На следующий день Марина была уже на удивление спокойна и тиха, и я решил с ней побеседовать, чтобы узнать, что же на сей раз стало причиной ее поступления. Если не знать, что творилось накануне, можно было бы возмутиться – что такая тихая, застенчивая, воспитанная девушка делает в остром психотическом отделении? Конфликт с родителями и старшей сестрой? Так ведь как не конфликтовать: не дают слова высказать, попрекают тем, что больна, опекают, как маленькую! Тут любой взбунтуется! Хотела пойти в институт – не пустили. Нет, не поступать. Вот еще глупости! Что, сказать правду? А вы к ней готовы? Или как мама с папой – будете руками махать и таблетки в суп крошить? Ну ладно, я предупредила…

– Сукразит знаете? Заменитель сахара такой. Слышали? – тихо спросила Марина.

– Слышал.

– Ну вот. – Многозначительная пауза.

– Что – вот?

– Вы что, не понимаете? – Градус доверия ко мне как специалисту, гражданину и просто человеку резко упал.

– Марина, я слышал про сукразит. Даже пробовал. Что я еще должен о нем знать?

– А знаете, кто его изобрел? – Лукавый взгляд, словно подбадривающий – «ну же, доктор! Проведи уже реанимацию своей эрудиции!».

– Неужто?..

– Правильно, доктор! Вы не так уж безнадежно тупы!

– Ну спасибо, дорогая.

– Постойте, я вам сейчас такое скажу – вы ох… э-э-э… в общем, сенсация!

– Хорошо, я уже морально подготовился. Давай, жги напалмом.

– На самом деле сукразит – это лекарство от рака.

– Убила, Марина. К такому повороту я не был готов. Как же он помогает от рака, хотел бы я знать?

– А хер его знает, – честно призналась Марина. – Вот вы скажите: вы знаете, как именно галоперидол убирает галлюцинации?

– Не знаю, – пришлось сознаться мне.

– А чего ко мне привязались? Он помогает – и этого достаточно! Я добилась, чтобы его пустили в продажу как заменитель сахара! Теперь его принимают миллионы людей! Профилактика в мировом масштабе! Каково?

– Грандиозно.

– Правда? – недоверчиво сощурилась Марина: а вдруг доктор смеется?

– Правда. Я впечатлен. А Нобелевский комитет в курсе?

– Я им письмо написала. Уже давно.

– Ну, раз давно, значит, письмо уже получили.

– Вы так думаете? В таком случае у меня к вам несколько вопросов.

– Спрашивай, Марина, постараюсь ответить.

– Я, собственно, вот о чем хочу спросить. – Марина подошла ко мне вплотную и уперла руки в боки. – ГДЕ МОЯ НОБЕЛЕВСКАЯ ПРЕМИЯ??? И КАКОГО ЛЯДА Я ВООБЩЕ БОЛТАЮСЬ ТУТ, КОГДА МЕНЯ ЖДУТ В СТОКГОЛЬМЕ???

– Погоди-ка, – мне пришлось соображать очень быстро, – а что именно ты написала в письме?

– Дайте-ка вспомнить… А! «Уважаемые члены Нобелевского комитета! Сукразит – это лекарство от рака. Мне это абсолютно точно известно. Можете проверить. Ваша Марина». Ну и обратный адрес, конечно.

– Вот оно! Марина, ты забыла указать формулу сукразита.

– Бли-ин! И что, без формулы никак?

– Нет, дорогая. Так что придется вспоминать. Ну и лечиться тоже, а то уж больно шустро ты шкафы дома роняешь. А ну как на церемонии вручения критики нарисуются – ты ж им головы поотвинтишь и в ковровую дорожку завернешь, а у России и так с имиджем проблемы!

Если когда-нибудь Россия поголовно ударится в политкорректность, психическое здоровье народа окажется угрожающе подорванным. Дурака придется назвать альтернативно одаренным, мудака – выдающимся тестикулоносцем и далее по списку. В итоге – сплошная фрустрация от невозможности высказаться, а там и до повального невроза рукой подать.

Эта история произошла еще в те времена, когда закона о психиатрической помощи не было даже в проекте, и буйных больных просто доставляли в психбольницу, тогда еще без критериев недобровольности, а просто по принципу – опасен для себя и окружающих или нет. Участники истории работают в спецбригаде до сих пор, они-то поведали о событиях тех лет. Работал в спецбригаде санитар Дима. Работал давно, занятие свое любил – просто, без фанатизма. Основной заработок приносило подсобное хозяйство, что позволяло ему относиться к должности санитара философски: официальное место работы есть, стаж до пенсии вырабатывается, а зарплата – ну не за нее же, в самом деле, работает в таком месте настоящий мужик!

В тот день Дима приехал на работу чуть позже и пропустил ритуал поедания настоящей узбекской дыни, что досталась предыдущей смене в качестве то ли боевого трофея, то ли трудового поощрения и была честно поделена на всех уже присутствующих. Сетовать на опоздание ему пришлось недолго: к вечеру все, кто успел угоститься и заступил на дежурство, плотно оккупировали свободные туалеты – уж больно активными оказались незаконные простейшие мигранты из тогда еще союзной республики, которая в тот момент склонялась несчастными на все лады. А поскольку у мироздания есть свое, особенное и изощренное, чувство юмора, то вызов к буйному пациенту случился именно на пике коллективной диареи.

Не поехать было нельзя: больной совершенно искренне возомнил себя вервольфом и перекусал всех, кто не успел вовремя увернуться, после чего был общими усилиями покусанной родни заперт в квартире, откуда теперь на всю округу раздавался заунывный вой и треск гибнущей мебели, прерываемый звоном и дробью осколков – пациент отстреливался от галлюцинаций предметами сервиза, причем, по скорбным подсчетам семьи, уже не первого. В страхе притихли соседи, позатыкав пасти своим собакам, которые было охотно откликнулись на боевой клич новообретенного родича… А вот поехать было практически некому. Водитель, еще сохранявший приятную зелень лица, сказал, что машину-то он поведет, но, возможно, с остановками, и только. От доктора и фельдшера помощи ожидать не приходилось: в перерывах между посещениями туалета те лежали пластом и годились разве что в качестве артподдержки. Дима вздохнул, взял вязки и пошел с водителем к барбухайке.

Оценив ситуацию на месте, санитар попросил родню пациента открыть дверь и отойти на всякий случай подальше. Желательно вообще к соседям в гости. И ни в коем случае не подглядывать. Те с радостью согласились. Дима снова вздохнул и шагнул в квартиру. Спустя минут пять, в течение которых несколько раз раздавались вой, рык, грохот и команда «СИДЕТЬ, Я СКАЗАЛ!!!», Дима покинул квартиру. В компании больного. Прятавшаяся у соседей родня честно не подсматривала. Возможно, это и к лучшему.

Барбухайка въехала во двор-колодец и остановилась у крыльца. Хворая, но любопытствующая смена дружно повыглядывала в окна. Зря они это сделали. Приступ хохота отозвался у всех поголовно спазмами в животе, и места в туалете снова стали остродефицитными. Из салона барбухайки вышел Дима в рваном халате, потирая укушенную ногу. В руке он держал импровизированный поводок: вязки, этот трехметровый жгут из фланели, были обвиты вокруг шеи и запястий рычащего больного и пропущены между его ног, что лишало пациента всякой возможности подраться или убежать. На попытки повернуться и достать санитара зубами следовал рывок поводка, ощутимо отдававшийся в промежности.

Ведя пациента на поводке, Дима поднялся с ним на крыльцо, и тут ему навстречу вышел мужик с большими сумками в руках. Судя по всему, он только что привез кого-то из родни на госпитализацию и теперь собирался с вещами больного ехать домой. От зрелища санитара с голым чудом на поводке мужик застыл. Аккурат в дверном проеме. Пациент на поводке зарычал и принюхался. Дима меланхолично (азарт битвы прошел, наступило умиротворение) заметил:

– Мужик, ты бы это… ушел бы на фиг с дороги. Это чупакабра, если ты не в курсе. ОН У МЕНЯ КУСАЕТСЯ. – И пациент клацнул зубами.

Как мужик оказался в мгновение ока в двух метрах от крыльца, сжимая в руках сумки, – непонятно. Дима пожал плечами и скомандовал:

– Рядом. Пошли.

Процесс оформления больного в стационар протекал с подвыванием и рыком, прерывавшимися командами «Фу!» и «Нормально с доктором разговаривай!», а также краткими инструкциями, как вести себя в отделении: «Иначе я приду и буду сердиться, ты меня знаешь!»