— Давай я положу твой кошелек возле компьютера.

— Там ключи, — испугалась Настя.

— Хорошо. Они не потеряются. Давай.

Ася подождала, когда Иван подаст ей чашку, поднесла к губам, но пить не стала — горячий пар обжигал лицо. Иван обернулся к телевизору, где двадцать здоровяков бессмысленно гоняли мяч.

— Может, включить музыку? — предложил он.

— Н-нет. Так хорошо.

— Скоро матч закончится, а после должна быть старая кинокомедия.

— Да.

Они замолчали. Беспокойство, радость, тревога, ожидание — комната была наэлектризована чувствами всех оттенков, а двое делали вид, что пьют кофе.

— Как поживает Вера?

— Нормально.

— Вы были в общежитии или ходили куда-то?

— Я… я не видела Веру.

— А… — Иван смолк на полуслове. Он не имел права быть любопытным, хотя вопрос, где провела Настя день и с кем, волновал намного больше, чем результат футбольного матча. Ася отпила кофе, поставила блюдце на стол.

— Я ходила в Картинную галерею, — тихо объяснила она. — Там выставка фотографий.

— Да? — оживился Иван. — Я не знал. Интересная?

— Да.

Разговор опять потух.

Футбольный матч сменился суетливой и громкой рекламой. Иван безуспешно искал тему для разговора, а Ася подбирала слова, чтобы рассказать о выставке. В другое время она с восторгом рассказывала бы о своих впечатлениях от фотографий. Цветы, лица, город, море, памятники, курганы — такое разнообразие цвета и линий. И еще одна — черно-белая. В дождь по Потемкинской лестнице поднимается человек; голова опущена, плечи поникли, руки безвольными плетями висят вдоль тела… Одиночество. Так и назвал фотограф свою работу.

Как много могла рассказать Ася, но сейчас мысли, как медузы, бесхребетно расплывались, и не за что зацепиться, и язык словно деревянный.

Начался фильм. Действительно старый, наивный и смешной.

— Еще кофе?

— Да, пожалуйста… Спасибо.

Иван наполнил и свою чашку. Откинулся на спинку дивана, случайно задел Асино плечо. И замер. Она не отодвинулась, не шелохнулась, все так же серьезно смотрела на знаменитую троицу и студента Шурика. Иван осторожно выдохнул и не сдвинулся с места.

Томление Аси достигло предельной точки, а тепло, излучаемое его плечом, заставило кровь разлиться по венам полноводной рекой. Под коленями пульсировала болезненная слабость; казалось, если сейчас он не обнимет ее, она облаком растворится в собственной неге.

— Хочешь печенья? — слегка охрипшим голосом спросил Иван.

— Не… — Ася поперхнулась и закашляла. — Нет, спасибо.

И опять молчание. Только Вицин героически стонет, преграждая собой путь машине.

— Ты всегда… оставляешь окна открытыми?

— Мешают огни со двора? Сейчас занавешу.

— Нет, не надо. Мне не мешают.

— Занавешу, — решил Ваня и направился в другой конец комнаты.

Ася воспользовалась секундой, чтобы перевести дыхание. Боже, как глупо! Как грустно…

Тяжелые занавески оградили их от всего мира, лишь талантливые актеры пытались растормошить невеселую пару. Иван выключил люстру и спиной почувствовал дрожь Аси.

— Я включу бра, — успокоил он.

— Экран дает достаточно света.

Слова звучали тихо, полушепотом. Оба боялись вспугнуть друг друга и оттого волновались все больше. Иван сел, и они вновь прижались плечами, дыхание затихло, взгляды устремлены вперед, к телевизору.

— Как прошел отчет?

— Нормально.

— Никто не мешал?

— Нет. Пауза.

— Незваные гости не приходили?

— Нет.

Тишина.

— Устала?

— Как обычно. — Ася пожала плечами и мысленно удивилась, почему на рукаве Ивановой рубашки нет выжженного пятна от их разгоряченных тел. Ее щеки вполне соответствовали температуре раскаленного утюга.

— Что будешь делать завтра?

Второй раз пошевелить плечом Ася не отважилась.

— Не знаю. Отдыхать. В доме полно дел.

Опять работа. Хотя если он будет так себя вести, то нечего и свидание назначать. Как влюбленный мальчишка, будь он неладен!

— Мне нравится здесь финал. По-кавказски.

— Или как в готических романах с привидениями.

— Да, похоже.

Ну вот! Он уже сам перешел на односложные фразы.

Полный предел!

Фильм не успел закончиться, как сразу началась реклама. Ася вздрогнула от резкого диссонанса музыки и громкости.

— Замерзла, Настенька?

— Нет.

Ей хотелось смеяться от абсурдности вопроса и плакать от бессилия. Только последние крохи гордости не давали ей расплакаться.

«Я же пришла! Неужели так трудно догадаться зачем? Почему ты мучаешь меня?! Где твоя хваленая соблазнительность?! Вот я — рядом, как ты просил. А ты даже не смотришь на меня!..»

— Я пойду? — робко сказала Ася.

— Выпей еще кофе.

— Спасибо, двух чашек достаточно.

— Может, чаю?

Она покачала головой.

— А игры? Мы могли бы сыграть… в карты. А на компьютере хочешь сыграть?

Она все качала и качала головой. Не за этими играми она пришла, и компьютер ей не нужен.

— Уже поздно. Мне пора.

— Еще нет десяти.

Ваня не помнил, чтобы когда-то он находился в подобной растерянности. Он бы все сделал, чтобы остановить Настю, но не мог придумать как.

— Я устала. И тебе пора отдыхать. Спасибо за все.

В подтверждение усталости Ася тяжело поднялась с дивана и медленно пошла из комнаты. Ваня готов был разорвать себя на части. Тихая благодарность «за все» звучала издевательской насмешкой. За что?! Он так много обещал и не дал ничего. За что его благодарить? А менять что-либо воображения недостает. Понурив голову, Иван поплелся вслед за Асей.

От волнения она переживала, что не попадет ступней в туфлю, и не подумала об устойчивости. Ася едва не грохнулась на пол. Иван вовремя подхватил ее за руку, избавив от последней капли унижения.

— Спасибо, — дрожащим от подступающих к горлу слез голосом промолвила она.

Ее пальцы крепко сжали широкую ладонь Ивана — единственная ласка за весь вечер. Она обулась и потянулась за плащом, по Иван повернул девушку к себе лицом.

— Настенька, ты зачем-то приходила? Была же причина твоего визита?

Она задумчиво отвела глаза. Какой смысл скрывать, когда все позади, только разочарование непреходяще.

— Ты сказал, что будешь ждать, когда я сама… вот я и пришла.

Иван опешил. Онемел, когда начал постигать смысл сказанного.

Какой же он кретин!

Как он сразу не понял причину взволнованности и застенчивости Настеньки! И вместо того чтобы действительно успокоить ее, только подлил масла в огонь своей неуклюжестью.

— Настя… Настенька… И я могу прикоснуться к тебе? — Звуки едва различались в его бархатном тихом голосе.

— Да.

Он погладил ее судорожно сжатые пальцы.

— И могу гладить твои волосы?

— Да…

Он медленно погрузил пальцы одной руки в роскошную шелковую копну, вдохнул медово-пряный запах ее волос, наслаждаясь каждым новым ощущением. Он не думал о себе; его боль в чреслах и выше, вплоть до рассудка, была уже привычной. Он боялся вспугнуть Настю.

— И если я тебя поцелую…

— Да.

Он осторожно положил ее ладонь себе на плечо, не требовательно высвобождая свою руку из ее цепких пальчиков. Губы мягко прижались ко лбу, потерлись об упругие волоски бровей, тронули тонкие дрожащие веки, пульсирующую жилку на виске. Язык нерешительно слизнул румянец на щеке, вкусив персиковую нежность кожи. Раскрытые губы обхватили узкий подбородок, язык ткнулся в самый его центр.

Ася прерывисто вдохнула, на секунду разжала пальцы, чтобы ухватиться за широкое мускулистое плечо, и придвинулась ближе к Ивану. Освобожденная рука его скользнула за Асину спину и еще больше сократила расстояние между ними. В этот миг их губы встретились.

Ваня стремился быть нежным, ласковым. Он не хотел пугать Настю напором и требовательностью. Он понимал, что ее нужно подготовить к тому, чтобы она сама захотела его. Притворства он бы не выдержал. Но все его благие намерения разлетелись в прах, когда соприкоснулись их губы. Стремительный огонь встретил его нежный порыв, скромную ласку снесло потоком страсти. Он захлебнулся, потом несколько мгновений позволил себе упиваться бурей желания, затем кинулся в омут. Губы не знали устали, всасывая, хватая; языки сплелись в бешеной эротической пляске. И обоим этого было мало, оба требовали большего.