— Что ты можешь сказать относительно ожогов, очевидно от хлороформа, на ее лице?

— Наверное, сначала ее усыпили хлороформом, а потом застрелили. Ты же знаешь, Стиг вырвал признание из доктора Вайнкуп: именно так, по ее словам, она и действовала.

Принесли еще кофе.

— Буду откровенен, Марч, — проговорил я, делая маленький глоток дымящегося кофе. — Я только что взялся за это дело, и у меня не было времени прочитать в старых газетах текста ее признания.

Он пожал плечами:

— Знаешь, нетрудно проанализировать сказанное ею. Она заявила, что невестка постоянно настаивала на медицинском осмотре. В тот день вместе с доктором она спустилась вниз и разделась, чтобы взвеситься. Затем будто бы внезапно почувствовала острую боль в боку, и доктор Вайнкуп предложила ей кратковременную анестезию хлороформом. Доктор сказала, что массировала сердце около пятнадцати минут, и...

— Припоминаю кое-что об этом из газет, — сказал я, кивая. — Она заявила, что невестка «отдала концы» на смотровом столе, и запаниковала. Представила, как рухнет ее карьера, если всплывет наружу, что нечаянно убила свою собственную невестку слишком большой дозой хлороформа.

— Верно. А затем она вспомнила про старый револьвер, лежавший в ящике стола, и выстрелила в девушку в надежде списать все на ограбление.

Нам принесли еще кофе.

— Итак, — сказал я, — какие выводы ты можешь сделать из ее признаний в газетах?

— Мне кажется, все это дерьмо собачье, с какой стороны ни посмотри. Черт подери, следствие продолжалось почти трое суток, Геллер. Ведь ты-то отлично знаешь цену подобного рода признаниям.

Я отпил глоток.

— Может, она подумала, что виноват ее сын, и решила взять его вину на себя.

— Ладно, ее признание не что иное, как самоспасение. В конце концов, если допустить, что она говорит правду или ее признание от начала до конца шито белыми нитками, давай взглянем на факты: признание не изобличает ее ни в чем, кроме как в совершении неумышленного убийства.

Я кивнул:

— Выстрел в труп не является преступлением.

— Но дело в том, что она прекрасно знала, что ее сын не совершал убийства.

— Откуда?

Марч усмехнулся:

— Он прислал ей телеграмму из Пеории, что находится в ста девяноста милях отсюда.

— Телеграмму? А когда же она ее получила?

— В конце дня. Хотя все это выглядит неубедительно.

— Почему?

— Сначала доктор Вайнкуп говорила, что в последний раз видела Эрла двенадцатого ноября, будто бы он уехал на Большой Каньон, чтобы сделать кое-какие снимки. Однако Эрл вернулся в Чикаго девятнадцатого, то есть за два дня до убийства.

— Что? — Моя рука дрогнула, я чуть не разлил кофе.

Он энергично закивал.

— Эрл встретился с матерью в ресторане, в нескольких милях от своего дома. Их видели там, они оживленно беседовали, энергично жестикулируя.

— Ты же сказал, что Эрл находился в Пеории, когда убили его жену...

— Да. Но он потихоньку покинул Чикаго на следующий день и отправился в Пеорию. А из Пеории двинулся в Канзас-Сити.

— Его алиби установлено? Пеория — не Марс; он мог обеспечить алиби и смотаться туда и обратно...

— Ты сказал, что работаешь на семью?

— Я и работаю. Если докажу, что виноват Эрл, его мать отпустят.

Марч ехидно рассмеялся:

— Она же загрызет тебя, приятель.

— Знаю. Однако у меня уже есть их задаток. Скажи, что вы скрыли от этих газетчиков?

В расследованиях дел об убийствах существует обычная практика утаивать от газетчиков некоторые детали; таким образом удавалось отделаться от излишне назойливых дилетантов.

— Я не имею права... но... — сказал он.

Я протянул ему свернутую банкноту.

Он сложил ее пополам и сунул в нагрудный карман форменной рубашки.

— Все еще надеюсь услышать, — настаивал я.

— Существует два интересных обстоятельства, — тихо проговорил Марч. — Из пистолета стреляли трижды.

— Трижды? Но в Риту стреляли лишь раз...

— Совершенно верно.

— Что, нашли другие пули?

— Нет, мы их не нашли, перевернули процедурную, затем весь дом. Ничего.

— К какому же выводу вы пришли?

— Спроси Стига... если у тебя хватит духу.

— Ты сказал, что существует два обстоятельства.

Марч не торопясь сделал глоток кофе.

— Второе обстоятельство может даже не всплыть в суде. Оно не сможет повлиять на обвинительное заключение.

— Валяй.

— Медицинский эксперт обнаружил кое-что интересное.

— Что же?

— Рита болела сифилисом.

— Господи Иисусе. Ты шутишь?

— Нет, причем в запущенной стадии.

Я сел и стал размышлять над услышанным.

— Мы предложили Эрлу пройти медкомиссию, — сказал Марч, — он согласился.

— И?

— Он абсолютно здоров.

В Луп я отправился на электричке, вышел на остановке недалеко от пересечения Ван Бьюрена и Плимута, где на втором этаже углового здания располагался мой офис. Здесь же я и проживал, поскольку вместо платы за квартиру присматривал за зданием. Прежде чем подняться к себе, зашел на полчаса в бар, немного выпил, поболтал с барменом Бадди Голдом, моим другом; поинтересовался, следил ли он за делом Вайнкупов по газетам.

— Да, эта старушенция невиновна, — провозгласил полнолицый экс-боксер. — Преступлением скорее можно назвать то, что с ней делают.

— А что с ней делают?

— Я видел ее фотографию, доктор снята на больничной койке в тюремном госпитале. Чертовски стыдно, она ведь такая замечательная женщина, много занималась благотворительностью и тому подобным.

— А что ты скажешь насчет мертвой девушки? Может быть, и она была «хорошей»?

— Я думаю, виноват какой-нибудь наркоман. Почему бы не отыскать его и не засадить в тюрьму?

Я ответил, что это отличная мысль, и выпил еще одно пиво. Затем направился наверх в свою контору и завалился спать. Денек выдался тяжелый. Я честно отработал свои пятнадцать баксов.

Разбудил меня звонок телефона. Было раннее утро; однако свет, проникавший сквозь задернутые шторы, оставался еще серым. День обещал быть холодным. После пятого звонка я все-таки снял трубку.

— Детективное агентство А-1, — проговорил я.

— Натан Геллер? — раздался грубый мужской голос.

Присев на край стола, я протер глаза.

— Слушаю.

— Говорит капитан Джон Стиг.

Я чуть не свалился со стола.

— Чем могу помочь?

— Не суйся в мое дело, сукин сын.

— Какое дело, капитан?

Внешне Стиг походил на седовласую пожарную каланчу, в очках в темной оправе, такой кроткий индивид, который мог, когда был в настроении, запросто вытряхнуть душу из кого угодно. Сейчас он был в настроении.

— Держись подальше от этого чертова дела Вайнкупов. Не позволю тебе обгадить результаты нашего следствия.

И откуда он узнал, что я тоже участвую в этом деле? Неужели Марч сказал?

— Меня наняла семья Вайнкуп помочь снять обвинения с доктора Алисы. Ответчик в деле об убийстве имеет право нанять собственного дознавателя.

— Доктор Алиса Вайнкуп убила свою невестку! Иначе и быть не могло.

— Капитан, существуют много других версий. Убийцей может оказаться один из дружков убитой или одна из подружек мужа, или в конце концов им может оказаться отчаявшийся художник-наркоман, ищущий наркотики в доме врача. Им может быть...

— Ты что, будешь меня учить, как работать?

— А вы объясните, почему я не должен делать свою работу.

Последовала длинная пауза. Затем Стиг сказал:

— Ты мне не нравишься. Геллер. Убирайся с моей дороги. Если начнешь фальсифицировать доказательства, я сумею создать тебе такой уют....

— У вас совершенно неверное представление обо мне, капитан, — ответил я. — И, возможно, неверное представление об Алисе Вайнкуп.

— Скотина! Да она застраховала Риту на пять тысяч менее чем за тридцать дней до ее смерти. С двойной компенсацией. Полиции придется выплатить десять тысяч неустойки.

Об этом я, конечно, не имел ни малейшего понятия.