И Фатер, и Лоцман попятились, пес зарычал. Они смотрели на Бена так, словно он свихнулся.

— Не беспокойтесь — он теперь безвреден, правда? — Бен взглянул на Пэрриша и похлопал его по руке. Бродяга кивнул и откусил еще один кусок от арахисового бутерброда из белого хлеба с обрезанными корочками. — Стюарта опасаться больше не надо. У него подрезаны когти.

— Пожалуйста, Бен, прошу тебя — расскажи мне, что происходит. Что все это такое?

Он кивнул, понимая ее замешательство.

— Я сам создал Стюарта Пэрриша, вплоть до той оранжевой рубашки, что на нем. Сейчас расскажу как. Мое подсознание сложило все явления, пугавшие меня на протяжении жизни, в огромный котел. — Он обеими руками изобразил перед собой большой круг. — Оно перемешивало их, пока не образовался однородный яд, потом засунуло эту смесь в печь, в мой мозг, — Бен коснулся своего лба, — и варило ее на медленном огне несколько лет. Потом, совсем недавно, оно вытащило Стюарта Пэрриша из этой печи, и он был готов идти и убивать кого угодно.

Фатер ничего не понимала. Что могла она понять из этого странного объяснения? С ее лица не сходило удивление: о чем это ты говоришь? Но ведь и сам Бен ничего не понимал вплоть до самого недавнего времени. Очевидно, пришла пора, чтобы она кое-что увидела своими глазами, а не просто услышала.

Из коридора в квартиру вошел белый верц. Животное неторопливо подошло к Стюарту Пэрришу. Бродяга в яркой рубашке наклонился и предложил верцу остаток своего бутерброда. Животное потянулось вперед и открыло пасть. Оно съело бутерброд, потом — руку Пэрриша, потом — все, что от него оставалось. Это произошло быстро и беззвучно. Верц словно бы втянул в себя человека одним долгим вдохом. Он не жевал и не глотал. Когда Пэрриша не стало, белый зверь приблизился к Бену и растворился в его правой ноге. Просто подошел к ноге и исчез.

Это произвело впечатление даже на Лоцмана. Пес видел верцев, но думал, что они являются из какой-то удаленной области, заселенной верцами, помогают людям в беде, а потом снова возвращаются в свои теплые края, пока не понадобятся в следующий раз. Верцы казались ему чем-то вроде пожарных машин, которые стоят до поры до времени в депо. Лоцману ни разу не приходило в голову, что верцев создают люди. Вот так открытие! Хотя, конечно, он понимал, что в этом нет ничего удивительного, поскольку белые существа появлялись только тогда, когда люди попадали в затруднительное положение и нуждались в помощи.

Фатер стояла остолбеневшая, поддерживая левой рукой свой правый локоть, а раскрытой правой ладонью зажимая себе рот и нос. Невероятно. Ее взгляд перебегал с Бена на Лоцмана, затем на то место на кушетке, где несколькими мгновениями раньше сидел Стюарт Пэрриш и ел свой бутерброд с арахисовым маслом.

— Фатер, ты слушаешь? Ты меня слышишь? — Бен старался, чтобы его голос был подобен прикосновению руки, мягко пробуждающей ее ото сна. — Фатер?

Ее охваченные ужасом глаза по-прежнему не могли сосредоточиться, но потом на несколько секунд задержались на Бене и так и застыли.

Он облизнул губы и медленно проговорил:

— Помнишь, как я зимой поскользнулся и ударился головой? В общем, когда это случилось, я умер. Вернее — предполагалось, что я умру, но я не умер.

Все еще прижимая руку к лицу, Фатер проговорила сквозь пальцы:

— Я знаю, Лин говорила мне об этом.

— Хорошо. И ты уже знаешь о некоторых странных вещах, которые начали происходить со мной с тех пор. Даньелл сказала, что нечто подобное испытала и она после того несчастного случая.

— Это я тоже знаю, Бен.

Теперь, когда самое важное было сказано, ему хотелось коснуться ее, крепко сжать ее руку в своей.

— Лин была мной. Стюарт Пэрриш был мной. Верцы — это я. Все то безумие, что нас окружало, исходило от меня. Во всем виноват я один.

— Почему? — спросила Фатер.

Ее вопрос застал его врасплох. Он подкосил его, словно удар кулаком в грудь. Бен чувствовал, как его сознание пятится, пытаясь за что-нибудь ухватиться, чтобы не упасть, сохранить равновесие.

«Почему?» Что она имеет в виду — почему он виноват во всем этом? Или почему все это произошло с ним? Он не знал ответа ни на тот ни на другой вопрос. Теперь он знал немного. Знал, что он жив, когда ему полагалось быть мертвым. Знал, что любит Фатер Ландис больше, чем когда-либо прежде. Знал, что все невероятные события, случившиеся в последнее время, коренились в его чудесном воскрешении после падения на скользком снегу.

— Я не знаю почему. Я пытаюсь во всем этом разобраться, но это очень трудно. Я мог бы тебе солгать, что все понимаю, но не буду этого делать. Я не хочу тебя обманывать.

Она молча указала на его ногу. Он понимал, что она хотела спросить: как верц вошел в твою ногу и исчез, после того как съел Стюарта Пэрриша?

— Как насчет того, что только что произошло, Бен? Ты знаешь, что это было? — Прежде чем он успел ответить, она задала другой вопрос: — И знаешь ли ты, почему мы вдруг стали понимать нашего пса, когда он с нами говорит? Или почему материализуются привидения, или…

— Да, знаю.

— Знаешь?

— Ты знаешь почему это происходит? — спросил Лоцман.

— Да, знаю.

— Что это такое? — спросила Фатер.

Бен улыбнулся.

— Ты сама знаешь, что это такое. Ты говоришь о гоночных машинах все то время, что я тебя знаю.

— Это «феррари» «Формулы-один»! — Она подалась вперед, чтобы лучше рассмотреть сияющую машину. — Ни разу не видела болида так близко.

— Хочешь прокатиться?

— Глазам не верю. Настоящая гоночная машина. Настоящий «феррари»!

Красно-желтый гоночный болид «Формулы-один» был припаркован на улице перед домом Бена. Весь его корпус был обклеен яркими спонсорскими рекламами. Он был похож на огромного блестящего жука-плавунца, только что вытащенного из воды.

— Она разгоняется на сто миль в час за три секунды, — сказал Бен. — Но по-моему, еще больше впечатляет то, что она сбрасывает скорость со ста миль до нуля за четыре секунды.

— За четыре секунды? Этого я не знала.

Тем не менее Фатер много знала о гонках «Формулы-один», потому что ее отец и брат, когда она жила в Миннесоте, были большими любителями этого вида спорта. В детстве она провела немало воскресных часов перед телевизором, имея возможность досыта насмотреться, как эти металлические монстры проносятся по гоночным трекам в экзотических местах, разбросанных по всему миру: Монте-Карло, Куала-Лумпур, Мельбурн. От нуля до ста миль за три секунды. Раз-два-три.

Словно мираж в пустыне, встающий на горизонте, эта потрясающая машина стояла теперь на улице, перед домом. Она выглядела там совершенно неуместно, в особенности из-за того, что стояла между маленькой «хондой» и зеленой «тойотой камри». Проходивший мимо старик, увидев гоночную машину, остановился и стал ее разглядывать. Бен, Фатер и Лоцман стояли на том же крыльце, где не так давно сидел Стюарт Пэрриш.

— Почему она здесь, Бен? Это ты ее сюда пригнал? Зачем?

— Затем, что мне надо кое-что тебе показать. — Он спустился с крыльца и подошел к болиду. — Ты много знаешь об этих машинах, верно, Фатер?

Она скрестила руки на груди и пожала плечами.

— Так, знаю кое-что.

— Знаешь. Ты все время о них говорила. Ты любишь гонки. Ладно, сделай мне одолжение: сядь в нее и заведи.

— Завести ее?

— Да, и если сможешь разобраться, как это сделать, пожалуйста, прокатись вокруг квартала пару раз.

Фатер ничего не сказала, но посмотрела на своего бывшего парня так, словно тот был сумасшедшим.

— Я не знаю, как завести эту машину! Откуда мне знать? И на этом болиде, Бен, вокруг квартала не объедешь. Это тебе не скутер. В ней тысяча лошадиных сил. Разбег от нуля до сотни за три секунды, забыл?

— Лоцман?

— Что?

— Хочешь попробовать?

— Попробовать что?

— Прокатиться.

— Что значит «прокатиться»?

Бен понял: собаки знают, как ездить в машинах, но водить не умеют. В их словаре даже и слова такого нет.