Энни засмеялась.

Каждый раз, уходя, она была уверена, что больше не увидит свою тетушку живой. Дот совсем потеряла аппетит и практически ничего не ела. Лишь огромная сила воли и решимость, с которой она вознамерилась дождаться ухода миссис Тэтчер с политической арены, поддерживали жизнь в этом исхудавшем обессиленном теле.

Сильвия очень удивилась, узнав, что один из сотрудников Майка подал заявление об увольнении.

— Его нужно видеть, Энни. Ему тридцать пять, и он покрыт татуировками, однако собирается изучать философию в университете.

— Ну и что в этом плохого?

— Я знала, что именно это ты и скажешь. Это значит, что ты тоже могла бы поступить в университет. Ты же постоянно говоришь о том, что тебе хотелось бы задействовать свои мозги.

— Поступить в университет! — Энни залилась веселым смехом. — Я окончила школу в пятнадцать лет, и у меня нет ни одного диплома.

— Неучам вроде тебя можно пройти подготовительный курс в вечерней школе. Это моментально включит твои мозги.

— Не знаю, я не уверена…

— Ничего страшного не случится, если ты попробуешь, — обнадеживающе сказала Сильвия. — Мы с тобой обе — ужасные невежды. Мы знакомы друг с другом уже тридцать лет, однако ни разу не поговорили о чем-нибудь высокоинтеллектуальном. Все о парнях, о шмотках, да о «Битлз», а теперь вот еще и о детях. Мы с тобой очень поверхностные.

— Ты ведь когда-то сочиняла стихи, — напомнила Энни.

— Да, но это была чушь собачья, а не поэзия, ничего такого, что указывало бы на глубину мысли.

— Я даже не до конца понимаю, что означает выражение «глубина мысли»!

— Вот видишь! Пришло время хоть кому-то из нас получить приличное образование.

— А почему бы это не сделать тебе? — Энни вскинула брови.

— Не глупи, Энни, ведь я же беременна, помнишь?

Энни припарковала автомобиль на Браунлоу-хилл и направилась к учебному корпусу. Четвертая дочка Сильвии родилась в прошлом году, в июле. У Люсии были каштановые волосы, а еще она была очень умной. Похоже, свои интеллектуальные способности она унаследовала от Бруно.

— Такова моя судьба! — воскликнула Сильвия, когда Энни пришла ее проведать. — Я уже обзавелась всей цветовой гаммой, поэтому больше не хочу детей.

— У тебя появился ребенок в то время, когда я вот-вот стану бабушкой, — сказала Энни.

Аудитория была уже заполнена людьми. Энни помахала рукой тем, кого знала, и юркнула за парту. Надев очки, она вытащила из сумки ручку и блокнот.

Сынишка Сары, Гари, появился на свет прямо перед Рождеством. Она снова умоляла мать приехать и какое-то время погостить у них. Сару по-прежнему не покидало чувство одиночества. Между ней и Найджелом, похоже, не все было гладко, даже невзирая на то, что они переехали в отдельный дом с верандой и бассейном, расположенный в красивейшей части Сиднея.

— Я ведь поступила в университет, Сара, милая, — рассудительным тоном сказала Энни. — Вряд ли стоит проделывать такой долгий путь ради пары недель. Да и вообще, я не могу себе этого позволить.

Дон Галлахер работала в «Пэчворке» целый день, а две женщины шили одежду по стандартным выкройкам. Энни ничего не делала, лишь с виноватым видом забирала прибыль, которая после погашения всех счетов и выдачи зарплаты была не такой уж и большой. Она все еще платила по закладной, и ей нужно было обеспечивать себя в течение следующих трех лет. Тем не менее она стала потихоньку откладывать деньги на поездку в Австралию.

Энни понимала, что поступает эгоистично. Она привыкла жить без детей, рана больше не кровоточила, хотя по-прежнему причиняла боль. Ей не хотелось бередить ее своей поездкой в Австралию, чтобы потом возвратиться в тупик Хезер, испытывая чувство одиночества и мучительного волнения за Дэниела. От него пришла еще одна открытка, на этот раз из Лондона, сразу после его девятнадцатилетия. Ее текст был идентичен предыдущему: «Думаю о тебе, мама».

Быть зачисленной в университет оказалось даже легче, чем Энни предполагала. Взрослым абитуриентам, в особенности женщинам, были рады в первую очередь. Энни решила поступать на курс «Американская литература». На подготовительных занятиях она научилась тому, как дисциплинировать себя и собираться с мыслями, как писать статьи.

Когда в аудитории появился Юэн Кэмпбелл, студенты, сразу же замолчав, устремили взгляды на его печальное прекрасное лицо. Темные волосы Юэна были разделены посередине пробором, словно у святого. Из его нежных, почти прозрачных глаз струился чистый свет. Он приехал в Ливерпуль из Глазго. Студенты помоложе посмеивались над его манерой поведения, но ходили слухи, что он уехал из Глазго после того, как его жена и двое маленьких детей погибли в автомобильной катастрофе. Энни была далеко не единственной женщиной, которая горела желанием заключить его в объятия и утешить.

Юэн заговорил спокойным голосом с мягким шотландским акцентом. Постепенно воодушевление, с которым он рассказывал об Эрнесте Хемингуэе, передалось остальным, и его голос зазвучал увереннее.

— При более детальном анализе произведений Эрнеста Хемингуэя становится понятно, что его талант явно переоценивают. Безусловно, он прекрасный писатель, но все же великим его назвать нельзя. Большинство его произведений было написано в Париже, чему позавидовал бы любой литератор. Этот город — самое прекрасное место на земле.

— Ты когда-нибудь была в Париже, Энни?

Лекция закончилась, и абитуриенты ленивой походкой покинули аудиторию, отправившись на обед. Энни повернулась к человеку, задавшему ей этот вопрос. Бинни Эпплби была разведенной женщиной с тремя уже взрослыми детьми. Казалось разумным держаться друг друга, когда вокруг были студенты моложе их практически вдвое.

— Я ни разу не была за границей, — ответила Энни. — Мы не могли себе этого позволить, пока дети были маленькими, а когда они повзрослели, у меня оказалось слишком много дел.

— Ничего не попишешь, такова жизнь, правда? — Бинни захихикала. Она взяла Энни под руку. — Хочешь бутерброд?

— Может, мы с тобой как-нибудь съездим в Париж, — произнесла Бинни, когда они не спеша шли по Хоуп-стрит по направлению к дорогому пабу-ресторану.

— Было бы неплохо, — вежливо сказала Энни.

В ресторане было полным-полно людей. Купив сэндвич и полпорции светлого пива, женщины стали искать свободное место. Бинни внимательно разглядывала посетителей мужского пола. Она призналась Энни, что отчаянно хочет снова выйти замуж. Похоже, для этой цели сгодился бы любой.

Они сели в конце длинного стола рядом с бизнесменами в темных костюмах, которые, впрочем, были слишком увлечены обсуждением служебных дел и не обратили на двух женщин среднего возраста никакого внимания. Энни показала фотографию внука, которая пришла из Австралии сегодня утром.

— Он так похож на моего сына, — с гордостью сказала она. — Я обязательно отошлю фото трехлетнего Дэниела, чтобы Сара смогла их сравнить.

Бинни вздрогнула.

— Не понимаю, как можно смириться с мыслью о том, что ты уже бабушка, Энни. Если подобное когда-нибудь случится со мной, я буду держать это в себе. Ой, смотри-ка! — Она махнула рукой какому-то мужчине, который только что вошел. — Это Ричард Кросс. Мы когда-то работали вместе. Ричард! — крикнула она и, взяв сумочку, сказала: — Я скоро вернусь.

— Черта с два! — пробормотала Энни. Она вынула из сумки роман «И восходит солнце» и стала читать.

— Здесь не занято?

Энни подняла глаза и увидела Юэна Кэмпбелла, учтиво стоящего напротив нее с тарелкой в одной руке и бокалом в другой.

— Нет, — сказала она.

Он явно ее не узнал. Энни вернулась к чтению романа.

Спустя несколько минут Юэн заговорил.

— Вы сегодня утром были на лекции, посвященной творчеству Хемингуэя? — Кивком головы он указал на книгу.

И когда Энни ответила утвердительно, продолжил:

— Боюсь, я еще не помню всех своих студентов в лицо, не говоря уже об именах.