Эми помогла Сюзан Конвэй дотолкать коляску с тремя детьми, один из которых был совсем крошечным, до моста. Дорожка становилась угрожающе скользкой.

— Можно мне как-нибудь прийти и поговорить с вами о Ливерпуле, когда у меня выдастся минутка? — спросила Сюзан. — С тех пор как я вышла замуж за Джона, мне страшно не хватает кино и танцев.

— Приходите в любое время, — ответила Эми.

Майра МакКарти и ее брат-сорванец Ронни, должно быть, опоздали на поезд и приехали только в пять сорок пять. Наверное, к этому времени Ронни слишком замерз и проголодался, чтобы шалить. Дети бегом умчались вверх по дорожке, а Эми вернулась в кассу. На сегодня ее работа была закончена, если не считать телефонного звонка от какого-то мужчины, поинтересовавшегося расписанием поездов от Лайм-стрит до Юстона (она не сомневалась, что это был мистер Куксон), и женщины, купившей билет до Ливерпуля и обратно.

— Мы с подругой идем в театр, и я остаюсь у нее ночевать, — сообщила она Эми.

Эми положила деньги в сейф, разгребла угли в камине, заперла дверь и отправилась на платформу ожидать поезда до Ливерпуля, прибывающего в Понд-Вуд в шесть двадцать семь.

Капитан Кирби-Грин возник из своей квартиры, как только Эми открыла входную дверь.

— Ну как? — поинтересовался он.

Ужасно, хотела ответить Эми, скучно, просто невыносимо. Вместо этого, к своему собственному удивлению, она произнесла:

— Все в порядке. Я начальник станции.

Именно это, осознала она, помогло ей продержаться целый день, не позволило сесть на первый же поезд до Ливерпуля и вернуться домой. Она была начальником станции. «Начальница станции» звучало совершенно не внушительно. Начальник станции — совсем другое дело. Сейчас она быстро поест, а потом сядет и обо всем напишет Барни.

— Кем? — ахнула я.

— Начальником станции, — засмеялся Чарльз. — Разве ты не знала? Я думал, тебе уже об этом рассказывали.

— Нет. — Я понятия не имела, что моя мать во время войны была начальником станции. Я представляла себе начальников станции вечно насупившимися мужчинами средних лет, возможно с усами и в очках без оправы, а не хорошенькими молоденькими женщинами с копной белокурых волос. — Сколько ей тогда было лет? — спросила я.

Уже вечерело, и мы с Чарльзом боролись с сорняками в саду. Сорняки были проклятием его жизни, и он ненавидел их больше всего на свете. Я стояла на коленях в траве, беспощадно дергая эти чертовы штуковины за ботву и помогая себе ложкой, когда дерганье оказывалось недостаточно сильным и сорняки, торжествуя, оставались на месте. Поскольку сегодня была среда, Марион задержалась на работе, чтобы поиграть в бадминтон. Она играла в бадминтон уже много лет, но по-прежнему безнадежно плохо.

— Эми была невероятно юной, — ответил Чарльз. — Ей было всего восемнадцать.

— Разве не правильнее было бы называть ее «начальницей»?

— Она предпочитала быть начальником. Дело в том, — продолжал он, — что, как мы со временем узнали, незадолго до этого у нее случился выкидыш, и Эми с головой окунулась в работу. Она приступила к работе в декабре, и это была самая суровая зима из всех, которые кто-либо помнит. Снег шел не переставая, до самого марта. Каждый день Эми растапливала камин в билетной кассе, расчищала платформы от снега, заводила часы… — Он ласково улыбнулся. — Она писала твоему папе длинные-предлинные письма…

— Они сохранились? — удалось вставить мне. Они могли попасть к дяде Хэрри или дедушке Паттерсону. — Я бы очень хотела их почитать.

— Насколько мне известно, нет, моя хорошая.

— Мама была начальником станции всю войну?

— Нет, около девяти месяцев. Она со всеми там подружилась. Понд-Вуд не был деревней в полном смысле этого слова. Там было всего несколько десятков домов, несколько ферм. В то лето, когда Эми работала в Понд-Вуд, станция была как картинка, вся в цветах. Мы часто ее там навещали. Мы ездили на поезде: я, мама, Джеки и Бидди, какой-то капитан, который жил в одном с Эми доме. Марион была там всего один раз. — Чарльз поджал губы и презрительным тоном продолжил: — Как ты знаешь, они с твоей матерью никогда не ладили. — Я удивилась, он очень редко критиковал Марион. — Именно там, на станции Понд-Вуд, Джеки познакомилась со своим мужем, Питером. Мне кажется, он положил глаз на твою маму, но она уже была замужем за твоим отцом.

— О выкидыше я знала. — Это было в газетных вырезках о судебном процессе.

— Тогда Эми никому об этом не сказала. Черт! — выругался Чарльз. — Я проколол себе руку. — Он пососал палец.

— Ты должен последовать моему примеру и надеть перчатки.

— Только слюнтяи и женщины надевают перчатки для работы в саду. А ты знаешь, — продолжал он, — что, отправляясь на работу, твоя мать каждый день брала такси до вокзала Эксчендж и так же возвращалась обратно? Она, должно быть, тратила на такси больше, чем зарабатывала. — Внезапно ему на глаза навернулись слезы. — Если бы ты знала свою мать такой, какой она была тогда, Маргарита! В ней было столько жизни.

Прошло больше трех недель с того времени, как моя мать написала Чарльзу, пообещав, что скоро приедет к нам. Кэти Бернс считала, что Эми легла в больницу, чтобы сделать операцию, от которой отказалась в тюрьме.

— Какую? — поинтересовалась я. Меня опять вызвали в кабинет директора, когда в четверг днем в моем расписании появилось окно. У моего класса был урок пения, и мое присутствие не требовалось.

Последовала длинная пауза, и Кэти признала, что ей не приходит в голову ничего, кроме гистерэктомии, и было бы глупо ждать для этого освобождения.

— А что бы ты сделала, Маргарита, если бы только что вышла на свободу, проведя в тюрьме двадцать лет?

— Думаю, мне бы хотелось избавиться от тюремного запаха. Отвыкнутьот тюрьмы. Я бы накупила кучу одежды и косметики, сделала прическу. Что-нибудь в этом роде, — неуверенно закончила я. Это прозвучало очень банально.

— Для всего этого не потребовалось бы столько времени. Это не заняло бы три с половиной недели.

— Возможно, она поехала куда-то отдыхать, — предположила я.

Кэти Бернс больше всех остальных была озабочена исчезновением моей матери. Чарльз сохранял невозмутимое спокойствие. «Зная Эми, я уверен, что она появится, когда ей этого захочется», — заявлял он.

Хэрри ее отсутствие тоже не заботило. «Лишь бы у нее было все в порядке. Я уверен, что мы бы узнали, если бы с ней что-нибудь случилось».

— А что, если Эми отправилась в гости к Джеки и Бидди? — размышляла моя директриса. — Возможно, она сейчас в Канаде.

— Она бы предупредила нас, что собирается в Канаду. Ей незачем хранить это в тайне.

— Пожалуй, ты права.

Я заметила, что в пепельнице было всего три окурка. По крайней мере, Кэти Бернс стала меньше курить, невзирая на то, что ее подруга до сих пор не вернулась домой. Наверное, она постепенно привыкает к этой мысли.

На следующее утро Гари Финнеган вошел в класс, хромая. На его правом носке я заметила кровь. Я подозвала мальчика к себе.

— Как это произошло, Гари?

— Я споткнулся, мисс.

Как и в тот раз, когда я расспрашивала его о разбитой губе, он отвел глаза. Мальчик выглядел таким несчастным, что я решила, что пора что-то предпринять. Я не сомневалась, что он не падал. Я уже давно попросила Джоан Флинн присматривать за Гари, и она говорила, что его оставили в покое.

— Пожалуй, даже чересчур, — добавила она. — Но детей нельзя заставлять играть друг с другом. От этого будет только хуже. Когда-нибудь Гари станет среди них своим. Будем надеяться, что это случится до конца семестра. К тому времени дети к нему привыкнут.

Я опустила серый носок. Лодыжка напухла и сильно кровоточила. Наверняка кто-то ударил его ногой.

Я вышла в коридор и поймала одну из девочек постарше, бежавшую в свой класс.