Помня о предстоящих родах, царица, должно быть, посетила расположенный отдельно от храма родильный дом Маммисий, построенный фараоном Нектанебом I для мистерий по случаю празднования благополучного рождения Гора у Исиды-Хатхор. Жрецы, конечно же, совершили молебствия, дабы оградить царицу от бедствий, призвав на помощь бога-карлика Беса, охраняющего беременных женщин, и воспользовавшись специально заговоренными амулетами Беса, которые изготавливали для рожениц.

Получив наставления и оберег для дальнейшего путешествия на юг, Клеопатра сделала остановку в следующем важном пункте, городе Коптосе, где рождение сына Исиды ежегодно отмечалось праздником цветов. Говорили, что здесь Исида отрезала у себя локон в знак траура по Осирису, и те самые волосы как священная реликвия в течение тысячи лет хранились в храме Коптоса. Один солдат писал домой: «Надеюсь, вы в добром здравии, и я беспрестанно молюсь за вас в храме Коптоса, где хранятся волосы Исиды». Иные паломники более откровенно выражали свою набожность. Так, следуя традиции египетского культа плодородия, женщины в состоянии опьянения обнажались под аккомпанемент храмовых музыкантов в честь фаллического супруга Исиды Мина, ипостаси Осириса, перед священным быком Мина и газелью Исиды.

Обозначив личное присутствие в храме Мина и Исиды своей статуей из известняка в короне с двойным оперением, солнечным диском и коровьими рогами на голове, Клеопатра также открыла новое каменное святилище для культовой статуи Исиды. Из небольшой крипты, устроенной позади святилища, жрецы могли вещать от имени богов. Крипту украшали образы Клеопатры, совершающей ритуалы как единовластная царица без соправителя-супруга, а в сопутствующих иероглифических надписях она была названа «Владычицей обеих земель, Клеопатрой, возлюбившей отца, возлюбленной Мина Коптосского, дочерью царя и женой царя», что являлось единственным признанием формального союза с ее самым младшим братом Птолемеем XIV. Еще одним новшеством можно считать удивительно реалистическое изображение священной барки Исиды на задней стене, словно вплывающей в святилище, причем это был ее вид спереди, а не традиционный сбоку.

Во время своего пребывания в Коптосе Клеопатра по традиции, вероятно, преподнесла в качестве дара Исиде и Мину золотой и агатовый сосуды с миррой и коричным маслом, товарами, доставлявшимися через восточную пустыню, которую они охраняли. Через Коптос пролегал основной торговый путь, соединявший Красное море и долину Нила, и местные жрецы приобрели большое влияние, получая мзду от этой торговли для своих храмов.

Политически связанное с Фивами, коптосское жречество создало своего рода систему клерикального обмена, при которой их богу Мину-Осирису поклонялись в Фивах, а фиванские жрецы следили за тем, чтобы в Коптосе исполнялись культовые ритуалы, посвященные Осирису. Такой порядок распространялся и на другие храмы региона, что позволяло фиванским жрецам контролировать из своей резиденции в Карнаке значительную территорию юга. На пути к Фивам Клеопатра с Цезарем сначала прибыли в их аванпост Маду (Медамуд), священный город великого бога войны Монту. Ему они, должно быть, хотели совершить благодарственные молебствия за недавнюю победу в Александрийской войне.

С храмовой набережной Цезарь и Клеопатра могли видеть аллею сфинксов, ведущую к большому храму Монту, фасад которого построил отец Клеопатры, Авлет, замечательный портик — дед Лафур и гипостильный зал с колоннадой — прадед Фискон. Прекрасные настенные рельефы изображали храмовых музыкантш, аккомпанирующих танцовщицам на арфах, лютнях и барабанах. Там же были высечены стихи любимого поэта XVIII династии под названием «Приди, золотая богиня».

Дальше в глубинах храма стояли похожие на Минотавра статуи Монту с головой быка и человеческим телом в паре с фигурами его супруги-богини Рат-Тауи, обладавшей человеческими чертами, — «Женщины-солнца обеих земель».

Цезарь, по-видимому, чувствовал себя живым воплощением бога войны рядом с супругой-богиней Клеопатрой. Они, вероятно, отдали дань уважения быку Монту в его святилище позади храма. Его титулатура «Бог Медамуда, Фив, Тода и Гермонтиса» указывала на то, что один и тот же бык совершал круговые поездки по четырем городам, где поклонялись Монту, значит, Клеопатра, наверное, уже встречалась с лохматым черно-белым животным, когда перевозила его из Фив в Гермонтис, совершая свой первый монархический акт за четыре года до этого.

Хотя такие ритуальные переезды между Медамудом и Фивами, находившимися на расстоянии трех миль друг от друга, традиционно осуществлялись по Нилу, добраться из одного города в другой можно было также по каналу, соединявшему храмы Монту в Медамуде и Карнаке. Однако, учитывая размеры царского корабля Клеопатры, она скорее всего прибыла в Фивы по реке.

Некогда большой город превратился в несколько разрозненных селений, после того как в 88 году до н. э. ее дед Птолемей IX Лафур покончил с политическим могуществом Фив, десятилетиями конфликтовавших с короной. Однако Клеопатре, прославившейся тем, что оказывала поддержку местному культу с самого начала своего правления, здесь было предоставлено убежище, когда старший брат Птолемей XIII отстранил ее от власти. Сейчас, когда она вновь утвердилась на троне, ее радушно принимал могущественный воинский начальник Каллимах, управлявший от ее имени всей Фивадой.

Положив начало ряду могущественных династий в прошлом, фиванцы всегда испытывали трудности в отношениях со своими номинальными правителями на севере. Они считали себя самобытным народом и подчеркивали свои особые обычаи, нехарактерные для северян. Они даже прокалывали левое ухо, чтобы отличаться от александрийцев и тем более от римлян, которые считали серьги женской принадлежностью и признаком рабства. По праву гордясь своим славным прошлым, фиванцы привыкли к путешественникам, приплывавшим по древнему каналу до Фиванских холмов, чтобы увидеть местные достопримечательности — храмы и гробницы фараонов.

Первую остановку на маршруте путешественники делали там, где перед развалинами погребального храма фараона Аменхотепа III (по-гречески Аменофиса), правившего в XIV веке до н. э., возвышались два словно на страже сидящих колосса высотой шестьдесят футов. Землетрясение частично разрушило северную фигуру, в результате чего при нагревании в лучах восходящего солнца она стала издавать музыкальные звуки. Это явление пришлось по душе Птолемеям, которые знали, что для активации духов, скрытых в культовых статуях, их нужно подвергнуть воздействию солнечных лучей. Некий грек с сомнением отнесся к этому таинственному феномену, спросив, не производит ли звук намеренно «один из людей, стоящих вокруг и вблизи пьедестала» [253], или по крайней мере не усиливается ли он каким-либо способом. Манефон поведал Птолемеям, что звук является средством общения Аменхотепа III, «считающегося Мемноном и говорящим камнем» [254]. Тронное имя царя Небмаатра произносилось как Ниммурия или Миммурия, поэтому греки ассоциировали его со своим героем Мемноном, убитым во время Троянской войны. С тех пор ноги статуй превратились в своего рода «книгу отзывов посетителей», в том числе почетных гостей в лице будущих римских правителей. Клеопатра вполне могла привести сюда Цезаря послушать рассветные напевы статуи и объяснить, какое изваяние имеет отношение и к ее фараонам-предшественникам, и к связям семьи Цезаря с Троей.