— Это не похоже на Лео — брать отпуск. Сколько ему лет?

— Семьдесят пять, и он здоров как бык. Им с матерью едва исполнилось по двадцать, когда они поженились. Мне очень любопытно, что он собирается делать в Париже, — в глазах Хэрри промелькнул озорной огонек. — Кстати, от Эми что-нибудь слышно?

— Ни слова, — ответил Чарльз. — Мы понятия не имеем, где она.

Последовало обсуждение того, где может находиться моя мать и кто мог забрать ее из тюрьмы, в котором не участвовали ни я, ни Марион.

— Мне на днях позвонил репортер, — важно заявил Хэрри. Я подозревала, что у него огромный комплекс неполноценности, вызванный необыкновенно успешным отцом и братом, также превосходившим его во всех отношениях (во всяком случае, так я поняла). — Я сказал, что не имею ни малейшего представления о возможном местонахождении Эми, и это правда, а также сообщил, что, насколько мне известно, все ее родственники живут за границей, где именно, я не знаю.

Подошел официант с меню, и на несколько минут, пока все выбирали блюда, воцарилось молчание. В еде я консерватор и попросила креветок с соусом карри и рис, в то время как остальные заказали целую гору экзотических блюд на всех.

Через пятнадцать минут стол ломился от еды. Помимо моего основного заказа меня заставили попробовать кусочек того и ломтик этого, пока меня не начало тошнить. Они, наверное, и сами не осознавали, что нянчатся со мной, как с маленьким ребенком, уделяя моей персоне слишком много внимания. Мне не терпелось поскорее вернуться домой и снова почувствовать себя взрослой. А может быть, мне суждено до конца жизни посещать рестораны со старыми людьми? — подумалось вдруг…

В четверг мы с Триш ходили на фильм с участием Роберта Митчума «Дочери Райана». Фильм оказался слишком длинным и не понравился ни мне, ни Триш. На следующий день Триш отправлялась в Лондон, вторые выходные подряд. Высокая стоимость аренды жилья в столице ее испугала.

— Даже однокомнатная квартира с общей кухней и ванной стоит целых пятнадцать фунтов в неделю, — сообщила она мне. — В этот раз я расширю круг поисков.

Мы сидели в пабе в Уайтчепеле и пили шанди [8]. Триш была маленькой, пухленькой и хорошенькой, с пушистыми белокурыми волосами и вздернутым носиком. Она с нежностью посмотрела на меня.

— Боже мой, Маргарита, как же я буду по тебе скучать.

— А я буду скучать по тебе, — заверила я. Что, к примеру, я буду делать по субботам? Мне надо что-нибудь срочно придумать, пока Чарльз и Марион опять не пригласили меня в ресторан.

— Есть одно место, куда мне очень хотелось бы сходить прежде, чем я навсегда уеду из Ливерпуля. Это клуб «Каверн». Раньше мы в нем чуть ли не жили, но последний раз были там так давно. А теперь перед свадьбой у меня нет времени, — грустно произнесла Триш.

— Ты не уезжаешь из Ливерпуля навсегда, — успокоила я ее. — И в любом случае, сейчас в «Каверне» играют совсем другую музыку. Теперь это в основном хэви-метал, а не рок-н-ролл.

Триш скривилась.

— Мне страшно так много оставлять здесь. Лондон такой большой и равнодушный по сравнению с Ливерпулем.

— Ты быстро привыкнешь.

Вот кудая могла бы пойти в субботу. В «Каверн». Это такое место, где никому нет дела до того, что ты пришла одна.

В субботу вечером, в половине девятого, я стояла у клуба «Каверн» на Мэтью-стрит в черных брюках клеш и белом свитере с воротником «поло». Я никогда не слышала о группах, которые должны были играть там в тот вечер: «Машрум» и «Конфуциус». Теперь я уже не была уверена, что могу заставить себя переступить порог. Несколько мужчин вошли в клуб поодиночке, но я не увидела ни одной одинокой женщины. Все выглядели намного моложе меня, большинству посетителей не было и двадцати. Я не очень умела общаться с незнакомыми людьми. Если кто-нибудь со мной заговорит, я не буду знать, что ответить. А если со мной никто не заговорит, то я просижу там целый вечер, не раскрывая рта, что тоже не радует.

Впервые я пришла в «Каверн» с толпой девчонок из школы. Нам было по четырнадцать лет, это было за четыре года до знакомства с Триш.

Нет, я не буду заходить. Лучше пойду домой. Но этого я тоже не могу сделать, я ушла совсем недавно. Чарльз и Марион будут смотреть телевизор, а я сказала им, что иду гулять с коллегой из школы — с Хильдой Доули. Я солгала, когда Марион спросила, как зовут коллегу.

Кино. Я пойду в кино. Не имеет значения, на какой фильм. И пусть даже я пропущу начало. Зато у меня будет где посидеть, пока не настанет время вернуться домой и сказать, что я была в «Каверне». Если понадобится, я скажу, что буду ходить в «Каверн» каждую субботу, до конца моей жизни, лишь бы мои тетя и дядя перестали организовывать обеды в ресторане с целью вывести свою двадцатипятилетнюю племянницу в люди.

Я резко повернулась и столкнулась с мужчиной в замшевом пиджаке, клетчатой рубашке и джинсах.

— Вот не ожидал вас здесь встретить! — воскликнул он.

— Привет, — пробормотала я. Это был Роб Финнеган, отец Гари. — А вы что здесь делаете? — это был идиотский вопрос. Зачем еще приходить сюда, как не затем, чтобы послушать «Машрум» и «Конфуциус»?

— Моя сестра, Бесс, и ее парень остались сегодня дома. Они присматривают за Гари, и я решил для разнообразия прогуляться. Суббота — мой единственный выходной. — Он с нежностью посмотрел на обшарпанное, почерневшее от сырости и выхлопных газов здание. — Я не был здесь много лет.

— Я тоже.

— Вы собираетесь зайти?

— Нет. — Я затрясла головой, как будто у меня и в мыслях такого не было. — Я только что была с подругой в кино и решила вернуться на парковку по Мэтью-стрит, чтобы взглянуть, как сейчас выглядит это здание. — Я надеялась, он не станет спрашивать, какой фильм я посмотрела.

— Мне кажется, оно совсем не изменилось.

— Мне тоже.

Толпа мальчишек прошла по улице, пиная по очереди жестяную банку, и вошла в клуб.

— Они совсем дети, — сказал Роб. — Я вдруг почувствовал себя невероятно старым.

Мы оба умолкли. Я раздумывала, не пора ли мне объявить, что я еду домой, но почему-то медлила с этим. Роб засунул руки в карманы и раскачивался на каблуках.

— Всего лишь полдевятого. Хотите кофе?

Я уже собиралась отказаться, но подумала, что это будет еще одна ложь, так как я очень хотела выпить чашечку кофе в его компании, но не потому, что это был он, Роб Финнеган, а потому что он был человеком, а я не хотела оставаться в одиночестве.

— Спасибо, — сказала я. — Я с удовольствием выпью кофе.

— Я так и не смог привыкнуть к жаре в Уганде, — рассказывал Роб. — Я бы вернулся домой раньше, но Гари там очень нравилось. Мы жили в отдельном одноэтажном доме. Всего там было двадцать таких домов, во всех жили англичане. У нас был общий бассейн и ясли для детей, и мой сын находился под присмотром, пока я был на работе.

— Что вас вообще заставило туда отправиться? — поинтересовалась я.

— После смерти Дженни я почувствовал необходимость сменить обстановку. Кроме того, я надеялся, что это поможет Гари прийти в себя. Ему было всего два года, но он очень скучал по маме. Дело в том, — пожав плечами, продолжал Роб, — что у нас довольно мало родственников. Родители Дженни умерли, мой отец тоже. Моя мать вышла замуж во второй раз, но я никогда не ладил с отчимом.

— И Уганда помогла Гари прийти в себя?

— Помогла. И мне тоже, несмотря на жару.

Я отклонилась назад, чтобы официантка могла забрать мою пустую кружку, которая была достаточно велика, чтобы вместить, по меньшей мере, полпинты кофе. Роб заказал еще две. Кафе размещалось в подвале и находилось всего в нескольких сотнях ярдов от «Каверна». В нем были такие же неровные кирпичные стены и немного затхлый запах, и оно называлось «Л-Биты» — анаграмма от слова «Битлы». Мы просидели там почти два часа. С Робом легко было разговаривать. Мы обсуждали музыку и фильмы и обменивались воспоминаниями о «Каверне», после чего он рассказал мне о своей жизни в Уганде.