— Бедная кроха, — иногда говорила Дот, ероша копну медно-красных вьющихся волос, украшавших головку Энни. — Что же с тобой будет, а?

Энни не понимала, что имеет в виду ее тетя. Она совершенно не чувствовала себя несчастной, напротив, ей было очень уютно в этом несколько неорганизованном доме, в котором, насколько она знала, семья Харрисонов должна была остаться навсегда. В сентябре девочка должна была приступить к занятиям в школе, в той самой, куда ходили мальчишки, и жизнь стала бы еще лучше. Энни всем сердцем любила тетушку Дот и дядюшку Берта, великодушно простив его за то, что он когда-то выжил ее из кровати. Этот высокий мужчина с рыжеватыми волосами, венчающими, словно ореол, его голову, красными щеками и кустистыми усами чем-то напоминал ей плюшевого мишку. В день зарплаты он обязательно покупал детям небольшие подарки: конфеты, книжки-раскраски или же мелки. Берт был машинистом, работал посменно, и ребятишки должны были вести себя тихо, когда он, возвращаясь с ночного дежурства, ложился спать.

Но постепенно тетушка Дот, которая часто смеялась и всегда пребывала в хорошем настроении, стала вдруг очень раздражительной. Возможно, причина была в том, что она начала полнеть, думала Энни, замечая, как тетушкин живот становится все больше и больше. Дот кричала на мальчишек и приказывала Энни и Мари убираться к чертовой матери с дороги. Если же кто-нибудь, кому доставалось от нее, в конце концов сильно огорчался, тетушка тотчас же демонстрировала раскаяние, пытаясь загладить свою вину. Однажды, увидев, как плачет Мари, тетушка тоже разрыдалась.

— Мне так жаль, милая, — сказала она, всхлипывая и заключая Мари в объятия. — Это… о, черт, даже не знаю, по-моему, я просто не в силах с этим совладать.

В тот день, когда Дот швырнула чашку, на улице стояла ветреная, дождливая погода. Энни и Мари, одетые в лучшие платья, уже побывали на мессе, состоявшейся в девять часов. На вешалке в холле висело много мокрой одежды, а внизу аккуратно в ряд стояли сапоги. После окончания мессы дядюшка Берт отправился спать, строго-настрого наказав сыновьям не шуметь. Дот завязала шарф в виде тюрбана, надела украшенный цветочным узором передник и обвязала его вокруг своей несуществующей талии, отчего ее живот стал казаться еще больше. Тетушка принялась гладить на столе в дальней комнате. Когда каждая вещь была отутюжена, она сложила все в стопку, пока не образовались две аккуратные кучки — из предметов одежды и постельного белья.

— Пока Берт не встанет, я не смогу попасть в гостиную и отнести все это на место, — пробормотала она себе под нос.

Мальчишки, вынужденные из-за дождя сидеть дома, побежали на верхний этаж. Спустя какое-то время они начали драться, и вскоре послышалось несколько приглушенных стонов. Дот вышла в холл и недовольно шикнула:

— Томми, Майк, Алан! Перестаньте, вы разбудите отца.

Она улыбнулась девочкам, которые, прижавшись друг к другу, сидели в кресле в гостиной.

— О, ну разве вы не загляденье? Никакие принцессы вам и в подметки не годятся. Что это вы там рисуете? А ну-ка, будьте умницами, сделайте тетушке Дот красивую картинку на кухню.

Дот отправилась готовить ужин. Она ловко начистила целую гору картофеля и нашинковала капусту. На плите уже стояла кастрюля с кипящей водой, а из-под крышки выглядывал край муслиновой материи. Энни облизала губы. Пудинг на сале! Она надеялась, что будет и ее любимый сироп.

Дот разогрела духовку и поставила туда огромное железное блюдо со стейком и почками. К удивлению Энни, в течение нескольких секунд тетушка стояла не разгибаясь, недовольно сморщив лицо. Она, тяжело дыша, ухватилась за подставку для сушки, затем зажгла еще одну конфорку на плите и налила в кастрюлю почти пинту молока. Потом вытащила из серванта большую банку заварного крема, смешала остаток молока с двумя столовыми ложками порошка, вылила смесь в кастрюлю и начала ее размешивать. Лицо тетушки нахмурилось, приняв сердитое выражение. Приготовление заварного крема было достаточно рискованным делом: если вовремя не убрать кастрюлю с огня, он просто-напросто сгорит.

Энни испытывала чувство абсолютного счастья, сидя в теплом удобном кресле прижавшись к сестре. Она наблюдала за тетушкой, прислушиваясь к тому, как ложка при помешивании скребет о стенки кастрюли, как на сильном огне шипит вода. Энни знала, что приблизительно через час Дот попросит ее накрыть на стол, после чего девять тарелок займут свои места и еда будет подана. Дот станет раскладывать по тарелкам кусочки картофеля и по ложке стейка и почек, приговаривая при этом: «Чтобы всем было поровну». Посреди этой церемонии Дот произнесет: «Скажи отцу, что ужин готов, милая», и когда Энни постучит в дверь гостиной, на пороге появится ее отец и заберет две порции, одна из которых будет совсем небольшой — для мамы. А ужин для дядюшки Берта оставят на потом.

Мальчики вдруг начали кричать, после чего раздался грохот, словно они что-то опрокинули. Дядюшка Берт громко забарабанил по полу и завопил: «Сейчас же прекратите шуметь!», и именно в эту минуту послышался резкий стук в дверь.

Дот нахмурилась.

— Посмотри-ка, Энни, кто пришел.

Энни поспешила к двери. За порогом стоял отец Мэлони. Он слегка кивнул Энни и, не дожидаясь приглашения, стремительно прошел мимо нее, направившись прямо в комнату, туда, где лежали выглаженные вещи, а в воздухе витал аромат готовящегося ужина, в котором преобладал запах вареной капусты.

— О, бог мой, это вы, отче!

От смущения красивое добродушное лицо Дот сделалось пунцовым, как раз под цвет ее волос. Она тотчас сняла тюрбан и фартук, нечаянно задев при этом одну из жемчужных сережек. Украшение чуть слышно упало на покрытый линолеумом пол, и когда Дот ринулась навстречу священнику, она случайно наступила на серьгу.

— Я не ожидала, что вы сегодня придете. Энни, Мари, поднимайтесь. Позвольте отцу Мэлони сесть в кресло.

Дот закрыла дверь в кухню и позвала мальчишек. Они спустились вниз и с кротким видом встали у стены, спрятав руки за спину. Тетушка Дот немедленно провела беглый осмотр сорванцов, поправив им воротнички и пригладив взъерошенные рыжие волосы. Отец Мэлони окинул их мимолетным взглядом, и, как только он повернулся к ним спиной, Майк скорчил гримасу, а Мари едва сдержалась, чтобы не засмеяться.

— Кто там пришел? — резким голосом спросил дядюшка Берт.

— Это отец Мэлони, папа, — закричал в ответ Томми.

Дядюшка Берт пробормотал что-то невразумительное, после чего послышался скрип кровати.

Священник оставался у них недолго. Он спросил детишек, хорошо ли они себя ведут, и те заверили его в этом, стараясь говорить как можно убедительнее. Когда отец Мэлони повернулся к Дот, Майк высунул язык, и Энни едва не прыснула от смеха. Майка она любила больше всех. У него были самые рыжие волосы и в два раза больше веснушек, чем у братьев, а в зеленых глазах плясали озорные огоньки.

— Как твои дела, Дороти? — серьезно спросил отец Мэлони.

— Я в полном порядке, отче, — ответила Дот, напряженно улыбнувшись и бросив уничтожающий взгляд на Майка, который продолжал стоять с высунутым языком.

— У тебя усталый вид, детка. — Священник нахмурился при виде целой кипы выглаженного белья. — В воскресенье нужно отдыхать, особенно в твоем положении.

— Это трудновато, отче, вы же понимаете…

Однако отцу Мэлони это было неинтересно. Он торопливо благословил их и ушел. Энни и Мари сразу же вернулись в кресло.

Не успела закрыться входная дверь, как появился дядюшка Берт, полностью одетый. Он даже умудрился завязать галстук, хотя узел был перекошен.

— Ты опоздал, папа. Он уже ушел, — сказал Майк.

— Вот черт! — выругался дядюшка Берт и, тяжело ступая по лестнице, пошел обратно.

Снова послышался скрип кровати. Должно быть, он рухнул на постель не раздеваясь.

Дот стала отдирать свою сережку от пола, как вдруг Алан произнес:

— А что это за запах?

— О, Господи Иисусе, крем!

Тетушка открыла дверь в кухню, и оттуда выплыло облако дыма. Плита покрылась коричневой пузырящейся массой.