— О, не говори глупостей, Сильвия, — сказала Энни, зардевшись. — Я просто хочу увидеть, есть ли на твоем теле синяки, вот и все.

— Синяки! И с какой это стати у меня должны быть синяки, моя дорогая подружка?

Энни не ответила. Тогда Сильвия расстегнула пуговицы на рубашке, но сняла ее не полностью, обнажив тело лишь до бедер. Энни покраснела.

Несмотря на то что они много лет жили под одной крышей, ей никогда не приходилось видеть Сильвию обнаженной. Энни очень удивилась, увидев, какая у нее маленькая грудь. Сильвия повернулась к ней спиной. Бугорки позвоночника были похожи на крупные белоснежные жемчужины. На теле Сильвии не было ни одного синяка.

— Ну что, довольна? Думаю, теперь-то ты убедилась, что моя кожа безупречна. По крайней мере, именно так говорит Эрик: «Сильвия, дорогая, твоя кожа безупречна».

Энни отпрянула, увидев гнев в ее глазах.

— Я заметила подозрительное выражение твоего лица на дне рождения Дэниела, когда ты обратила внимание на мою руку! Я, кстати, поранилась в «Гранде», но ты тут же предположила, что во всем виноват Эрик. И я снова почувствовала этот немой укор в твоем голосе сегодня утром, и как только услышала, что ты зовешь меня, тотчас поняла, зачем ты явилась. Как тебе могла прийти в голову такая отвратительная, я бы даже сказала, омерзительная мысль? У тебя поистине больное воображение. Мне искренне тебя жаль: носить в себе столь гадкие предположения насчет совершенно невинных людей. Эрик — самый замечательный муж на свете. Мы безумно любим друг друга, и он никогда бы не посмел меня и пальцем тронуть.

Энни налила чай и поставила чашку Сильвии на прикроватную тумбочку.

— Я хотела как лучше, — не к месту сказала она.

— Я бы предпочла, чтобы впредь ты этого не делала.

Они пили чай, не говоря ни слова. Сильвия все еще кипела от злости.

— Думаю, мне лучше уйти, — наконец произнесла Энни.

— Это было бы совсем неплохо. Я с трудом сдерживаю желание швырнуть в тебя чашку. Я бы, наверное, выплеснула ее содержимое, но боюсь, на ковре останутся пятна.

Энни отнесла поднос на кухню и вернулась в спальню. Она предприняла последнюю попытку.

— Ты уверена, что все хорошо, Сил?

— Все просто замечательно, Энни. Хотя признаю, светская жизнь ужасно скучна по сравнению с той, что когда-то у меня была. Все эти благотворительные собрания и званые вечера мне до чертиков надоели. Я никак не могу забыть, как мы когда-то веселились на танцплощадках и в «Каверне».

— «Каверн» закрылся.

— Знаю, — резко сказала Сильвия. — «Битлз» поехали в Букингемский дворец, чтобы получить свои награды — рыцарские ордена. И мы больше не услышим «Mersey Sound» в их исполнении. Все со временем заканчивается, даже дружба.

— Ну, я пошла. — Энни неловко переступала с ноги на ногу. — Если тебе когда-нибудь понадобится… То есть я хочу сказать, если у тебя случится беда, ну… в спальне для гостей спит Дэниел, но в комнате Сары есть лишняя кровать.

— Нет уж, спасибо, Энни. И ты тоже не забывай, что для тебя и детей всегда найдется место в нашем доме, если вдруг Лаури изведет вас до смерти своим занудством.

Энни ахнула.

— Как ты могла сказать такую ужасную вещь?

— Не такая уж она и ужасная по сравнению с твоим предположением о том, что Эрик избивает жену.

— Пока, Сильвия. — Энни резко развернулась.

— Прощай, Энни.

Энни уже открыла дверь, как вдруг Сильвия закричала ей вслед:

— И не звони мне, я позвоню сама.

Она ждала на дорожке целых десять минут, надеясь, что Сильвия выбежит с криком: «Вернись, Энни! Вернись. Ты была абсолютно права».

Но напрасно. У Энни дрожали колени, когда она шла к станции. Не было ничего хорошего в том, что дружба, длившаяся столько лет, закончилась, но главное — Энни так и не поверила тому, что сказала Сильвия.

Спустя несколько недель Сильвия прислала ко дню рождения своей крестницы открытку и красивое платье. Энни очень долго думала, прежде чем ответить. Она не могла с уверенностью сказать, было ли это платье намеком на то, что война закончена и что Сильвия хочет помириться. В конце концов Энни написала вежливое письмо-благодарность: «Если вдруг будешь проезжать мимо, обязательно заскочи. Сара часто спрашивает о тетушке Сильвии». Однако Сильвия не заехала даже на Рождество, прислав подарки для детей и дорогую открытку, в которой было написано лишь три коротеньких слова «Эрик и Сильвия».

То же произошло и на следующее Рождество. Через год Дэниел стал ходить в садик, а потом Сара пошла в школу. Энни чувствовала, как сжимается ее сердце, когда смотрела на свою дочурку в школьном платье-сарафане и пиджаке, свободно болтающемся на этом маленьком тельце.

Лаури, самый внимательный муж на земле, в первый день, когда Сара пошла в школу, специально взял выходной. Он понимал, что Энни расстроится, оставшись дома одна, пожалуй, впервые за последние пять лет.

— Давай сделаем что-то ради своего удовольствия, — предложил он. — У нас еще целых три часа, перед тем как нужно забирать Дэниела из садика.

— И что же, например? — Энни не могла придумать ничего, что можно было бы сделать интересного за три часа во вторник утром.

Подбоченившись, Лаури огляделся по сторонам.

— Я вот думаю… Мне уже давно приелись эти розовые обои. Давай-ка купим новые! Я уже представляю себе геометрический рисунок, нечто ультрамодное, что точно сведет Каннингхэмов с ума.

— Какая хорошая идея, — ответила Энни, подумав, что в данный момент нельзя было придумать ничего более скучного.

Они сели в машину. Лаури поправился. Однажды он не смог застегнуть свои брюки и заявил, что Энни его перекармливает.

— Как-нибудь надо отрегулировать это сиденье. — Ему было неудобно сидеть за рулем. Энни, наклонившись, поцеловала его. — С чего бы это? — улыбнувшись, спросил он.

— Потому что я люблю тебя, — сказала она. — Всем сердцем и душой.

Конечно же, выбирать обои в гостиную — не такое уж романтическое занятие, но они с Лаури счастливы уже потому, что нашли друг друга. Энни любила и была любима, и это было самым ценным на земле.

Майк Галлахер собирался жениться в первый день 1969 года, однако его бедная мать уже заранее пребывала в отчаянии. Дот не знала, что хуже: то, что церемония бракосочетания состоится в регистрационном офисе и их союз не будет считаться действительным перед Богом, или то, что его невеста, Гленда, была вдовой с двумя детьми-подростками на руках и на целых пять лет старше своего жениха. А может, больше всего ее шокировали наряды, которые собирались нацепить на себя молодожены.

— Майк будет жениться в ковбойских сапогах, Энни! — Дот обмахивалась газетой. — В ковбойских сапогах и кожаной куртке, обшитой бахромой. Я сказала: «Ты мог хотя бы постричься, милый. У тебя вид, как у Дианы Дорс», а он в ответ послал меня, свою родную мать!

У Майка была великолепная копна рыжих волос, которые ложились на его плечи прелестными локонами и волнами. Энни такая прическа очень нравилась. Немало молодых парней могли похвастаться длинными волосами, однако шевелюра Майка сразу же бросалась в глаза.

— Да уж, многие девчонки из «Инглиш электрик» потеряли из-за него голову, — сказала она.

Дот смущенно поправила волосы. Сейчас они были скорее седыми, чем рыжими.

— Люди говорят, что Майк пошел в меня. Вообще-то я рада, что он женится. В конце концов, ему уже тридцать два. Неженатый мужчина с серьгами в ушах и такой, как у него, прической — только лишний повод для сплетен. Но зачем же связывать свою жизнь с этой Глендой, женщиной с двумя взрослыми детьми?

— А мне она очень даже нравится.

Гленда десять лет назад овдовела. Она была миниатюрной и невзрачной, однако обладала прелестной улыбкой, и было нетрудно догадаться, почему Майк в нее влюбился. Ее дети, Кэти и Пол, были ее гордостью.

— И где, хотелось бы мне знать, они собираются брать деньги, из воздуха, что ли? — напористо спросила Дот, словно у Энни был готов ответ. — Дети все еще учатся в школе, Гленда получает гроши, вкалывая на фабрике, а работа Майка оказалась так себе, но, по крайней мере, была хоть какая-то зарплата.