в сложившихся обстоятельствах. Ты не имеешь никакого права диктовать мне, что я могу или не могу делать.
Йэн стиснул зубы. Мэри пришпорила лошадь и ускакала. С минуту Йэн смотрел на ее удаляющуюся спину, изящную и непреклонную. В конце концов со вздохом разочарования он пустил жеребца в галоп.
Боже, как же она упряма! И он желает ее все больше с каждым днем. Невозможность близости с ней лишь разжигала пожар его страсти.
Мэри утерла слезы со щек тыльной стороной ладони. Она не хотела ничего говорить Йэну, но своей показной заботой он заставил ее раскрыться. Зато теперь нет нужды притворяться! Они оба знают, как себя вести. С неопределенностью покончено.
Мэри мчалась, не разбирая пути. Дорога повернула направо и вилась теперь по краю скал. Слева, далеко внизу, показалось море. Мэри медленно приходила в себя… услышала визг чаек, пронзающих бесконечное, почти безоблачное небо. На соленом морском ветру ее слезы вскоре высохли.
У края скалы, в нескольких шагах от дороги, она увидела мужчину, стоявшего на коленях. Услышав стук копыт, он обернулся.
В его встревоженных серых глазах мелькнуло облегчение.
— Слава Богу, кто-то появился!
Мгновенно отреагировав на его взволнованный вид, Мэри остановила лошадь и соскользнула на землю. Не подумав о последствиях, она бросила поводья и подошла к мужчине.
— Что случилось?
И тут же раздался стук копыт удиравшей кобылы. Мэри испуганно оглянулась, но вновь повернулась к мужчине. Не обращая внимания на лошадь, мужчина смотрел вниз.
— Там мой сын, Том. Он упал со скалы! — в отчаянии вскричал он.
Задохнувшись от ужаса и забыв о кобыле, Мэри бросилась к краю скалы, но, как только взглянула вниз, у нее потемнело в глазах. Каменистый пляж метрах в тридцати под ней накренился и закачался. Голова закружилась, взбунтовался желудок. Мэри зажмурилась и словно сквозь туман услышала:
— Видите его? Бедный малыш расшиб голову. Я бросил ему веревку, но он не может обвязаться.
Мэри сделала глубокий вдох, пытаясь побороть тошнотворные волны. Положение ужасное, и она не имеет права поддаваться слабости… Она осторожно открыла глаза и посмотрела… но не на пляж и не на огромный простор океана за ним, а прямо вниз.
Уловка помогла. Ее глаза сфокусировались на мальчике, голова не закружилась. Мальчик лежал на узком уступе метрах в трех-четырех под нею. Совсем маленький — не больше пяти-шести лет. Мэри громко охнула и прошептала:
