Другой был набит украшениями и часами. Там же лежали два револьвера, один автоматический пистолет и небольшой футляр на молнии, похожий на принадлежности для бритья. Я расстегнул молнию и остолбенел.

Передо мной лежал набор хирургических инструментов, включая подкожные иглы, скальпели и даже хирургическую пилу.

Сложив все обратно, я сглотнул подкативший к горлу комок, стараясь изгнать всплывшее в памяти видение почти кукольной головки Джоэн Кинан. Лучший способ прийти в себя — приняться вновь за работу, что я и сделал, перейдя к шкафу, стоявшему на половине Джереми. На верхней полке я обнаружил кейс.

Я положил его на аккуратно убранную кровать и открыл. Внутри лежали облигации военного займа на несколько тысяч долларов и сертификаты почтового накопления. Похоже, так он предпочел хранить все украденные деньги, а может, здесь были и деньги от продажи краденых вещей, хотя, судя по чемодану, туго набитому украшениями и часами, он не утруждал себя сбытом краденого.

Несмотря на беспорядок, в котором он содержал свою комнату, Джереми аккуратно рассортировал свою добычу: женское нижнее белье было в одном чемодане, украшения и часы — в другом, ценные бумаги находились в кейсе.

Здесь же оказались фотографии фашистских главарей: Гитлера, Геринга и Геббельса.

Джереми поклонялся чертовски странным героям. И наконец, в кейсе лежал альбом. Листая его, я увидел снимки привлекательной женщины, снятой большей частью в купальниках и открытых летних костюмах. Среди них нашлась и фотография этой же женщины и мужчины с лицом хорька, снятая, видимо, в ночном клубе. На заднем плане виден столик, за которым расположилась группа мужчин. Вот и подтверждение сладостного и нежного мира любовной связи Каролины и Сэма Флади.

Я извлек это фото из альбома, свернул, стараясь не измять, и сунул во внутренний карман пиджака. Затем убрал альбом в кейс и хотел было положить его на прежнее место, как дверь в комнату распахнулась.

— Какого черта ты здесь делаешь? — потребовал ответа мужской голос.

Я повернулся, сунув руку под пиджак, чтобы достать пистолет, но парень среагировал быстрее. Он, видимо, щелкнул выключателем, так как комната внезапно погрузилась в темноту, и я почувствовал, как он навалился на меня.

Я был отброшен в ближайший угол от окна, сквозь которое в комнату проникал слабый уличный свет. Когда он приблизился ко мне, вдавливая в стену, я разглядел худощавое лицо нападавшего. Тут же его кулак мощно поразил меня в солнечное сплетение.

Оказавшись сверху, этот чертов идиот буквально оседлал меня. Пришлось собрать почти все силы, чтобы, приподнявшись, отшвырнуть его от себя. Он навзничь грохнулся на пол и еще силился подняться на ноги, когда я, приставив свой девятимиллиметровый пистолет к его лицу, сказал:

— Не надо.

Кто-то включил свет.

Оказалось, это рыжий помощник коменданта. Даже с пьяных глаз ему, видимо, не очень понравилось происходившее в комнате.

Мне тоже: передо мной стоял не Джереми Лэппс, а стройный светловолосый мужчина лет двадцати пяти. Пустой левый рукав спортивной куртки был заправлен в карман.

Ну и ну, подумать только, я одолел инвалида, да еще при помощи пистолета.

— Какого черта, — начал рыжий, но при виде пистолета глаза его широко раскрылись. Однорукий, стоявший прямо передо мной, выказывал гораздо меньше удивления.

— Я офицер полиции, — сказал я рыжему и добавил: — Пошел вон.

Он судорожно сглотнул, кивнул и исчез.

— Ты сосед Джереми по комнате? — обратился я к однорукому.

— Да. Меня зовут Робинсон. Кто ты такой?

— У меня частное агентство, — ответил я. — Ты из каких войск?

— Пехота.

Я кивнул.

— Флот, — сказал я, убирая оружие. — Есть закурить?

Он кивнул; единственной рукой извлек пачку «Честерфилда» из кармана спортивной куртки. Сначала одну сигарету для меня, затем вторую себе. Засунув пачку обратно, достал зажигалку. Мы прикурили. Он дьявольски ловко управлялся своей единственной рукой.

— Слава Богу, что эти сволочи оставили меня с правой, — сказал он, криво усмехаясь.

Он опустился на свою кровать. Я — на противоположную.

Некоторое время мы курили молча. Невольно я подумал о сопляке, хранившем физиономии Гитлера и его прихвостней и проживавшем в одной комнате с этим парнем, который потерял руку на войне с ними. А я-то был так счастлив, что сражался за свободу таких вот сучьих детей, как этот недоносок.

— Ты ищешь Джереми, верно? — спросил он.

У него были голубые и печальные глаза.

— Да.

Он покачал головой:

— Я предчувствовал, что этот парень влипнет в историю.

— Ты давно живешь с ним?

— Только с начала этого лета. Вообще-то он неплохой парень. Тихий. С ним легко ладить.

— Знаешь, что у него под кроватью?

— Нет.

— Чемоданы, забитые ворованным барахлом. Если тебе, положим, нужны новые часы, то далеко ходить не надо, обратись к своему соседу.

— Я и понятия не имел, что он промышляет подобным образом.

— Тогда почему ты сказал, что он плохо кончит?

— Да из-за этой черной куртки.

— А?

Он пожал плечами и объяснил:

— Он рядится, как шпана, в эту черную кожаную куртку, хиповые брюки, белую рубашку. Раскуривает сигареты. — Он затянулся и покачал головой. — Эту черную кожаную куртку он напяливает не каждый раз, а время от времени. Я попросил его как-то, куда это он так вырядился. Знаешь, что он мне ответил?

— Нет.

— На охоту.

Я задумался.

— Сейчас эта куртка висит в том шкафу, куда ты заглядывал?

— Нет, — ответил я.

— Как ты думаешь, где он?

— На охоте, — ответил я.

Он кивнул.

Теперь я вышел на охоту.

Я двинулся по Лейкшор, повернул на Шеридан и доехал по ней до остановки электропоезда «Лойола». Туда меня направили записи в блокноте Лэппса, в Роджерс Парк, самую северную окраину Чикаго, расположенную неподалеку от Иванотона. Здесь, в районе, протянувшемся на три квартала в длину и четырнадцать в ширину, между озером и железной дорогой, проживали чикагцы, относящиеся к среднему классу, что вполне соответствовало способу действий парня.

Лэппс, видимо, питал пристрастие к определенному типу зданий и, как рассказывал Друри, он совершил много краж в высоких домах с небольшими квартирами. Именно в таких квартирах обитали убитые женщины и Кэтрин Рейнольдс.

Прежде всего я собирался поискать Лэппса около остановок электропоезда, поскольку автомобиля он не имел. Затем я решил двинуться по Шеридан в поисках здания подходящего типа.

Стекла машины были опущены, фары выключены, подавшись вперед, я ехал вдоль жилых кварталов. Эта уловка с фарами позволяла мне, не выдавая своего присутствия, лучше рассмотреть тротуары и здания, стоявшие по обеим сторонам улицы. Время от времени какая-нибудь машина ослепляла меня светом, но я не обращал внимания и продолжал кружить по городу, погрузившемуся в прохладную июльскую ночь.

Примерно в двух кварталах от делового района на Авеню Морае, улице со скромными домами, я заметил двоих мужчин, бежавших мне навстречу. Первым был коренастый мужчина в рубахе, за ним по пятам следовал другой — в шотландке. Мне показалось, что один преследует другого, затем стало ясно, что они оба гонятся за кем-то и очень расстроены.

Коренастый сбавил скорость и, жестикулируя, спросил:

— Куда он побежал? Куда он побежал?

Когда второй подбежал к нему, они оба остановились. Тем временем я подкатил ближе и вышел из машины.

— Вот и полиция! — радостно воскликнул коренастый. Ему было лет сорок, голова сияла лысиной; лицо с трудом различалось в темноте.

Я не стал разубеждать их в том, что я полицейский, просто спросил:

— В чем дело, мужики?

Парень в шотландке, тощий, лет тридцати, в очках, с курчавыми волосами, неопределенно указав в сторону домов, торопливо выпалил:

— К нам в дом, в квартиру соседей, забрался вор.

— Я дворник, — заявил полный мужик, с трудом переводя дыхание. — Я застукал его в вестибюле, но он направил на меня пистолет. — Он покачал головой. — Черт его подери, у меня жена в госпитале, трое детей, единственное, чего мне не хватает, так это дырки от пули для вентиляции. Поэтому я и позволил ему уйти.