Фатер вспомнила, как Бен говорил, что не всегда был хорошим человеком, что было в его жизни и много такого, о чем вспоминать не хочется.

— Мы постоянно разочаровываем самих себя, — продолжал Шпилке. — С годами разочарования накапливаются и становятся нашей значительной частью: разочарованным мной, уязвленным мной, озлобленным мной…

Фатер снова указала на приближавшуюся толпу.

— Значит, вот кто эти люди? Бены, недовольные Беном?

— Да, и ополчившиеся на Бена.

— Что они собираются с ним сделать?

Шпилке помотал головой.

— Я не знаю, но мы должны постараться ему помочь, что бы они ни задумали. Благодарим тебя, Фатер, за то, что позвала нас сюда. За то, что любишь нас. За то, что любишь его.

Остальные пассажиры кивками и улыбками тоже выражали Фатер свою признательность. Та не знала, что и сказать. Она смотрела, как они готовятся присоединиться к Бену Гулду и защитить его. Наблюдая за этим примечательным событием, она не переставала думать: это мои Бены. Те Бены, которых я люблю, идут к нему на помощь.

Ни Даньелл, ни Бен ничего этого не видели. Ни один из них не выказывал беспокойства по поводу приближающейся толпы, хотя оба они пристально за ней наблюдали. Они разговаривали. На таком расстоянии Фатер мало что слышала, кроме случайных слов или вырванных из контекста предложений. Она испытывала огромное любопытство относительно того, о чем они говорят, и любопытство это становилось все больше по мере того, как толпа приближалась.

А потом она подошла.

— Эй! — воззвал угрюмый голос из самой ее гущи.

Бен и Даньелл не обратили на возглас никакого внимания.

— ЭЙ!

Бен поднял голову, но лицо у него было бесстрастным. За несколько месяцев совместной с ним жизни Фатер научилась понимать, когда он спокоен, а когда взволнован. Сейчас все признаки указывали на то, что он совершенно спокоен.

— Да? Что вам надо?

— Шоколада! — выкрикнул кто-то.

В толпе раздались смешки.

— Выкладывайте, что вам надо! Мне и без вас есть чем заняться. — В его голосе сквозило раздражение.

Фатер затаила дыхание. Будь она сейчас на его месте, то перепугалась бы до смерти.

— Ах, ему и без нас есть чем заняться? Он такой большой и важный, такой занятой парень!

— Хватит отнимать у меня время. Чего вы хотите? — Голос Бена звучал точно так же спокойно и твердо, без нервозности.

— Одно ты можешь знать наверняка, малыш: мы не хотим того, чего хочешь ты.

— Это точно!

— Да уж!

— Угу…

В этом толпа явно была единодушна.

Бен снова обратился к стоявшей рядом с ним Даньелл. Она что-то сказала, и он кивнул.

— Прекрасно, но чего хотите вы сами?

Множество разных голосов отозвались одновременно, но ни один из них не был отчетливым.

Казалось, что все разом думают вслух и высказывают противоречивые мысли.

— Я вас не слышу.

Вперед выступил пухленький невзрачный человечек.

— Помнишь меня?

— Помело, — только и сказал Бен.

— Отлично! Правильно помнишь, Бен. Я — Помело, и я по-прежнему ненавижу тебя до мозга костей, если хочешь знать. Ты хоть теперь понимаешь, насколько лучше была бы твоя жизнь, если бы ты сделал то, что я советовал тебе в твои двадцать лет? И еще, Бен, просто для сведения: я был одним из тех, кто предложил создать Стюарта Пэрриша, если тебя до сих пор мучает вопрос, откуда он взялся.

Даньелл была удивлена тем, что в отличие от ее собственного свидания со своими прошлыми личностями на стоянке у аптеки в этой толпе большинство людей совершенно не походили на Бена Гулда. Там и сям виднелись несколько относительно похожих на него мужчин, но большинство составляли незнакомцы, женщины и дети; виднелись лысины и длинные патлы; присутствовали здесь и чернокожие, и азиаты; было немало стариков. Вообще толпа сильно различалась по возрасту, однако Даньелл знала, что все они были Бенами — как потому, что он сам сказал ей об этом, так и потому, что она чувствовала исходящий от них дух. Все эти люди пахли совершенно одинаково. Чего она не знала, потому что Бен ей в этом не признался, так это того, что здесь находились только самые плохие грани его личности, накопившиеся за прожитые им годы и теперь обретшие плоть.

— А теперь я спрошу в третий раз: ЧЕГО ВЫ ОТ МЕНЯ ХОТИТЕ?

Помело повернулся к стоявшим позади него и стал совещаться. Это заняло немало времени, потому что толпа была неуправляемой и многие хотели быть услышанными. Наконец он снова обратился к Бену и заговорил:

— Дело не том, чего мы хотим, а в том, чего мы не хотим. Мы не хотим, чтобы ты был счастлив или спокоен. Потому что мы — те части Бена, которым нравится быть такими, какие мы есть, — испуганными, недовольными, обиженными на весь мир. Пока ты жив, мы будем делать все, что в наших силах, чтобы ты был несчастен. А нас в тебе много, так что это будет не трудно. До сих пор с этим никогда не возникало трудностей. — Помело ухмыльнулся. Он знал, что говорит чистую правду. — Признаешь ты это или нет, но люди хотят, чтобы их жизнь обернулась трагедией. Нет ни единого дня, когда бы они на это не надеялись. Счастье — это такая скука!

— Это не так! — возразил Бен. — Я не хочу быть несчастным…

— Хочешь! — прогремел Помело, а потом рассмеялся, как и многие другие в толпе.

Лица у некоторых расплылись в улыбках, словно они уже одержали победу. Все они ждали, что Бен ляпнет нечто подобное.

— Посмотри правде в лицо, Бен, — продолжал Помело покровительственным тоном. — Страх заставляет чувствовать себя по-настоящему живым. Ты весь как на иголках, хрустишь, как попкорн на зубах. Сердце бьется часто, чуть из груди не выскакивает. Через тебя будто электрический ток проходит. Только тогда ты по-настоящему бодрствуешь, на все сто процентов! Иначе сознание включает автопилот и начинает лениться. Стоит расслабиться, влюбиться, присесть в мягком кресле с газетой и — прощай жизнь! Удовлетворенность заставляет людей спать. Маленький секрет жизни состоит в том, что жить довольно скучно. Но разбитое сердце или страх перед анализом крови на СПИД, и старина адреналин так и пульсирует в висках. С ним не соскучишься!

После паузы Помело сказал более тихим голосом:

— А, Стэнли, это ты? Рассуди нас, будь добр.

Ангел Смерти подошел, но постарался встать подальше от Бена на случай, если Лин опять решит на него наброситься. У Ангела больше не было никакой власти над Бенджамином Гулдом. Эта перемена произошла тем вечером в пиццерии, когда Стюарт пырнул его ножом. Теперь Стэнли понимал, что это сделал не Пэрриш, а сам Бен Гулд, какая-то его часть. Это было откровением. Люди бросаются с ножами на ангелов: определенно все старые правила теперь отменены. Все это стало новой игрой для смертных, привидений и ангелов.

Фатер смотрела, как разговаривают между собой эти четверо. Но гораздо больше ее интересовала большая толпа поблизости. Если эти люди — различные части психики Бена, ей необходимо с ними поговорить. Может, они сказали бы что-то такое, что могло бы ему сейчас помочь? Или, по крайней мере, помочь ей лучше понять Бена. Может, они даже выдали бы такие секреты о нем, которых он ни разу не раскрывал ей за время их совместной жизни.

Пройдя от машины к этой толпе, она поприветствовала первого, кто попался ей на пути. Это был подросток, который все время пожимал плечами и не сводил глаз с ее груди. Задав ему несколько вопросов, на которые он отвечал коротко и односложно, она попрощалась с ним и пошла дальше.

Иногда она поглядывала на Бена и остальных, но там ничего не изменялось. Всех троих захватили напряженные переговоры. Они выглядели довольно угрюмыми. Она знала, что они обсуждают проблемы судьбоносного характера, но издали казалось, что это всего лишь ворчливые дебаты по поводу муниципального бюджета. Ей все равно не дозволялось слышать, о чем они говорят, так что она продолжала пробираться сквозь толпу Бенов.

Она говорила с каждым, кто откликался. Никто из них не был настроен дружелюбно, но некоторые оказывались более разговорчивыми, чем другие. Фатер все же кое-что узнала. Но ей всякий раз приходилось сталкиваться с негативными эмоциями, которые были здесь представлены в самом широком диапазоне. С тревогами о будущем, с горестными воспоминаниями о прошлом. Счастье здесь даже не ночевало. За все хорошее приходилось платить. Здесь не торговали билетом в один конец, и беда постоянно возвращалась, потрясая своим обратным билетом, и лишь меняла направление поездок и маршруты следования по жизни Бена. Довольство, ясный покой ума, любой мир вообще не входили в жизненный опыт этих людей. Таких слов не было в их словарном запасе.