Боливар стремился как можно скорее попасть в Милан. Он хотел увидеть коронацию своего героя в Италии. Позже он рассказывал Перу де Лакруа о том, что увидел в пригороде Кастильона: «Трон императора был установлен на небольшом холме посреди широкой равнины. Колонны солдат маршем проходили мимо Наполеона, восседавшего на троне. (Боливар) и мой друг (Родригес) расположились около холма. Мы хотели получше рассмотреть Наполеона. Император несколько раз посмотрел на нас в подзорную трубу, и тогда (Родригес) сказал: „Наверное, Наполеон, наблюдая за нами, решит, что мы шпионы“».
Взгляды Наполеона насторожили их, и они ретировались. Сам же Боливар оставил следующую запись об этом событии:
«Кокой огромный и великолепный генеральский штаб у Наполеона и как скромно одет он сам. Все его офицеры в золоте и богатых доспехах, а на нем только брюки, шляпа и накидка. На императоре нет ни одной медали. Мне это нравится. Я бы сделал то же самое в Южной Америке, но я не хочу, чтобы мои враги говорили, что я подражаю Наполеону. Они могут сказать, что я хочу походить на него во всем».
Путешественники прибыли в Рим. Там Боливар произнес слова, предопределившие всю его последующую жизнь. Родригес рассказывал, что, как только солнце стало садиться за купола римских соборов, Боливар упал на колени на Авентинском холме. «Его глаза увлажнились, дыхание стало частым, лицо покраснело, он весь дрожал, как в лихорадке. „Клянусь, — произнес он, — не давать себе ни сна, ни отдыха до тех пор, пока цепи испанского владычества не падут с наших плеч“».
Посетив Неаполь, путешественники вернулись в Париж. Осознав свое предназначение, Боливар почти забыл о Фанни. Она, в свою очередь, переключила свое внимание на других любовников. Боливар сделал вид, что ему все равно, и сообщил ей о намерении вернуться в Южную Америку. От этого известия у Фанни случилась истерика, но она не смогла принудить его изменить решение.
В 1808 году Симон Боливар возвращается в Венесуэлу. Он видит, что его страна, как и большинство других стран Южной Америки, готова к переменам. Однако слава дамского угодника бежала впереди Боливара. Очень немногие воспринимали его всерьез, и почти никто не выказывал даже расположения к нему. Впечатление на окружающих производили только его происхождение и богатство. Но такое отношение пока мало беспокоило Боливара, к тому же он обнаружил в обществе такую коррупцию и разложение, что вновь ощутил необходимость радикальных перемен. К тому же его появление в Южной Америке совпало с рядом политических скандалов, положивших начало крушению колониального порядка на континенте.
ГЛАВА 6 ПЕРВАЯ РЕСПУБЛИКА
Венесуэла была типичной колониальной страной, богатой природными ресурсами. Ее экономика строилась на добыче и поставке золота для рынка Испании, туда же шла продукция с плантаций сахарного тростника и какао, кукурузных полей… Венесуэльское общество состояло из трех основных классов: на вершине общественной лестницы находился класс испанских колонизаторов; класс зажиточных землевладельцев и торговцев состоял из местных креолов; низший класс — чернокожие рабы. Было также много индейцев и людей смешанного происхождения — метисов. Колониальная система, основанная на жесткой эксплуатации, неизбежно приближалась к краху. Вот что писал об этом Боливар:
«В испанской колониальной системе для южноамериканских стран до сих пор не нашлось иной роли, кроме роли простого потребителя, но даже в таком положении на них наложены невероятные ограничения. Им запрещено культивировать европейские фрукты. Контроль над этим видом продукции монополизирован королем. В колониях запрещено строить фабрики, хотя они не являются исключительной собственностью испанцев. Жители колоний не имеют никаких коммерческих привилегий. Таможенные запреты затрудняют торговлю между американскими провинциями. У них нет возможности даже вести переговоры друг с другом. Так что же ждет нас впереди? Бескрайние поля кукурузы, пшеницы, кофе, сахарного тростника, какао и хлопка; пустыни, кишащие дикими тварями, золотодобывающие рудники, которые никогда не насытят Испанию. Как вы уже поняли, мы представляем собой нечто абстрактное, оторванное от остального мира, и это будет продолжаться до тех пор, пока это нужно Испании».
Боливар не преувеличивал. Колониальная политика Испании выжимала все соки из империи, и за счет этого испанская знать жила в богатстве и довольстве. Испанцы гордились своими военными и административными талантами. Производство и коммерцию они считали недостойными занятиями. Триста лет они потребляли то, что поставлялось из колоний, не утруждая себя заботой о них. К тому же они платили слишком низкую цену за колониальное сырье. Другие европейские страны занимались развитием сельского хозяйства, коммерции и промышленности. Испания же, пользуясь баснословно дешевыми товарами из колоний, превратилась в паразитирующее деспотическое государство. Кроме того, она покупала продукты и товары в других странах Европы. Сельское хозяйство Испании было практически разрушено, что вскоре негативно сказалось на ее экономике: страна попала в долговую кабалу, ее торговый баланс с европейскими государствами был нарушен. Испания в поисках выхода прибегла к испытанному средству: потребовала увеличения золотодобычи в колониях и приобретала сырье по тем же низким ценам.
К концу XVIII столетия испанские колонии были истощены высокими налогами, низкими закупочными ценами на производимую ими продукцию и запретами на торговлю с другими странами, кроме Испании. Среди населения Южной Америки росло сопротивление испанской колониальной политике. Вскоре оно перерастет в открытый протест и приведет к революционному перевороту. Но этому предшествовало несколько событий.
По всему миру прокатилось эхо Французской революции, достигло оно и Испании. Зажиточные креолы, землевладельцы и купцы, их испанские господа испугались не на шутку. Лозунг французских революционеров «Свобода, равенство и братство» в испанских колониях мог быть понят однозначно: освобождение огромного числа угнетенных индейцев, чернокожих и метисов. «Мантуанцы», или «покрытые вуалью» — так называли креолов, потому что их жены пользовались привилегией носить вуали, — опасались за свою жизнь, ожидая прихода «французского закона» на их землю.
Вскоре на соседнем острове Гаити вспыхнуло восстание темнокожего большинства. «Бессловесные» поднялись на борьбу за свои права. Эти события должны были заставить привилегированные слои южноамериканского общества еще больше приблизиться к традиционной общественной схеме Испании. Но этого не произошло. По колониальной иерархической системе был нанесен удар — уже самой испанской короной. Годой, решив приноровиться к либерализму, распространившемуся по всей Европе, инициировал королевский указ от 4 февраля 1794 года. Аранхуэсский декрет давал право подчиненным расовым слоям колониального общества приобретать титул «дон», доселе являвшийся исключительным правом креолов и выходцев из Испании.
Этот шаг в направлении расового равенства был встречен креолами без восторга. В апреле 1796 года городской совет Каракаса предупредил об опасности, исходящей от местного населения. «Этот класс должен быть в подчинении, как то было задумано Творцом» — так было записано в документе этого совета. В августе 1801 года вышел новый королевский декрет, ставший еще одной пощечиной креолам: метисам давалось разрешение покупать звание дворянина. Эти события обсуждались повсюду — в кофейнях, борделях и пивнушках.
Возмущение людей набирало силу. Последней каплей, переполнившей чашу терпения, стало смещение испанской монархии Наполеоном в 1808 году. Вдруг стало очень патриотичным бороться против диктата новых хозяев Мадрида, который был оккупирован французскими войсками. 15 января 1809 года в Каракас прибыл эмиссар от Испанского совета Индий. Этот государственный орган управлял колониями. Теперь он действовал в интересах французских диктаторов. Эмиссар немедленно потребовал признания Жозефа Бонапарта королем Испании, а принца Мюрата — наместником королевства.
