Приближалась середина октября, с каждым днем погода менялась все заметнее. Как-то раз пошел сильный ливень. Если бы в этот момент Сигурни и Магнус, по счастливой случайности не зашли в кафе, то непременно промокли бы до нитки. Они сели у окна, заказали кофе и стали вспоминать знакомых школьных учителей. Сигурни поделилась с Ланссоном своей идеей: вернуться преподавать в школу.

Вдруг Сигурни заметила какое-то движение за стеклом. Она пригляделась и увидела, что на улице около большого окна, залитого дождем, стоит какой-то человек. Он явно наблюдал за Магнусом и Сигурни! По спине у нее пробежал холодок. Лица незнакомца невозможно было разглядеть, но интуиция подсказала Сигурни, что это Альф. Он неподвижно стоял на месте и просто смотрел на них. Мокрый, одинокий, никому не нужный. Хотя откуда ей знать? Может быть, у него все хорошо?

Нет. Если бы у него все было хорошо, он не стоял бы тут, не замечая, как одежда напитывается водой, тяжелеет и тянет вниз. Не смотрел бы на них затуманенным взглядом, не чувствуя пронизывающего холода.

Сердце у Сигурни сжалось. Она хотела встать, выйти к нему, но не смогла. Что-то остановило ее. Благоразумие… или банальный страх?

— Что случилось? — Магнус обеспокоенно вглядывался ей в лицо. — Ты побледнела.

— Там… — Сигурни посмотрела на Магнуса, потом снова обернулась на окно. Смутный силуэт исчез, как будто его и не было. — Ничего.

Магнус не стал допытываться, что именно видела Сигурни, а вместо этого сделал вид, будто с удовольствием пьет кофе. «Если она захочет, то расскажет сама, — рассудил он. — Я не имею права ее принуждать».

Вторая порция кофе по-варшавски — и дождь кончился. Сигурни с Магнусом расплатились и вышли из кафе. Но едва они миновали переулок, как с неба снова упали хрустальные капли.

— Даже спрятаться негде! — посетовала Сигурни. Впереди протянулась аллея, позади — торговые ряды, закрытые на ремонт.

— Пойдем ко мне, — отозвался Магнус. — Здесь дойти близко… Вон мой дом, его даже видно.

— Что же ты раньше молчал? — Сигурни взбодрилась. — Бежим!

И они, смеясь, побежали по лужам, держась за руки, как влюбленные подростки.

— Ты только не пугайся, — предупредил Ланссон, доставая ключи. — Сама понимаешь: холостяцкое жилище…

Но вопреки его опасениям, Сигурни очень понравился маленький, но очень милый домик. Это был одноэтажный коттедж, с совмещенной столовой и кухней, одной спальной, но зато двумя рабочими кабинетами.

— Зачем тебе два кабинета? — вытирая полотенцем влажные после дождя волосы, поинтересовалась Сигурни.

— Один — для учителя, второй — для конструктора, — пояснил Магнус. — В первом я проверяю тетрадки, а во втором мастерю самолеты.

— А можно посмотреть?

— Конечно. Сейчас поставлю чайник и устрою тебе маленькую экскурсию.

Показывать спальню Магнус посчитал неприличным, хотя ему очень хотелось, чтобы Сигурни сама заглянула туда — и при желании осталась там на несколько часов. Магнус знал, что, если это случится, он будет любить ее долго и страстно, до последних сил.

Ее белая блузка, непонятно как намокшая под курткой, просто сводила его с ума. Теперь он знал, что на Сигурни нежно-голубое белье, а это, ко всему прочему, был его любимый цвет.

Любимый цвет на любимой обожаемой груди.

Магнус стиснул зубы и повел Сигурни осматривать учительский кабинет.

— Как видишь, ничего особенного, — обведя взглядом комнату, в которой был легкий беспорядок, сказал Ланссон. — Книги, тетради… Пойдем в кабинет конструктора. Я провожу там куда больше времени. Для меня это самая главная комната.

Он распахнул перед Сигурни дверь, и она шагнула в «самую главную комнату» Магнуса.

— Ого! Магнус — ты гений! — с улыбкой воскликнула она. — На таком маленьком пространстве тебе удалось разместить спальню, столовую и кабинет!

Действительно, конструкторский кабинет Ланссона представлял собой отдельную маленькую квартирку. В одной половине комнаты стоял довольно широкий диван, на котором вполне можно было вздремнуть, стол, мини-бар и миниатюрный буфет со старинной посудой. Имелась также раковина. Вторую половину занимали станок, рабочий стол, шкаф. Здесь был даже сварочный аппарат.

Магнус подошел к столу, на котором стояли две незаконченные модели.

— Вот это «Боинг 737–400», его еще называют «Джамбо», — с воодушевлением принялся объяснять он. — А это — самолет норвежской береговой охраны.

— У тебя здесь… просто потрясающе! — Сигурни, блестящими глазами, осматривала комнату. — Нет, правда! Здесь все такое особенное… Господи, Магнус, какой же ты интересный человек!

— А эта посуда, — Магнус подошел к буфету, — досталась мне от прабабушки. Видишь, какой здесь узор? Это фамильный герб Ланссонов.

— Ого! А ты, случайно, не царских кровей? — Сигурни хитро прищурилась, с интересом разглядывая чашки с тарелками.

— Нет, — спокойно ответил Магнус. — Мои предки были герцогами, а до этого — ярлами. Это был такой высший титул, обозначающий буквально приближенного к королю. Однако в тысяча двести тридцать седьмом году Скуле Бордссон, мой далекий предок, был произведен в достоинство герцога. И наименование «герцог» стало новым высшим титулом. К началу семнадцатого века ярлов в Норвегии совсем не осталось. Хотя, казалось бы, какая разница? — задумчиво проговорил Ланссон. — Ярл, герцог…

— Действительно, — улыбнулась Сигурни, присаживаясь на диван.

Магнус сел рядом и, по-прежнему пребывая в задумчивости, положил руку ей на плечо.

— О чем ты думаешь? — спросила Сигурни, любуясь его профилем, который, пожалуй, действительно был достоин того, чтобы принадлежать какому-нибудь герцогу или ярлу.

— Я думаю о том, что Бог безжалостен к людям, но справедлив. Вот мои предки, например. Да, они были герцогами, жили в замках и в подчинении у них ходили тысячи людей. Тем не менее они тоже любили, страдали и умирали. Совершали подлости или проявляли великодушие. — Магнус посмотрел Сигурни в глаза. — А ты о чем думаешь?

— А я думаю, что однажды сделала ужасную ошибку. Знаешь какую? — спросила она и, не дожидаясь ответа, продолжила: — Я не заметила тебя, не разглядела в тебе благородного герцога, который справедливо и нежно правил бы моим сердцем. Я прошла мимо своего счастья. А ведь ты, возможно, был назначен мне судьбой. По крайней мере, я сейчас чувствую что-то такое… я чувствую…

Она не договорила, задохнувшись от избытка эмоций. Сняв руку Магнуса со своего плеча, Сигурни потянула ее вниз, желая, чтобы сначала ее груди коснулись эти умелые, чуткие пальцы учителя и конструктора, а потом его широкая ладонь целиком обхватила ее и ласково, горячо сжала.

Магнус поцеловал Сигурни в губы, вложив в этот поцелуй всю свою страсть. Потом отстранился на мгновение, чтобы взглянуть в ее лазурные глаза и понять — хорошо ли ей с ним, и снова притянул к себе. Он целовал свою возлюбленную, свою дорогую Сигурни, лаская руками ее спину, грудь, бедра. Вечное смущение, неуклюжесть и нескладность Магнуса вдруг исчезли. Он бережно уложил Сигурни на спину и, расстегивая пуговицы на ее блузке, вполголоса ласково приговаривал:

— Первая пуговка, вторая пуговка, третья… о, какой вид! Путнику открылись чудесные холмы, которые он так давно мечтал посетить!

Сигурни засмеялась, откинув голову, и вся без остатка отдалась ласкам Магнуса.

«Вчера в Беринге, в известной художественной галерее, принадлежащей господину Якову Гроссону, прошла выставка, посвященная творчеству Альфа Эвенсона. Конечно же, этот человек не нуждается в представлении. Кто не знает Великого Рисовальщика Комиксов? Но в ипостаси серьезного художника его не знает никто! Вернее будет сказать — вряд ли его кто помнит.

Несколько лет назад, когда господин Эвенсон являлся студентом Университета Тронхейма, проходила ежегодная выставка-ярмарка картин выпускников этого самого Университета. Там, на одном из многочисленных стендов, можно было увидеть несколько работ никому не известного, но подающего надежды талантливого юноши — Альфа Эвенсона. Настоящий фурор произвела тогда его картина «Египетские узоры». Эти яркие, сочные цвета, размашистые линии, черный мягкий контур. И самое главное — та юношеская непосредственность и «ни на что не похожесть» заставили многих критиков обратить на него внимание. Господину Эвенсону пророчили великое будущее и память в веках…»