Я врезал ему под дых так, что он согнулся пополам. У него перехватило дыхание. Вырвавшийся из его груди стон наполнил салон машины, я усмехнулся:

— Тот, кого ты пытался застрелить, вот кто я. А сейчас ты барахтаешься в реке дерьма, и нет такой соломинки, по которой ты смог бы оттуда выбраться.

Он затряс головой и облизнул губы:

— Не помню, чтобы я пытался кого-нибудь застрелить. Никогда не делал ничего подобного.

— Да? Ты направил на меня пистолет, а когда он дал осечку, запустил им в меня. Затем набросился с кулаками. Так-то вот, Джерри.

Копна сальных волос упала на лоб.

— Вы... вы знаете, как меня зовут? О, разумеется, — проговорил он, заметив лежавший рядом открытый бумажник.

— Узнал о тебе еще до того, как увидел твой студбилет, Джерри. Весь сегодняшний день иду за тобой по пятам.

— Мне казалось, полицейские работают парами.

— Я работаю не на город. В данный момент работаю на семью Кинанов.

Он узнал эту фамилию, ее узнал бы любой житель Чикаго, но этот лишь смутился, никакой тревоги, никакого чувства вины не отразилось на его лице.

— А какое отношение это имеет ко мне, мистер?

— Ты похитил их маленькую девочку, Джереми. Ты ее задушил, пытался изнасиловать, а потом разрезал на куски и рассовал их по канализации.

— Что... Что вы?..

Я еще раз двинул ему под дых. Мне хотелось садануть его головой о приборную доску, но удара цветочным горшком по голове было достаточно, я мог его прикончить. А мне совсем не улыбалось, чтобы он отдал концы в моей машине, да еще забрызгал кровью новый «плимут». Пег тогда непременно хватит удар.

— Ты тот самый «убийца с губной помадой», Джерри. И я застукал тебя, когда ты поднимался по черной лестнице, как самый дешевый и никчемных вор.

Он виновато уставился на свои колени:

— Я не убивал этих женщин.

— Неужели? Тогда кто?

— Джордж.

Письмо. Алиби.

— Джордж, — повторил я.

— Да, — произнес он. — Это дело рук Джорджа.

— Значит, все делал Джордж.

— Иногда я ходил вместе с ним, помогал ему готовиться. Но никогда не делал этого. Это все Джордж.

— Ты намерен и дальше тянуть эту волынку?

— Это все Джордж, мистер. Это он замучил тех женщин.

— И Джордж кончал на пол или же все-таки ты, Джереми?

Тут он начал плакать.

— Я, — признался он. — Но всех убивал Джордж.

— Джоэн Кинан тоже?

Лэппс покачал головой, на лице блестели слезы.

— Наверное, он. Наверное, он.

Полицейские в форме и в штатском уже поджидали в больнице, когда я доставил Лэппса в приемный покой неотложки. После этого я уже не разговаривал с парнем, хотя по просьбе детектива из Роджер Парка торчал поблизости.

Слух распространился очень быстро. Диккинсон, позвонив в участок, намекнул про «убийцу с губной помадой». В больницу начали слетаться крупные чины. Начальник следственного управления Сторм отвел меня в сторону и похвалил за отличную работу. Мы договорились, что мое посещение комнаты Лэппса пока не будет фиксироваться в протоколах. Тем временем сыщики с Саус-Сайда вышли на сцену и принялись отыскивать все то, что отыскал я, с той лишь разницей, что у них на руках имелись соответствующие ордера.

Я был крайне удивлен тем, насколько предупредительно отнеслись ко мне чины чикагского департамента полиции. Сторм и даже «Бочонок» Гилберт источали улыбки и обнимали меня за плечи перед объективами журналистов, которые появились в больнице буквально через мгновение после моего приезда. Многие годы меня называли «бывшим полицейским», который покинул службу в сумрачные времена администрации Сермака. Теперь же меня величали «выдающимся основателем сыскного бюро, который в свое время был самым молодым офицером подразделения полиции, действовавшим под прикрытием».

Вскоре в помещении неотложки стало тесно от набившихся полицейских, политиков и репортеров. Лэппса увели наверх, остальные толпились в вестибюле.

Диккинсон, заскочив домой, успел поменять пляжные трусы на форму, которая была ему очень к лицу; вокруг улыбчивого полицейского вспыхивали блики фотовспышек. Несколько раз мы с ним позировали вдвоем, и он мне шепнул:

— Мы неплохо поработали.

— Ты и твой цветочный горшок.

— Ты отличный полицейский, Геллер. Мне плевать, что говорят другие.

Такое приятно слышать.

Мой настойчивый приятель Дэвис из «Ньюс» был среди первых прибывших и сразу же предложил мне тысячу долларов за эксклюзивное интервью. К своему величайшему неудовольствию, я все же отказался от его предложения.

Глядя на него, можно было подумать, что своим отказом я пригвоздил его к кресту.

— Геллер, ты отказываешься от денег? Почему?

— Дело слишком громкое, чтобы давать информацию лишь одной газете. Я должен предоставить возможность любоваться мной и любить меня всему городу.

Большую часть наградных денег, общая сумма которых к этому моменту составила порядка сорока тысяч, обещали выплатить различные газеты (хотя кое-что внесла и мэрия), и мне не хотелось никого расстраивать.

— Пройдет много месяцев, прежде чем тебе вновь сделают подобное предложение, — приставал Дэвис, — награды не вручат до объявления приговора, ты же знаешь.

— Знаю. Я терпеливый мужик и могу подождать. Кроме того, у меня предчувствие, что после случившего дела в А-1 не придут в упадок.

Дэвис криво усмехнулся:

— Чувствуешь себя бодрячком, верно? Умницей?

— Совершенно верно, — проговорил я, отодвигая его в сторону. Я направился к телефону-автомату и позвонил домой. Было около десяти, в это время Пег обычно еще не спала.

— Нат! Где ты был... почти...

— Я взял его.

— Что?

— Я его взял.

Последовала длинная пауза.

— Я люблю тебя, — сказала она.

Эти слова для меня дороже всех денежных премий.

Я уже выбирался из телефонной будки, когда ко мне приблизился лейтенант Крюгер. Его лицо, напоминавшее морду печальной собаки, перекосила улыбка. Он протянул руку, и мы обменялись крепким рукопожатием.

Не выпуская мою руку, он проговорил на ухо:

— Видел, что за письмо у Лэппса в бумажнике?

Я кивнул:

— Это его запасное алиби. Мне он сказал, что Джордж совершал убийства. Он все еще придерживается этой версии.

Крюгер покачал головой:

— Только что-то мне не верится в существование этого Джорджа.

— Мне кажется, здесь мы имеем тот же случай, что и в деле с Джекиллом и Хайдом.

— О! Он сам Джордж, только об этом не подозревает. Раздвоение личности.

Крюгер кивнул:

— Психическая невменяемость.

— Газетам понравится это дерьмо.

— Да, им нравятся мерзкие штуки. — Он снова усмехнулся. — Сегодня даже ты им нравишься.

Сразу после разговора с Крюгером меня разыскал начальник следственного управления Сторм и сказал:

— С тобой кое-кто хочет поговорить.

Он отвел меня в приемную, подвел к телефону и, слегка улыбаясь, передал трубку. Вид у него был такой, словно он вручал мне высочайшую награду.

— Нат! — услышал я голос в трубке.

— Боб?

— Нат! Благослови тебя Господь. Ты нашел это чудовище, нашел его.

— Пока еще рано говорить. Настоящее расследование только началось...

— Я знал, что был прав, позвонив тебе. Я знал.

Он плакал.

— Боб! Передай привет от меня Норме.

— Спасибо тебе, Нат. Спасибо.

Я не знал, что ответить. Поэтому просто сказал:

— Спасибо, Боб. Спокойной ночи.

Я дал еще несколько интервью журналистам, договорился со Стормом, что завтра утром приду в отделение Первого района для дачи официальных показаний; еще раз пожав руку Крюгеру, вышел из здания и направился к автомобильной стоянке. Сев за руль «плимута», я собрался было включить двигатель, как вдруг в зеркале заднего обзора увидел чье-то лицо.

— Привет, Геллер, — произнес человек.

Лицо его, казалось, состояло из одних углов и отверстий: костлявые скулы, щербины от оспы, глубоко посаженные, ничего не выражавшие глаза, вытянутая вперед челюсть, раздвоенный подбородок. На нем был темный, хорошо сшитый модный костюм. Руки его в перчатках (летом-то!) сложены на груди.