— Говори, говори, коль уж пришел, та побыстрее, не видишь — песню слушаю!
— Там, в полоняниках, рыцарь… мой пленник… я его отпустил. За выкупом, а он…
— Что за рыцарь?
— Иоганн фон Оффенбах, мекленбуржец… сивый такой, молоденький.
— Все они там — сивые, — молвил Александр. — Так, говоришь, твой пленник? И снова взяли? Значит, было за что. Наверняка попытался освободить кого-нибудь из своих…
— Но он дал клятву!
— Тебе? — князь нехорошо усмехнулся. — А ты у нас кто? Князь? Боярин? Всего-то простой мечник… Все! Вон пошел!
— Княже!
— Я сказал — вон!
Михаил вышел как оплеванный и, стоя на крыльце, долго костерил Александра самыми гнусными словами — обиделся. Ишь, блин, тоже еще, шишка на ровном месте — «вон пошел»… Ладно, погоди…
Все одно — завтра в поход, в Дерпт, а там… Бог даст, и домой. Так что — терять-то особо нечего.
Опять же, был бы трезв — разве ж задело бы так отношение какого-то там немца? Ну плюнул, ну козлом посчитал — наверное, даже всех русских — и что? Эка невидаль!
И все же, все же…
Нехорошо себя Ратников чувствовал, прямо сказать, погано. Это выходит он человеку пообещал, а вышло… Ну, допустим, не виноват — в самом деле не князь, и не боярин… Так нечего было тогда и обещать, а раз уж обещал — так исполни!
Приняв решение, Миша вернулся на усадьбу — точнее, на постоялый двор — воеводы Домаша, и, спросив у хозяина перо и чернила, что-то быстренько написал на кусочке пергамента, после чего принялся наряжаться. Одел — для солидности — кольчужицу, только что до блеска начищенную Эгбертом, поверх нее — трофейную немецкую шубу с собольим воротником, накинул на плечи плащ алый, причесался…
Даже Максик присвистнул:
— Боярин! Как есть — боярин! И куда ж вы собрались-то, дядя Миша?
Ратников лишь рукой махнул:
— Ждите!
Как ни в чем не бывало Михаил зашел на княжий двор и, спросив, где содержатся знатные пленники, направился прямо к узилищу — курной избе на заднем дворе усадьбы.
У избы стоял молодой воин — страж.
— Ты, что ли, немцев стережешь? — подойдя ближе, лениво справился Ратников.
Стражник кивнул:
— Ну я.
— Вот! — Миша протянул только написанную самим же записку и запоздало справился:
— Читать-то умеешь?
— Да уж, господине, разберу… И-ога-н фон Офф… Уф… — стражник читал старательно, по слогам. — Лы-марь…
— Иоганн фон Оффенбах, рыцарь, — оглянувшись, быстро подсказал Михаил.
— Сам вижу, господине… Кы-назь… Александр Не…в…ский… Невский? Это кто ж такой-то?
Тьфу-ты, черт! Ратников про себя выругался — и надо же было так вот опростоволоситься — Невским-то Александра Грозны Очи когда еще прозовут? В лучшем случае лет через сто-двести, а то и вообще — при Иване Грозном!
— Это так князюшку нашего прозвали… — лилейным тоном пояснил Михаил. — За битву на Неве-реке… Не знал, что ли?
— Не знал, — стражник пожал плечами. — А что, была там битва?
— Да была… — Ратников только головой покачал — вот ведь, невежа, важнейших исторических вех не знает!
— Там еще князюшка наш Биргеру-ярлу копьем «возложи печать на челе»!
— Биргера-ярла — копьем? — парень неожиданно расхохотался. — Да ты что-то путаешь, боярин! Наш князь и ярл Биргер — в друзьях.
— Ну, в друзьях, так в друзьях, — Ратников нервно потеребил бородку. — Давай, выпускай рыцаря! Видишь, написано — «отпустить на поруки».
— На чьи поруки?
— Да на мои ж, Господи!
— А ты-то кто такой будешь?
— Князь Жорж Милославский, мать твою!
— Князь?!
— Ну, боярин…
В конце концов Ратников переспорил, уговорил — страж вывел таки крестоносца, вообще не удостоившего Ратникова взглядом. Гордый… Ну, вот и сидел бы… И вздернули бы тебя завтра… наверное…
— А цепи расковать? — недовольно буркнул Михаил.
Воин только руками всплеснул:
— Ну, это уж не моя забота. Мое дело — выпустить-посадить.
— А, — Ратников махнул рукой. — Ладно.
И, вконец обнаглев, повел пленника в кузницу.
Простились, кстати, славно — обнялись даже.
— Ну, ты уж это… больше не попадайся!
— Они не знают, кто такой сэр Майкл!
— А, вот оно в чем дело-то… Тогда ссылайся на боярина Ратникова.
Михаил сказал и подумал — а не один ли черт? Что тот, что другой — самозванцы.
Утром, едва рассвело, передовой отряд воеводы Домаша Твердиславича вырвался на рысях из Пскова, направляясь на север, к Дерпту — в земли Ливонского Ордена, точнее сказать — бывшего Ордена Меченосцев, с недавних пор именующегося Отделением Тевтонского Ордена в Ливонии.
Утро выдалось хмурым, промозглым, но снега не было, а ближе к обеду налетевший с Балтики ветер немного разнес облака, так, что проглянуло солнце. Сразу все повеселели, начались разговоры, песни… Лишь Домаш Твердиславич хмурился.
Вскоре остановились на привал, конные на этот раз не дожидались пеших — те, словно мотопехота, двигались следом за всадниками на санях, ни чуточки не отставая.
Опытный воевода Домаш, как и полагается, выслал вперед арьергард, однако окрыленные недавней победой воины вели себя довольно беспечно. Псков взяли! А тут — какой-то Дерпт, Юрьев — что там возиться-то? Шапками закидаем! Так считало большинство… и просчиталось.
Быстро перебив арьергард, немцы появились внезапно, нагрянули, взяли отряд в копья — а слева и справа — из покрытых снегом лесов — навалились кнехты.
— Рыцари! — выпрыгивая из саней, Ратников вытащил меч. — Макс, Эгберт… Сюда!
Весь «десяток» выстроился толково и быстро: воткнули в снег щиты, выставили рогатины — а ну-ка, враг, возьми, за рупь — за двадцать!
Вокруг слышался звон мечей, крики раненых, стоны и хрипы. Эта музыка битвы сейчас нисколько не возбуждала Ратникова, как бывало иногда раньше. Наоборот — вызывала раздражение… Черт их принес, этих рыцарей!
А крестоносная конница, между тем, зайдя с левого фланга, прорвала строй пеших воинов, за рыцарями рванулись кнехты, а справа, из-за леса вылетел еще один конный отряд под белым с разлапистым черным крестом орденским флагом.
— Помогать! Защищать! Лечить!
Новгородцы бились достойно, да вот только силы были неравные, да и рыцари выбрали удобный момент — русская рать нацелилась с ходу брать Дерпт, никак не ожидая засады. Что ж, на этот раз крестоносцы оказались хитрее, военное счастье — вещь переменчивая, как настроение юной красавицы, избалованной повышенным вниманием мужчин.
— Helfen! Wehren! Heilen!
Проклятый орденский клич уже навяз в ушах! А ну-ка:
— Кто на Бога и Великий Новгород?
Трое — рыцарь и конные оруженосцы — опустив копья, понеслись на десяток Ратникова, смяв воткнутые в снег щиты. Рогатина поразила одну лошадь… другую… Но рыцарь пробился, отбросив ненужное копье, взмахнул мечом — хлынула кровь… один из воинов-новгородцев упал, ткнулся лицом в снег, крестоносец взвил коня на дыбы, безжалостный меч вновь искал жертву… Эгберта!
Такой удар наверняка перерубил бы мальчишку пополам… если б не Макс! Тот, словно тигр, бросился на рыцарского коня, ухватил поводья… Рыцарь ударил парня локтем, отбросил в снег, словно надоедливую шавку, развернул коня — ударить копытами, затоптать…
А кнехты уж наседали со всех сторон, со всех сторон доносились вопли, ругательства, кличи.
— Кто на Бога и Великий Новгород?!
— Helfen! Wehren! Heilen!
Орошая алыми ручьями сугробы, щедро лилась кровь, и своя и чужая. Хрипели лошади, звенели мечи и сбруя.
Крестоносцев становилось все больше…
Врешь, не возьмешь!
Стиснув зубы, Ратников подхватил валявшуюся в снегу рогатину и что есть силы швырнул ее в рыцаря, угодив по шлему. Копье, конечно, не причинило особого вреда, но все ж таки на какое-то время оглушило, и кто-то из своих тут же стащил рыцаря с седла укрепленным на конце копья железным крюком.
— Бей, псину, парни! Кто на Бога и Великий Новгород?
