«Политическим дебютом» Бату стало участие в курултае, на котором его дядя Угедэй стал великим ханом.

В самом раннем из источников, современных Бату, — «Сокровенном сказании», созданном, как принято считать, около 1240 г., — содержится следующее сообщение: «В год Мыши (1228) в Келуренском Кодеу-арале собрались все полностью: Чаадай, Бату и прочие царевичи Правой руки; Отчигин-нойон, Есунге и прочие царевичи Левой руки; Толуй и прочие царевичи Центра; царевны, зятья, нойоны-темники и тысячники. Они подняли на ханство Огодай-хана, которого нарек Чингис-хан» [Козин 1941, § 269]. Автору монгольской хроники вторит и историк начала XIV в. Ра-шид ад-Дин: «Когда ослабли сила и ярость холода и наступили первые дни весны, все царевичи и эмиры направились со [всех] сторон и краев к старинному юрту и великой ставке. Из Кипчака — сыновья Джучи-хана: Урадэ, Бату, Шейбан, Берке, Беркечар, Бука-Тимур; из Каялыга — Чагатай со всеми сыновьями и внуками; из Имиля и Кунака — Угедей-каан с сыновьями и своим родом; с востока — их дяди Отчигин, Бильгутай-нойон и их двоюродный брат Илджи-дай-нойон, сын Качиуна. — со всех сторон в местность Келурен явились эмиры и сановники войска» [Рашид ад-Дин 1960, с. 18-19]. Абу-л-Гази, хотя и опиравшийся в значительной степени на труд персидского историка, приводит несколько иной перечень сыновей Джучи, прибывших на курултай: «Бату-хан, поручив свое царство младшему своему брату Тукай-Тимуру, отправился в Кара-корум, столицу Чингиз-ханов, взяв с собой пятерых своих братьев — Орду, Шибана, Беркая, Джамбая, Беркчара; с ними также был Утчикин [Абуль-Гази 1996, с. 98]. Таким образом, в 1228/1229 г. Бату впервые принял участие в мероприятии общеимперского масштаба как правитель Улуса Джучи.

Правда, хивинский автор XVI в. Утемиш-хаджи сообщает, что Бату и его брат Орду прибыли к Чингис-хану вскоре после смерти Джучи: «Саин-хан был моложе. Сказал он своему старшему брату Иджану: „Ты мой старший брат, [который] заменил мне отца. Значит, ты мне отец. Мы уходим в чужой юрт. Ты будь ханом"... Когда тот не согласился и тогда [Саин] сказал: „В таком случае давай что-нибудь предпримем. Давай пойдем к нашему великому деду Чингиз-хану. И я изложу свои слова, и вы изложите ваши слова. Каково ни было повеление нашего деда, по тому и поступим", — [тот] одобрил эти слова и принял [их]. Два сына, родившиеся от одной матери, и семнадцать сыновей, родившиеся от других матерей, все вместе отправились на корунуш к великому хану» [Утемиш-хаджи 1992, с. 92]. Но это сообщение автора XVI в., опиравшегося на степные легенды и предания, не подтверждается другими источниками. Только в сочинении Абу-л-Гааи, писавшего еще позже, в XVII в., сообщается, что «чувствуя свою слабость он [Чингиз-хан. — Р. П.] созвал к себе детей и вельмож. Джучи-хана в это время уже было в живых, и Чингиз-хан велел представить к себе его детей. Дал им наставление...» [Абуль-Гази 1996, с. 79]. Однако из сообщения хивинского хана, писавшего через четыреста лет после смерти Бату, нельзя понять, кто именно из детей Джучи был вызван Чингис-ханом и был ли среди к Бату...

Во процессе своего участия в курултае Бату должен был решить несколько задач. Первая из них была официальная — участие в церемонии возведения на трон Монгольской империи Угедэя, унаследовавшего трон по завещанию Чингис-хана, и принесение присяги новому хану. Тут стоит обратить внимание, что вопрос о преемнике Чингис-хана имел на тот момент вовсе не единственный вариант ответа. Несмотря на то что Чингис-хан дважды выразил свою волю, назвав своим преемником Угедэя, после смерти основателя империи появилось несколько претендентов на власть, которые могли решиться оспорить завещание Чингис-хана.

Это понимал и сам Чингис-хан, который незадолго до смерти, провозгласив Угедэя своим наследником в очередной раз, заметил: «Чагатая здесь нет; не дай бог, чтобы после моей смерти он, переиначив мои слова, учинил раздор в государстве» [Рашид ад-Дин 19526, с. 232]. В самом деле, Чагатай являлся старшим среди Чингизидов, да еще и обладал весьма властным характером. Однако он не выступил соперником брата и, даже напротив, признав Угедэя великим ханом, в дальнейшем ни разу не имел с ним противоречий и в течение всего правления своего младшего брата являлся его ближайшим помощником.

Зато Тулуй, младший сын Чингис-хана и Борте, обладавший титулом «Еке-нойон» («Великий князь»), был весьма вероятным претендентом на трон. Он пользовался большой популярностью в народе и войсках и к тому же,.как младший сын, после смерти Чингис-хана унаследовал его коренной юрт — Монголию и завоеванные к тому времени китайские территории. Более того, он стал регентом Монгольской империи, и именно ему предстояло организовать курултай для избрания преемника Чингис-хана. Тулуй настолько вжился в образ правителя, что всячески старался оттянуть созыв курултая — тому же Елюй Чуцаю пришлось «вразумлять» и Еке-нойона: «Тай-цзун {Угедэй. — Р. Я.] должен был вступить на престол, собрались все [его] сородичи на съезд, но еще не принимали [окончательного] решения. Жуй-цзун [Тулуй. — Р. П.] был родным младшим братом Тай-цзуна, и поэтому [Елюй] Чу-цай сказал Жуй-цзуну: „Это — великая забота династии. Надо побыстрее разрешить [ее]". На это Жуй-цзун сказал: „Дело еще не готово. Можно ли выбрать другой день?" [Елюй] Чу-цай ответил: „Пропустите этот— не будет [другого более} счастливого дня"» (Биография 1965, с. 188; см. также: Султанов 2001, с. 41].

Еще одним претендентом на трон мог стать Годан, собственный сын Угедэя: уже Чингис-хан видел его своим следующим наследником после Угедэя. Но Годан «страдал от болезни алаг-марья» — какого-то кожного заболевания, что не позволило ему занять трон [История Эрдэни-дзу 1999, с. 149).

Источники не сообщают о том, что на трон после смерти Чингис-хана стал претендовать его младший брат Тэмугэ-отчнгин. Но, учитывая, что впоследствии, после смерти Угедея, он пытался занять трон, вполне возможно, что и он мог стать конкурентом Угедэю. Однажды, еще при жизни Чингис-хана, Угедэй усомнился, будет ли его потомство достойно ханского трона, на что его отец ответил, что «уж если у Огодая народятся такие потомки, что хоть травушкой-муравушкой оберни — коровы есть не станут, хоть салом окрути — собаки есть не станут, то среди моих-то потомков уже-так-таки ни одного доброго и не родится?» [Козин 1941, с. 255]. Слова Чингис-хана были истолкованы так, что на трон великого хана отныне могли претендовать только его прямые потомки. И впоследствии любой не-Чингизид, предъявивший претензии на трон (включая потомков братьев Чингис-хана и даже его собственных потомков по женской линии), считался узурпатором и подлежал казни: тот же Тэмугэ-отчигин за попытку захвата власти был осужден Гуюком и казнен «на основании ясы» [Juvaini 1997, р. 255; ср.: Султанов 2001, с. 67, 82-83].

Итак, после долгих интриг, переговоров и соглашений в год земли-коровы (1229 г.) в урочище Худугэ-Арал Угедэй официально был объявлен великим ханом и воссел на трон своёго отца.

По-видимому, Бату играл в церемонии значительную роль как правитель Улуса Джучи. В вышеприведенном фрагменте из «Сокровенного сказания» в списке участников курултая он назван вторым — сразу же после Чагатая, что свидетельствует о его высоком статусе среди Чингизидов: он был вторым из правителей в западных улусах (среди «царевичей Правой руки»). Источники не отмечают, что Бату пытался чинить какие-то препятствия избранию Угедэя или стал на сторону кого-либо из других претендентов на трон. Скорее всего, наследник Джучи прекрасно отдавал себе отчет, что его участие в церемонии избрания — не самая важная цель поездки в Монголию: гораздо важнее ему было получить от нового хана подтверждение своего статуса правителя Улуса Джучи.