Мне очень жаль, — шепчу я.
Под кроссовками Лиззи мелкие камни осыпаются и катятся вниз по куче.
Глупая ты, глупая, — говорит Лиззи чуть не плача, не на тебя же!
Она вскакивает, и от этого вся куча начинает оползать, и Лиззи оказывается передо мной на коленях, крепко держась за мои ноги.
Я на себя злюсь! Ужасно на себя злюсь, — говорит она, я ведь ничего не замечала! И так долго!
Я чувствую только, как качаю головой, во мне не осталось ничего, кроме одной мысли: Лиззи все еще меня любит, Лиззи не сердится на меня.
Мне было так страшно, — говорю я, поэтому я ничего тебе не говорила.
Лиззи вот-вот сползет вниз вместе с кучей, я тяну ее к себе наверх, она шлепается рядом, и мы снова обнимаемся. Я не знаю, сколько нам еще придется обниматься, может, несколько часов каждый день, пока все снова не станет хорошо.
Все равно я должна была заметить, — рыдает Лиззи, уткнувшись мне в плечо, — ты же моя лучшая подруга.
Я ничего на это не говорю, у нее не было ни малейшего шанса напасть на след моей тайны. Я все так хорошо зашифровала, что и сама в конце концов полностью запуталась. Лиззи в этом не виновата, совершенно не виновата.
Мне вспоминается столько всего разного, я только сейчас начинаю понимать что к чему, — говорит она. Ты всегда так странно себя вела, когда я не хотела идти к твоим бабушке и дедушке. Один раз, когда мне совсем к ним не хотелось, ты очень просила меня пойти. Обещай, что подождешь после урока, сказала ты, а я разозлилась. Я подумала, вот опять с ней что-то не так. Мне больше хотелось пойти искупаться или еще куда-нибудь. Я просто ничего не понимала.
Лиззи, перестань, — говорю я, все это ерунда.
Мне очень хочется хорошенько ее встряхнуть. Конечно, я этого не делаю, вместо этого мы обнимаемся так крепко, что даже дышать не можем.
Это не ерунда, — говорит Лиззи, все могло бы закончиться гораздо раньше. А теперь твой дед в больнице, и мы не можем ничего сделать. Его нельзя даже посадить в тюрьму, пока он там лежит.
Для Лиззи это вообще очень трудно — терпеть всяческую несправедливость.
Я воспринимаю это по-другому. Я рада, что его здесь больше нет, а где он — мне все равно. Может быть, когда-нибудь мне захочется, чтобы он понес наказание. Но теперь? Теперь я счастлива, потому что у нас с Лиззи все будет хорошо, мне больше не надо видеть деда, и я смогу постепенно все забыть. Забыть по-настоящему, а не так, как тогда — похоронить все в своем сердце. Как это сделать, я не знаю. И поэтому беспокоюсь. Смогу ли я когда-нибудь стать нормальной. Смогу ли когда-нибудь целовать Муху и не думать про деда, не будить тени, спящие у меня в голове.
Что теперь будем делать? — спрашивает Лиззи.
Праздновать! Будем пить кока-колу, а потом пойдем в кино, — твердо говорю я.
У меня ведь сегодня день рождения, и даже двойной. Во-первых, потому что первое мая, а во-вторых — потому что я, наконец, заговорила. Лучше всего пойти прямо сейчас, — я помогаю Лиззи встать на ноги, энергично, чтобы ей не пришло в голову возражать. Мы вместе, спотыкаясь, спускаемся с груды обломков.
Мне надо тебе еще что-то сказать, — говорю я, когда мы оказываемся внизу.
И сделать это надо очень быстро, потому что вниз с холма как раз съезжает на велосипеде Муха. Он уже издали машет нам — обеими руками, чтобы мы увидели, как хорошо он умеет ездить на велике без рук.
Нет, — стонет Лиззи, опять этот…
Лиззи, — говорю я, собрав все свое мужество, я влюбилась.
Она с ужасом смотрит на меня большими глазами, потом на Муху, который стоит перед нами в облаке пыли.
Ну не в этого же, — шипит Лиззи мне.
Прости, — шепчу я, так уж случилось.
Такое просто так не случается! — шепчет она в ответ.
Муха усмехается. В точности так я и представляла себе эту встречу. Лиззи и Муха. Ой-ой-ой-ой-ой!
Привет, Лиззи, — говорит он, я друг Мальвины.
Лиззи скрещивает руки на груди и откидывает голову назад.
Не смотрите на меня так, — говорит она, в конце концов, я уже большая и переживу, что моя лучшая подруга связалась с таким идиотом!
Тут на ее лицо прокрадывается улыбка.
Можешь пойти с нами, если хочешь, — говорит она Мухе покровительственно, только веди себя прилично.
Мы вместе ведем велосипеды по измятой траве. Лиззи пристроила противень от пирога на багажник.
Я, кажется, что-то пропустил? — говорит Муха, поглядывая на противень.
Еще как, — говорим мы с Лиззи хором и пристально смотрим друг другу в глаза. Нас ничто не сможет разделить, ничто и никто.
Меня зовут Мальвина, мне четырнадцать лет.
Я — Мальвина, хранительница закона, храбрая Мальвина, которая не боится прыгать, всегда, даже если не видно земли. Я прыгнула, а внизу стояли Лиззи, Муха, фрау Бичек, мама Лиззи и даже Анна.
Другие сбежали. Как Пауль и мои родители, которым было стыдно за то, что произошло. Я знаю, что мне нечего стыдиться. Лиззи и Муха помогали мне этому научиться. Каждый день заново. Они ни на секунду не оставляли меня одну.
У некоторых историй нет счастливого конца — такого, какой бывает в фильмах. Но зато по ходу дела появляются всякие мелочи, много мелочей, которые кончаются хорошо. Мне больше никогда не надо будет навещать деда, к тому же он слишком болен, но когда выздоровеет, Лиззи лично засадит его в тюрьму. Она поклялась в этом на куче обломков от виллы…
Меня зовут Мальвина, и я научилась кричать.
Я умею громко кричать. Иногда я ухожу туда, где раньше стояла вилла. Забираюсь на крышу супермаркета, она плоская, для голубей место неподходящее, летом там жарко, потому что солнце отражается в черном покрытии, а зимой ветер несет в лицо снег. Я встаю на самый краешек, расставляю руки в стороны.
А потом кричу — так громко, что все разбегаются.
Потом спрашиваю Муху.
Ну, как у меня получилось? — спрашиваю я.
Он улыбается и обнимает меня. Крепко-крепко.
