— Гари привыкает к школе? — наконец поинтересовался он.

— Он немного стеснителен, — вынуждена была признать я. — К тому же пришел уже после начала второго семестра, когда все дети перезнакомились и завели себе друзей.

— Когда я спрашиваю, нравится ли ему в школе, Гари сразу замолкает, — в глазах Роба засветилась тревога. — Его обижают?

— На уроках — нет. Боюсь, мне неизвестно, что происходит на игровой площадке. — Я узнаю в понедельник. — Надеюсь, вы поймете правильно то, что я вам сейчас скажу, — нерешительно начала я. — Быть может, вы могли бы попросить сестру оставлять Гари за школьными воротами? Она доводит его до самого класса, и из-за этого остальные мальчишки считают его маменькиным сынком.

— Я поговорю об этом с Бесс, — пообещал Роб.

— Кто забирает его после школы? — поинтересовалась я.

— Обычно я, за исключением тех случаев, когда я прохожу где-нибудь собеседование. Тогда меня подменяет соседка.

— Должно быть, тяжело все успевать.

— Невероятно тяжело. — Он закатил глаза. — Наверное, Гари не очень хорошо играет в разные игры?

— Не очень.

— Даже когда он был совсем маленьким, Дженни говорила, что у него две левые ноги. Он постоянно сам о себя спотыкался. — Роб криво усмехнулся. — Не люблю хвастаться, но в играх я всегда был лучшим в школе. В Уганде я был капитаном полицейской футбольной команды. У англичан там была целая лига, и наша команда всегда побеждала. Спасибо, — кивнул он, когда официантка принесла наш кофе.

— Я сегодня не засну, — пробормотала я. — Столько кофе!

Роб положил в свою чашку сахар и размешал.

— Вы любите свою работу? — спросил он.

— Я ее обожаю! — с жаром воскликнула я. — Я люблю детей, но… — я замолчала.

— Но что?

— Честно говоря, даже не знаю. Мне кажется, я должна делать больше, например, учить детей в странах третьего мира. — Я пыталась облечь в слова недавно посетившие меня смутные мысли. В некоторых местах образование было мало кому доступной роскошью. Стала бы я счастливее, обучая обделенных судьбой детей в наспех приспособленных под классы помещениях или вообще на улице?

— Кстати, один парень, с которым я работал в Уганде, пытается найти мне работу в Канаде. Но я был бы не против вернуться в Африку, несмотря на жару, — сообщил Роб. — Зарплата намного больше, и не надо беспокоиться о жилье. Возможно, я слишком прагматично смотрю на жизнь, но для меня главное, чтобы Гари было хорошо.

— Я об этом подумаю, — ответила я.

Этой ночью мне снился отец. Это бывало часто, но, проснувшись, я никогда не могла вспомнить, как он выглядел. Мне удавалось восстановить некоторые эпизоды сна, но не его лицо. Казалось, он всегда или отворачивался от меня, или стоял у меня за спиной, или находился в другой комнате. Его голос был приглушенным, а речь медленной.

Местом действия был одноэтажный дом у Сефтон-парка, где мы жили, когда с отцом произошел «несчастный случай». Уже вечерело, и, скорее всего, была зима, потому что за окнами стемнело, но ложиться спать было еще рано.

Я лежала на животе на полу в гостиной, перед топившимся углем камином, и черным карандашом рисовала в большом альбоме какое-то лицо. На кухне ссорились мои родители. Они кричали друг на друга, но все, что они говорили, было бессмыслицей. Речь шла о крыше. Кто-то воровал черепицу. Мама хотела, чтобы папа привязал все плитки.

— Черепицу не привязывают, Эми.

— Завтра я куплю ленту. Взять синюю или розовую?

Я несколько секунд прислушивалась, затем опять сосредоточилась на своем рисунке. К моему удивлению, на альбомной странице была капля крови. Она упала на рот. Я подняла голову, чтобы посмотреть, откуда она взялась. Как будто ниоткуда, но когда я опустила голову, на листе была еще одна капля, больше первой, залившая нарисованные глаза.

— Или ты предпочитаешь желтую ленту? — спрашивала мать.

— Я тебе уже сказал: черепицу не привязывают. Ее необходимо прибивать.

На моем альбоме становилось все больше крови. Я села на пятки и наблюдала за тем, как весь лист покрывается красными каплями, пока полностью не пропитался кровью. Я заорала.

— Это ты, Маргарита? — крикнул отец.

— Папа, мне страшно! — вопила я.

— Иду, Лоскуток.

Но он не пришел. Я слышала, как он бегает по дому, открывает двери, зовет меня, но он так и не зашел в моюкомнату. Мне становилось все страшнее и страшнее. Я поняла, что отец не может меня найти, потому что мы находимся в разных домах, но это привело меня в еще больший ужас, потому что мне казалось, что он совсем близко. В воздухе раздавалось едва различимое потрескивание, от которого волоски на моей шее встали дыбом. Меня пробрала дрожь.

Я дрожала, когда проснулась, и почувствовала, что страшно замерзла, хотя в комнате было тепло. Сон сохранился в памяти совершенно отчетливо. Я совсем забыла, что отец называл меня Лоскутком. Интересно почему.

Снизу доносился звук льющейся в раковину воды. Кто-то ставил чайник, чтобы заварить первую утреннюю чашку чая. Я выбралась из постели, отдернула шторы и с облегчением вздохнула. Утро. Робкие солнечные лучи освещали крыши домов, а небо было водянисто-серым. Кое-кто уже встал. Старик, живущий в доме по соседству, возился в своей теплице. Марион была знакома с его женой, и та говорила, что у него бессонница.

Я набросила халат и спустилась вниз.

Барни провел в Суррее месяц, когда его на пять дней отпустили домой. Большую часть этого времени они с Эми не выходили из квартиры. Они просто сидели и разговаривали о том, что будут делать, когда война закончится. Барни хотел бы заняться чем-то более увлекательным, чем работа у отца. Он выглядел подавленным и признался, что сожалеет о том, что поспешил записаться в армию добровольцем.

— Мне так тебя не хватает, Эми, — с удрученным видом говорил он. Даже тот факт, что его послали на офицерские курсы, не утешал Барни. — Форма удобнее, чем для нижних чинов, но и только, — вздохнул он.

Барни спросил, нельзя ли им сходить в гости к ее матери. Однажды вечером молодая чета приехала к Мойре и обнаружила ее на седьмом небе от счастья от известия о том, что она может получить работу на фабрике за умопомрачительную, неправдоподобную сумму в четыре фунта десять шиллингов в неделю.

— Нужно работать на большой штуковине, которая называется «токарный станок», — несколько туманно пояснила Мойра. — На следующей неделе у меня собеседование. Это где-то недалеко от филармонии.

Джеки и Бидди ненадолго перестали с восхищением таращиться на зятя, чтобы объявить о своих планах вступить в Женские Королевские военно-воздушные силы, но Эми велела им обеим не дурить, так как они еще слишком молоды.

Эми уже побывала в гостях у Чарли и Марион в их новом доме в Эйнтри. Ее поразили прелестные просторные комнаты и современная кухня. Эми подробно все описала Барни, и они принялись за проект собственного дома, того, в котором они поселятся, когда жизнь вернется в нормальное русло. Они нарисовали этот дом на бумаге и подобрали обои для каждой комнаты. Барни и Эми обсуждали, какую мебель необходимо будет купить и какие цветы посадить в саду. Вскоре они уже вносили в дизайн дома завершающие элементы: выбирали украшения и посуду, ложки и вилки, входную дверь.

— Мне бы хотелось входную дверь с витражным стеклом, — вслух размышляла Эми.

— Будет тебе дверь с витражным стеклом, — расщедрился Барни. — Если хочешь, даже две.

— Одной вполне достаточно. И я хочу, чтобы все было покрыто лаком, а не покрашено. Я имею в виду дверь, а не стекло.

— Ваше желание для меня закон, мадам. И где же будет находиться этот наш домик? — поинтересовался он.

— Мне все равно, — просто ответила Эми. — В любой точке мира. Лишь бы со мной был ты, остальное не имеет значения.

Как и в первый раз, Барни ушел среди ночи, не попрощавшись. На этот раз Эми только делала вид, что спит. Когда за ним закрылась дверь, она подошла к окну гостиной, из которого они наблюдали за заходом солнца, встала возле него на колени и оперлась локтями на подоконник. Барни почти неслышно спустился по лестнице. Затем она увидела, как его высокая одинокая фигура появилась на залитой лунным светом дороге и, как привидение, зашагала по ней, пока ее не поглотила черная тень соседнего дома.