Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Но когда Питт прочитал сообщение Таунсхенда о канадском триумфе, его, а вместе с ним и весь город Лондон охватила бьющая через край безумная радость, названная коллективной истерией в документах того времени. Поднимали бокалы, наполненные до краев, палили из пушек, ликовали с возгласами «ура!», звонили в колокола, зажигали огни маяков и жгли костры на каждой лужайке или общинной пустоши. То обстоятельство, что Вульф умер в момент победы, тронул сердца английской правящей элиты и средних классов, как он тронул бы сердца их сентиментальных коллег из викторианской эпохи.

Горацио Уолпол, быстро изменив свой тон, доказывал: взятие Квебека является более удивительным, чем любая фантастика. Это столь мифическое событие, которое превосходит все, что известно из древних легенд Греции и Рима. Даже красноречие великолепного оратора Питта, полагал он, ярко выраженное в триумфальном обращении к Палате общин 21 октября, неспособно отразить все величие этого события: «Примеры драматической художественной литературы не могут вывести аудиторию из состояния подавленности и привести ее к внезапной экзальтации с большим искусством, чем то обстоятельство, которое подготовлено ради возбуждения взрыва чувств всего народа. Люди впадали в отчаяние, они ликовали, все рыдали о Вульфе, павшем в час победы… [Попытки Питта отыскать] параллели в истории Греции и Рима меркнут перед величием момента… Это ужас ночи, отвесная скала, покоренная Вульфом. Империя, добавленная им к Англии, страшная катастрофа конца жизни, который стал началом его славы… Древняя история не знает подобных примеров, а показную философию вообще можно не принимать в расчет. Ведь невозможно найти эпизод, который мог бы сравниться с тем, что совершил Вульф».

Но при всеобщем экстазе британцы просмотрели один очень неудобный факт. Французов разбили в Северной Америке, но в Европе они представляли явную и сиюминутную опасность для островной империи.

Глава 10

Рейнджеры Роджерса

Трудно передать достоверно тот благоговейный ужас, с которым образованная Европа взирала на племена индейцев Северной Америки. Шотландский писатель Тобиас Смоллетт, поглощенный работой над своей историей Британских островов, нашел время, чтобы создать краткую историю Канады. Его работа печаталась в журнале «Бритиш мэгэзин» частями, начиная с января 1760 г. Естественно, самым сенсационным оказался номер, в котором была опубликована часть, посвященная ирокезам, племенам микмаков, оттава, чиппева и кри. Когда Смоллетт спустя десять лет приступил к работе над романом «Хемфри Клинкер», он очень эффективно использовал свои вновь приобретенные знания в уничтожающей сатире на герцога Ньюкасла, который всегда был его «черным зверем». Ошибочно принимая на приеме мистера Мелфорда за того, кого он называл «сэр Фрэнсис», Ньюкасл разразился следующей речью: «Мой дорогой сэр Фрэнсис… Умоляю, скажите, когда же ваша светлость отправится в плавание? Ради Господа, позаботьтесь о своем здоровье, во время похода питайтесь компотом из чернослива. Умоляю, дорогой мой, после вашего драгоценного здоровья позаботьтесь о пяти народах — о наших добрых друзьях из пяти народов: о тори-рори, макколмаках, аут-оф-вейс, крикети и кикшоу. Позаботьтесь, чтобы у них было много одеял, вонючего камня, денег из ракушек. И, ваша светлость, не забудьте найти котел, вскипятить цепь, закопать дерево и посадить томагавк… Ха, ха, ха!» (Естественно, в отрывке использованы созвучия, вполне понятные англичанину XVIII века: начиная от «оттава» — «сбившихся с пути» до наименования клана Макколмаков. Все это, по замыслу автора, должно было говорить о своеобразии «остроумия» Ньюкасла. — Прим. ред.)

Но то, что было шуткой для Смоллетта, казалось крайне серьезным для большинства обитателей лондонских салонов. Даже Сэмюэль Джонсон, всегда стремившийся найти способ переработать сырой материал в афоризм или мудрое изречение, ничего не смог сделать с ужасающими рассказами, поступающими из Северной Америки.

«Боевой клич индейцев, — писал он, — представляют нам как нечто настолько ужасное, что его невозможно выдержать. Его называют звуком, который заставит даже самого отважного ветерана опустить свое оружие и покинуть шеренгу. Он оглушит его слух, от него застынет душа. Этот боевой клич не позволит ему услышать приказ и почувствовать стыд, да и вообще сохранить какие-либо ощущения, кроме ужаса смерти».

Но пугал не столько сам боевой клич, от которого стыла кровь в жилах, сколько то, что он предвещал. Европейцы, сражавшиеся в Северной Америке, искренне чувствовали: попасть живыми в руки чудовищных раскрашенных дикарей означает судьбу пострашнее смерти. Это вело к пыткам, человеческим жертвоприношениям, каннибализму и снятию скальпов (и все имело ритуальное значение в культуре индейцев). Это особенно способствовало возбуждению их воображения.

Самым ужасным было, вероятно, зажаривание заживо. Одного из британцев, выживших в Мононгахела в 1755 г., привязали к дереву и сжигали заживо между двумя кострами. Индейцы в это время танцевали вокруг. Когда стоны агонизирующего человека стали слишком настойчивыми, один из воинов пробежал между двумя кострами и отсек несчастному гениталии, оставляя его истекать кровью до смерти. Тогда завывания индейцев прекратились.

Руфус Путмен, рядовой из провинциальных войск Массачусетса, 4 июля 1757 г. записал в своем дневнике следующее. Солдата, схваченного индейцами, «нашли зажаренным самым печальным образом: ногти на пальцах были вырваны, губы отрезаны до самого подбородка снизу и до самого носа сверху, его челюсть обнажилась. С него сняли скальп, грудь рассекли, сердце вырвали, вместо него положили его патронную сумку. Левая рука оказалась прижатой к ране, томагавк оставили у него в кишках, дротик пронзил его насквозь и остался на месте, был отрезан мизинец на левой руке и маленький палец на левой ноге».

В том же году иезуит отец Рубо встретил группу индейцев племени оттава, которые вели через лес несколько пленных англичан с веревками вокруг шеи. Вскоре после этого Рубо догнал боевой отряд и поставил свою палатку рядом с их палатками. Он увидел большую группу индейцев, которые сидели вокруг костра и ели жареное мясо на палочках, словно это был барашек на небольшом вертеле. Когда он спросил, что это за мясо, индейцы оттава ответили: это зажаренный англичанин. Они указали на котел, в котором варились остальные части разрубленного тела.

Рядом сидели восемь военнопленных, перепуганных до смерти, которых заставили наблюдать за этим медвежьим пиром. Люди были охвачены неописуемым ужасом, подобным тому, который испытывал Одиссей в поэме Гомера, когда чудовище Сцилла уволокло с борта корабля его товарищей и бросило их перед своей пещерой, чтобы сожрать на досуге. Рубо, пришедший в ужас, пытался протестовать. Но индейцы оттава не захотели его даже выслушать. Один молодой воин грубо сказал ему:

— У тебя французский вкус, у меня — индейский. Для меня это хорошее мясо.

Затем он пригласил Рубо присоединиться к их трапезе. Похоже, индеец обиделся, когда священник отказался.

Особую жестокость индейцы проявляли к тем, кто сражался с ними их же методами или почти усвоил их охотничье искусство. Поэтому нерегулярные лесные караульные патрули подвергались особому риску. В январе 1757 г. рядовой Томас Браун из подразделения капитана Томаса Спайкмена рейнджеров Роджерса, одетых в зеленую военную форму, получил ранение в бою на заснеженном поле с индейцами племени абенаков. Он ползком выбрался с поля боя и встретился с двумя другими ранеными солдатами, одного из них звали Бейкер, вторым был сам капитан Спайкмен.

Мучаясь от боли и ужаса из-за всего происходящего, они подумали (и это была большая глупость), что могут безопасно развести костер. Почти мгновенно появились индейцы-абенаки. Брауну удалось уползти от костра подальше и спрятаться в кустарнике, из которого он наблюдал за развернувшейся трагедией. Абенаки начали с того, что раздели Спайкмена и сняли с него скальп, пока тот был еще жив. Затем они ушли, прихватив с собой Бейкера.

116
{"b":"145867","o":1}