Несколькими минутами позже она услышала, как кто-то поблизости сказал:

— Я тебя так любила…

Фатер сразу же обернулась. Сказавшая эту фразу была женщиной от тридцати до сорока лет, прекрасно одетая и с хорошим макияжем, со скрещенными на груди руками. Одной ногой она быстро постукивала по земле. Фатер пришлось напомнить себе, что эта женщина была лишь еще одной частью Бена, обретшей плоть. Иначе такое признание, исходившее от незнакомки, могло бы ее смутить.

Женщина повторила:

— Я тебя так любила, а ты меня бросила!

— Я бросила тебя, потому что с тобой невозможно было жить, — тут же парировала Фатер. — Ты меня обвиняешь в своем собственном безумном поведении? Тебе когда-нибудь приходилось жить с сумасшедшим?

— С сумасшедшим? Спасибо за заботу, Фатер. Спасибо за то, что была такой чувствительной и понимающей, когда ты была нужна мне больше всего на свете. Ты знаешь, что такое смертельный ужас?! У меня не было ни тени сомнений, что я схожу с ума, не было и желания тянуть тебя за собой. Вот откуда проистекала моя замкнутость. Но мне не следовало особо беспокоиться, потому что как раз посреди этого кошмара ты меня и оставила.

— Это смешно, Бен. Мы это уже обговорили во всех подробностях и все уладили.

Женщина сморщилась и помотала головой.

— Нет, ты просто ушла. Показала свое истинное лицо.

Фатер скрестила на груди руки и сделала ответный выпад.

— Это возмутительно! Я прошла с тобой через огонь полного безумия. Я оставалась рядом гораздо дольше, чем смогли бы выдержать нормальные люди, особенно если принять во внимание, как по-дурацки ты вел себя под конец.

— Говори что хочешь, но на самом деле ты сбежала.

— Неправда!

Разгневанная, Фатер снова глянула в сторону четверых собеседников, надеясь, что Бен посмотрит на нее. Но нет, они по-прежнему разговаривали между собой и ничего больше не замечали. Когда она повернулась, женщина отвесила ей пощечину.

Фатер настолько была изумлена, что у нее помутилось в уме. Когда сознание вернусь, она увидела, что теперь рядом с этой женщиной стоят еще двое — старик и молодая азиатка. В старике Фатер узнала того самого, что прибрел в квартиру Бена вместе с Лоцманом и сказал ей, что у него болезнь Альцгеймера.

Азиатка вскинула в воздух кулак и грубым голосом сказала:

— Врежь ей еще, детка, а не то это сделаю лично я, за мной не заржавеет.

Старик ничего не сказал, но было видно, что враждебность остальных ему по душе.

Молодая женщина рупором приложила ладонь ко рту и кликнула кого-то из толпы:

— Эй, подойди-ка! Посмотри, кто к нам пожаловал.

Подошел Бен Гулд лет двадцати пяти, который, встав рядом со стариком, обратился к Фатер подчеркнуто официально:

— Мисс Ландис, вы проявили настоящее мужество, придя сюда. — Он посмотрел на старика. — Агнец среди волков, да?

— Чего вы все от меня хотите?

Никто ничего не сказал, но от основной толпы отделились еще несколько человек и приблизились, чтобы посмотреть, что здесь происходит.

Встав в позу, азиатка прорычала:

— Я скажу тебе, чего мы хотим: мы хотим получить обратно свою жизнь. Все те часы, что мы потеряли, когда после твоего ухода сидели на кухне, уставившись на чайную ложку! Мы хотим получить обратно все эти тоскливые дни. И другие дни, что мы потеряли, бродя по улицам, словно зомби, потому что так сильно по тебе скучали. Мы хотим вернуть себе чувство собственного достоинства, которое ты забрала, когда ушла. Только и всего, Фатер: отдай мне мое разбитое сердце. Не будешь ли ты так любезна вернуть его?

— Нет, потому что это неправда! — выпалила Фатер. — Самоуважение? Никто не может отобрать его у тебя. Никто, кроме тебя самого. Не обвиняй меня. — Указав рукой себе на грудь, она помотала головой. — Я не виновна.

Азиатка косо рубанула воздух ладонью каратистским ударом — какая, мол, чушь.

— Что бы ты ни забрала с собой, когда уходила, это не принадлежит тебе. У тебя нет права забирать наше общее счастье. — Она, казалось, хотела сказать что-то еще, но сдерживалась секунду-другую, а потом не выдержала: — Как же мне хотелось тебе врезать, когда ты ушла!

От испуга голос Фатер стал хриплым:

— Тебе хотелось ударить меня? Это правда?

Как будто в ответ на ее вопрос, что-то ударило ее по ноге. Фатер задохнулась, схватилась за колено и посмотрела наземь, чтобы увидеть, что это было такое. У ее ног лежал зазубренный кусок розового кварца размером с чернильницу. Кто-то из толпы бросил в нее камень.

Она снова посмотрела на азиатку, но получила в ответ лишь холодный безучастный взгляд. Краем глаза Фатер увидела, что какой-то ребенок метнул в нее чем-то еще. Вскинув руку, она отбила увесистый ком грязи.

— Бен! На помощь!

Он повернулся, мгновенно понял, что происходит, и подбежал. Пролетел еще один камень, но ее не коснулся. Бен встал перед Фатер, заслоняя ее собой.

— Какого черта вы это делаете? А? Какого черта?..

— Мы делаем в точности то, что хотел сделать ты, когда она ушла, — сказала азиатка.

У Бена напряглись все мышцы.

— Никогда! Я никогда не хотел ударить Фатер. Никогда!

— Лжец! — прошипел ему какой-то лысый тип.

— Не ври! — крикнул пацан, швырнувший ком грязи.

— Мы — это ты, Бен; мы точно знаем, чего ты хотел. Даже и не думай лгать нам.

Фатер коснулась его спины:

— Это правда? Тебе действительно хотелось меня ударить?

— Нет, никогда! Это неправда.

— Лжец!

— Зачем ты ей лжешь? Мы же все знаем, мы — это ты!

Господи, неужели это правда? Действительно ли Бену хотелось ударить Фатер, когда она его оставила? Он ни разу в жизни никого не ударил, даже будучи ребенком. Но то, что он сейчас услышал, заставило его содрогнуться, потому что, порывшись глубоко в памяти, он вынужден был признать, что, возможно, в течение нескольких мгновений, или часа, или даже целого дня он хотел физически расправиться со своей великой любовью за то, что она его покинула. В то время он обезумел от горя, был совершенно несчастен. Возможно, какая-то презренная его часть выползла из своего темного психического колодца и хотела покарать Фатер за то, что она ушла, когда он больше всего в ней нуждался. Неужели это правда? Неужели и такая часть вплетена в генетический код Бена Гулда?

— Прочь с дороги! — приказала азиатка.

— Что?

— Прочь с дороги. Нечего ее загораживать.

Бен почувствовал, что Фатер придвинулась ближе к его спине.

— Нет. Убирайтесь отсюда — все вы. Если вы — части меня, я приказываю вам убираться.

Они не шелохнулись.

— Она заслуживает этого за то, что сделала. Не мешай нам воздать ей по заслугам, — сказал лысый тип.

— Она ничего не «заслуживает», — возразил Бен. — Своим поведением я сам заставил ее уйти. Это была моя вина — я обезумел. Вам это известно. Я не хочу, чтобы с Фатер случилось что-то дурное. Я люблю ее.

— Ах вот как ты запел!

— Не трогайте ее. Бросьте камни и уходите.

Не обращая внимания на Бена, они подступали ближе. Он не мог их остановить. Не мог остановить самого себя. Из толпы подходили другие люди — еще и еще.

— Вы мне здесь не нужны. Если вы — это я, то я велю вам всем убираться прочь.

— Ты не можешь нам приказывать, потому что ты выпустил нас на волю, — сказала азиатка. — Ты не можешь загнать свой гнев обратно. Выпущенный гнев выпущен навсегда. Мы все здесь — гнев, боль, страх, и ты не можешь остановить нас.

— Это моя жизнь! Она принадлежит мне! — вскричал Бен, чувствуя, как где-то в животе у него нарастают страх и чувство обреченности.

— Совершенно верно, ты в ответе за все, — согласилась она. — Это ты решил открыть кувшин и выпустить нас наружу. Как только это случилось, ты утратил над нами контроль. У каждого человека, Бен, имеется свой кувшин с джинном, свой ящик Пандоры. И выбор, открывать его или нет, всегда остается за владельцем. Что в этом ящике? Ты, в своих худших проявлениях. Дурной, слабый, ревнивый, испуганный, мстительный, мелочный, жалкий Бен… Ты знаешь нас всех. Разница в том, что теперь тебе придется иметь дело со всеми нами вплоть до самой смерти. Прежде ты мог нас игнорировать, но больше не можешь. Вот откуда взялись твои новые силы — у Бена Гулда теперь все дома. Каждый в одно и то же время включил свет. Здесь стало в десять раз светлее, чем было раньше, но это не обязательно сулит что-то хорошее.