Общее мнение относительно Саквилла заключалось в том, что он, вероятно, скорее был глуп и некомпетентен, чем труслив в общепринятом смысле. Но даже его сторонники сочли: поведение лорда после выговора, сделанного Фердинандом на поле боя, преднамеренно замедлившее проведение маневров кавалерии, представляет собой «упрямую медлительность». Такова формулировка восемнадцатого столетия относительно того, что мы назвали бы молчаливой наглостью.

Постараемся доказать, что 1759 г. стал хорошим годом для литературы. Помимо классических работ, которые сохранились до наших дней, вышла масса теперь уже давно забытых трудов, оказавших в свое время огромное влияние. Только в одной Британии шотландский представитель духовенства Александр Джерард написал «Эссе о вкусе», считавшееся в то время важным вкладом в эстетику и в дебаты о возвышенном. Труд «Моральные и политические диалоги» английского священника Ричарда Хёрда, использовавшего образы причудливых литературных героев прошлого в различных обстоятельствах, воспринимали в то время серьезно. Правда, в дальнейшем его полностью затмил Юм и его «Моральное и политическое эссе». Сара Филдинг создала своего рода протоготический роман «История графини Деллуин», где появляются мотивы, прославленные Горацио Уолполом через пять лет в «Замке Отранто». Ирландский актер и драматург Чарльз («Безумный Чарли») Маклин трудился над двумя пьесами — «Женатый распутник» и «Любовь по моде».

Еще одной фигурой, почти полностью забытой в наши дни, был поэт Эдуард Янг, который в 1759 г. написал «Рассуждения относительно оригинального сочинения», свой последний и наиболее значительный труд. Наряду со многими другими новинками этого года, стали заметными первые проявления романтизма. Янг впервые полностью сформулировал определение художника как гения, ставшее общепринятым в наше время. Его труд стал примером того, «о чем часто думали, но никогда не могли точно сформулировать». Он подчеркнул, что автор является мастером-творцом, но не простым ремесленником, владеющим техникой.

Янг популяризировал идею гения, как своеобразного механизма передачи божественного вдохновения. В следующем веке это назовут плодами работы подсознания.

Возможно, поэзия была тем единственным, чего не было в английской литературе в том году. Поуп и Томпсон уже умерли, Янг находился на закате своих дней, а романтизм оставался еще за горизонтом. В 1759 г. Оливер Голдсмит, чья «Покинутая деревня» выйдет в свет только через десять лет, был еще заурядным писакой и мучился желанием достичь чего-то большего. В феврале он уныло писал своему брату; «Если человек мог бы существовать на это, то занятие поэзией не стало бы неприятным».

Судьба Голдсмита, который обучался в Тринити-колледже в Дублине, оказалась беспорядочной. Он был студентом, неудачником-эмигрантом, неудачным приходским священником, неудачником-врачом. Некоторое время он работал ассистентом фармацевта, флейтистом-любителем, поденщиком на Граб-стрит, а в том году стал бедствующим стихоплетом. Жизнь едва ли могла обещать ему славу и состояние. Энергичность была тем единственным качеством Голдсмита, которое у него нельзя отнять. В 1759 г. он не только внес плодотворный вклад в «Бритиш мэгэзин» Смоллетта, но и основал собственное издание журнала «Би», написав злой трактат, озаглавленный «Исследование современного состояния классического образования в Европе». Там автор документально обосновал упадок искусства в Европе в результате отсутствия просвещенного покровительства, а также дурного влияния сухой критики и академического образования.

Хотя критики сочли трактат слишком коротким и поэтому не отвечающим на широкий круг поставленных вопросов, он, безусловно, был свежим, энергичным и убедительным, когда Голдсмит рассматривал проблемы лондонской Граб-стрит.

Голдсмит предвидел для себя горькую судьбу. Он говорил о разочаровании голодных писателей, стремящихся стать авторами романов, нищих поэтов, гениев, признанных слишком поздно или непризнанных вообще, меркантильную жадность и низкие стандарты издательств и книготорговцев Лондона. Автор разочаровал Дэвида Гаррика своей атакой на сентиментальную национальную комедию: «Одна из постановок, сделанная с ослиным упрямством со всеми дефектами своих противоположных родителей, к тому же, отмеченная стерильностью». Но Голдсмит проявил восторг в эпиграммах и афоризмах, что неизбежно привело его в круг Сэмюэля Джонсона. Сохраняемые «тупость и однообразие», замечал он, представляют собой «посягательство на прерогативу масштабности». Он выступил с особенными нападками на «смирительную рубашку» — тупик, в который общество загоняло поэзию.

«Если поэт говорит об абсурдной вульгарности, он низок. Если он чрезмерно преувеличивает особенности глупости, чтобы сделать их смешнее, то он очень низок. Короче говоря, они отказывают в возможности комических или сатирических размышлений представителю любого слоя общества, кроме высшего. А оно, хотя и может похвастаться таким же изобилием глупцов, как и более скромные сословия, ни в коем случае не плодовито абсурдностью».

Величайшим английским поэтом, жившим в то время, считается Томас Грей. Но его шедевр появился на восемь лет раньше. Возможно, чаще цитируют знаменитые строки из его «Элегии, написанной на сельском кладбище»: «путь славы», «подальше от безумствующих толп», «взошел на трон, убийства совершив», «ведь множество цветов красуется незримо», «какая-то деревня Хемпден» и т. д. Такие цитаты встречаются чаще, чем строки любого другого поэта (за исключением Шекспира). Грей был удивительно неудачлив в любви: его школьный друг Ричард Уэст умер в молодом возрасте, его унижал его сотоварищ гомосексуалист Горацио Уолполл. Последние годы своей жизни он провел, испытывая бесплодную и безнадежную страсть к молодому швейцарскому путешественнику Шарлю Виктору Бонштеттену.

Прославленный и впавший в депрессию Грей проявлял особый интерес к ходу Семилетней войны и расспрашивал своего друга Джорджа Таунсхенда (заместителя Вульфа) о военной кампании в Канаде. В январе 1760 г. он сообщил результаты своих бесед Томасу Уортону: «Вы интересовались Квебеком. Генерал Таунсхенд говорит, что он очень похож на Ричмонд-Хилл: река столько же прекрасна (если не больше), а долина такая же лучезарная, плодородная и столь же хорошо возделана».

Существует значительно больше доказательств интереса, проявленного Греем к военным делам. 8 августа 1759 г. он прокомментировал битву при Миндене следующим образом: «Наконец-то наступило время триумфа. Я хочу сказать — триумфа для наших союзников. Ведь пройдет очень много времени, прежде чем у нас появятся причины выступить с какими-то собственными великими начинаниями. Поэтому, как обычно, мы гордимся своими соседями. Великая армия Контада разбита наголову. Так мне сообщили совершенно точно, но подробностей я еще не знаю. И почти столь же мало известно о победах над русскими, которые теряются в великолепии столь великого военного действия».

Но существуют еще более тесные связи, соединяющие Грея с миром военных действий. Возможно, наиболее известна история о том, что генерал Вульф в Квебеке причастен к «Элегии, написанной на сельском кладбище». Джон Робинсон, позднее профессор естественной истории в Эдинбургском университете, в 1759 г. был юным гардемарином на борту корабля «Рояйл Вильгельм». Он рассказал Роберту Саути (который передал это сэру Вальтеру Скотту), что ночью 12 сентября во время ночного похода британской армии к реке Св. Лаврентия Вульф вытащил из кармана экземпляр работ Грея и начал декламировать «Элегию». Когда командующий увидел, что его офицеры встретили его чтение молчанием, он упрекнул их: «Могу сказать только, джентльмены, что если мне пришлось бы выбирать, то я скорее согласился бы стать автором этих стихов, чем одержать победу в бою, который предстоит нам завтра утром».