Майк сделал паузу и вздохнул.

— Я не буду говорить о себе. Скажу лишь, что был бы более счастлив, если бы состоялась моя поп-группа, а не бизнес, и, конечно же, без колебаний отдал бы все на свете, чтобы вернуть Гленду. — Его лицо сразу же сделалось печальным, а взгляд остановился на детях Гленды — Кэти и Поле. — Однако сейчас не время впадать в сентиментальность. Я встал для того, чтобы поблагодарить родителей, наших маму и папу. Поблагодарить за то, что родили нас, воспитали такими, какими мы есть, подарили нам столько любви. Я знаю, что когда мы были маленькими, жизнь была тяжелой, но мы никогда не испытывали ни в чем недостатка. Вы лезли из кожи вон, стараясь для нас, и мы всегда будем вам за это благодарны. Я хочу, чтобы все сейчас подняли бокалы и выпили за здоровье мамы и папы.

По комнате прокатился громкий одобрительный шепот и возгласы: «Слушайте, слушайте!» Все присутствующие встали и с радостью осушили бокалы. Невесткам Дот порой приходилось несладко, но что и говорить — ее сердце было сделано из чистого золота и только благодаря ей они получили в мужья своих Галлахеров.

Дот прослезилась. Берт похлопал ее по плечу и тоже встал. Его лицо сделалось пунцовым. Он расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке и ослабил узел галстука.

— Я бы тоже хотел сказать пару слов, если ты не возражаешь, Майк. Я не стану пускаться в разговоры о своей старушке-жене, иначе она расплачется еще больше, но я хочу сказать о том, что вы, парни, стали предметом нашей гордости, причем достигли всего в жизни собственными усилиями, не дожидаясь помощи от этих никчемных людишек из Вестминстера. Я не буду затрагивать политику, только не на Рождество. Вы ведь вряд ли пожелаете слушать мои разглагольствования о том, как консерваторы портят все дело, о трехчасовом рабочем дне, о стране, погруженной в темноту, а все потому, что шахтерам надоело работать сверхурочно. Каждому человеку, включая членов правительства, хорошо известно, что горняки заслуживают более высокой оплаты труда. — Дот, придя в себя, толкнула мужа локтем, шепотом напомнив ему, что он не на собрании лейбористской партии. — Нет, нет, я не буду затрагивать политику, — поспешно сказал дядюшка Берт. — Я бы хотел поднять бокал за здоровье еще одного члена нашей семьи, за Энни.

Энни удивленно подняла глаза. Вероятно, она выпила лишнего, потому что вместо Берта с его тускнеющими голубыми глазами и поредевшими волосами увидела солдата, вернувшегося с поля брани, и вдруг вспомнила, как же они с Мари были недовольны его присутствием в маленьком доме в Бутле. Тогда она и представить себе не могла, как быстро полюбит его.

— Наша Энни пережила тяжелые времена с тех пор, как Лаури отправился к Создателю, — говорил Берт, — однако она достойно встретила выпавшие на ее долю испытания. Жизнь Энни доказывает существование скрытых внутри нас резервов, но, к счастью, немногим приходится прибегать к ним. — Берт поднял бокал. — За Энни!

И все собравшиеся Галлахеры весело подхватили:

— За Энни!

Майк вышел ее проводить, когда пришло время разъезжаться по домам. Ребятишки залезли в машину, заваленную подарками.

— Как твои дела, милая? — спросил Майк. — Я целый день собирался задать тебе этот вопрос, но свободной минутки так и не представилось.

— Я в порядке, — радостно ответила Энни. — У нас с детишками все хорошо.

— Приятно слышать, — улыбнулся он.

Она как раз пристегивала ремень безопасности, когда Майк постучал в окно.

— А как там Сильвия? — поинтересовался он. — Мама говорила, что она родила ребенка.

— Она в порядке. Жасмин исполнилось пять месяцев — она просто красавица.

Майк засмеялся.

— Я всегда был неравнодушен к этой девчонке!

— Ты считал ее заносчивой.

— Думаю, у Сильвии есть все основания задирать нос — у нее просто сногсшибательная внешность. Но заметь, она считала меня занудой.

Энни стала заводить мотор.

— Вообще-то, Майк, — напоследок крикнула она, — по-моему, Сильвия к тебе неравнодушна!

Канун Нового года Энни вместе с детьми провела в Ормскирке в компании своей подруги. В гостиной Сильвии было тепло и уютно — в камине весело потрескивали поленья, а бра, затененные персиковыми абажурами, излучали мягкий свет. С черного потолка свисали золотые и серебряные украшения с изысканным узором. Энни и Сильвия смотрели телевизор и явно выпили лишнего. Обе изрядно набрались к тому времени, когда Биг Бен звоном курантов возвестил о наступившем 1974 годе, а Сара и Дэниел отправились спать. Жасмин, выглядевшая восхитительно в длинной белоснежной ночной рубашке и кружевных панталончиках, спала на руках у матери. Позвонила Сиси, потом Бруно, а затем — тетушка Дот, желая им счастливого Нового года.

— Что ж, это было приятно! — язвительно сказала Сильвия в полпервого ночи, когда телефонные звонки прекратились.

— Лично мне вечер доставил массу удовольствия.

— Да брось, Энни! Было же чертовски скучно. Я то и дело представляла нас с тобой на какой-нибудь сумасшедшей вечеринке.

— Нельзя тешить себя надеждой, что с появлением маленьких детей жизнь и дальше будет столь же волнующей, как раньше, Сил, — заметила Энни.

— Не понимаю, почему бы и нет! — Сильвия взглянула на прелестное личико дочурки. — Я не уверена, что рождение Жасмин было такой уж хорошей идеей.

Однако, увидев ужас на лице Энни, она раздраженно сказала:

— Теперь, когда она у меня есть, я не смогла бы прожить без нее и дня, однако я чувствую себя ужасно одинокой, поскольку целый день вынуждена находиться наедине с ребенком.

— А почему бы тебе не устроиться на работу?

Сильвия недовольно фыркнула.

— Ну да, конечно, и таскать за собой Жасмин в переносной кроватке!

— Ну разумеется, нет. Оставив малышку на попечение Сиси, ты можешь осчастливить сразу двоих.

— Думаю, что это можно было бы сделать. — Сильвия выглядела так, словно вот-вот расплачется. — Я до боли люблю свою дочурку, а потом вдруг начинаю ненавидеть себя за то, что чувствую себя недостаточно счастливой. Порой мне кажется, что я родила ее на зло Эрику. — Она угрюмо уставилась на потрескивающий в камине огонь. — Я тебе не рассказывала, что на днях ко мне приезжал мой бывший муженек?

— Нет! — воскликнула Энни. — Вот мерзавец! И что же ему от тебя надо?

— Его второй брак не продержался и пяти минут — он разводится. Эрик хочет, чтобы мы снова были вместе. Он готов удочерить Жасмин.

— И что же ты ответила?

— Мне все настолько осточертело, что я почти согласилась. По крайней мере, теперь у нас будет полноценная семья, да и в постели нам по-прежнему хорошо.

— Сильвия, ты ведь не…

— Да, представь себе, — самодовольно сказала Сильвия. — Я все еще испытываю потребность в сексе! Эрик сказал, что, в сравнении со мной, его вторая жена была в постели бревном. — Она сморщила нос. — О Энни, вспомни, какие у нас были планы, пока мы были не замужем! А сейчас нам по тридцать два года, ты вдова, я разведена, и у нас с тобой на двоих трое маленьких детей. Что же с нами стало, а?

— Не знаю, — медленно сказала Энни. — Я так занята, пытаясь справиться с настоящим, что мне некогда размышлять о будущем. Я не буду думать о нем до тех пор, пока Сара и Дэниел не перестанут во мне нуждаться.

Сильвия вдруг спросила:

— У тебя что, никогда не зудит, Энни?

— Зудит? Где?

— И вправду, какая же ты наивная! Ты что, никогда не испытываешь сексуального влечения?

— Даже не знаю. Я скучаю по некоторым вещам… — Ей не хватало плеча, в которое можно было поплакаться, поцелуев, теплого мужского тела рядом с ней в кровати. — Если бы я с кем-нибудь переспала, то чувствовала бы себя так, словно изменила Лаури. Кто знает, может, я просто фригидна.

В феврале Эдвард Хит объявил о начале избирательной компании под девизом: «Кто управляет Британией — профсоюзы или правительство?»

Мнения участников голосования по данному вопросу разделились. Лейбористы оказались самой крупной партией, не получив, однако, большинства голосов в палате общин. Гарольд Вильсон снова стал премьер-министром и продолжал бороться за свой пост до октября, когда были объявлены очередные выборы.