Он даст ей и помолвку по всем правилам, и официальное бракосочетание при полном одобрении ее отца – если сможет. Поэтому нужно хотя бы попытаться. Для него главным было счастье возлюбленной, и его уважение к ее чувствам должно было служить доказательством его любви. Он хотел получить ее любой ценой. Но если возможно, лучше избежать трений, которые эхом отразятся на их будущем. Весьма вероятно, у них появятся дети – насколько он понимал, первенец мог быть уже в пути. Представить только, что они будут расти на поле раздора между семействами Паттон и Сент-Джеймс!

Нужно уладить дело миром.

– Простите, сэр, но его сиятельство…

Алекс обернулся, его лицо превратилось в маску безучастия, В конце концов, он сын герцога Беркли и с самого рождения видел, что такое ледяное высокомерие.

Никому не переиграть его отца в образе властного, надменного лорда.

Слуга верно угадал значение его взгляда и поспешно отступил:

– Я не уверен, сэр…

– Зато я уверен.

Алекс отлично знал, где находится кабинет его сиятельства – еще с того вечера, когда впервые увидел Эмилию на балконе. Он прошел мимо дворецкого, который не решался его задержать, и начал считать двери. Вот и нужная, а вот и сам Хатауэй за письменным столом, взгляд прикован к какому-то письму. Не поднимая головы, отец Эмилии коротко сказал:

– Надеюсь, Перкинс, вы пришли не для того, чтобы снова предъявить мне карточку Сент-Джеймса.

– Нет.

Звук его голоса заставил Хатауэя поднять взгляд. Презрительная гримаса исказила его лицо.

– Убирайтесь!

Не очень обнадеживающее начало, но Алекс был по-прежнему убежден, что нужно хотя бы попытаться с ним договорить.

– Лишь несколько минут вашего внимания, милорд. Уверен, что вы можете мне их уделить – ради вашей дочери!

– Ради моей дочери? – Его сиятельство встал и в гневе хлопнул ладонью по письму на столе. – Я жду ваших объяснений на этот счет и за вторжение! И черт вас побери, закройте эту чертову дверь, прежде чем откроете рот.

Категоричный тон, сухие приказания. Алекс начал злиться. Однако действительно не дело, чтобы их слышала прислуга. Алекс повернулся и закрыл дверь.

– Я не хотел врываться. Я взывал к чувству чести, потому что Эмилия этого заслуживает, как заслуживает также и ее отец.

Хорошо сказано. И справедливо.

Держась прямо, как натянутая струна, с надменным лицом, граф Хатауэй остался невозмутим.

– Я даже не знаю, каким образом вы могли бы познакомиться с Эмилией.

– Мы вращаемся в одном и том же кругу. – Алекс не собирался поднимать вопрос о поисках ключа. Конечно, они определили судьбу их знакомства, но сейчас речь шла о другом. – Разумеется, я ее заметил. Она самая красивая женщина в Англии.

– Не важно, что вы думаете о ее внешности. Важно то, что…

– Вы ненавидите моего отца, – подсказал Алекс, по-прежнему стоя, ведь сесть ему не предложили. Его вообще сюда не приглашали, но он вовсе не удивлялся враждебному приему. Однако все было куда хуже, чем он предполагал, и, судя по злобному выражению лица графа, улучшения ждать не приходилось. – А ее чувства для вас имеют хоть какое-нибудь значение? Разумный вопрос для того, кто имеет законное право интересоваться ответом. Полагаю, что в целом я здесь именно поэтому.

– Разумеется! – раздраженно выкрикнул граф. – Но еще важнее для меня ее благополучие. Она женщина, она молода. Она мое дитя и моя забота.

Даже намеком не заикнулся о желании видеть ее счастливой. Только родительский долг! Именно об этом предупреждала Эмилия.

– Или моя. Вам нужно лишь дать согласие, сэр.

Воцарилось молчание, холодное как лед.

– Разумеется, вы это несерьезно. – Хатауэй был так категоричен, что Алекс поморщился. – Вы в самом деле просите руки моей дочери? Не будь я так взбешен, я бы смеялся, пока меня не хватил бы удар!

Это был бы заманчивый выход.

Все идет хорошо.

При дневном освещении кабинет графа выглядел знакомым и в то же время другим. Письменный стол, который Алекс в ту ночь обыскивал, сейчас был завален бумагами. В углу возле окна висел интересный пейзаж – залитый солнцем уютный залив, книжные шкафы ломились от книг. Зато стоящий за письменным столом человек казался чуждым этой уютной обстановке – холодный взгляд, неумолимое выражение лица.

– Почему? – спросил Алекс, едва сдерживаясь, чтобы вытянутые по швам руки не сжались в кулаки. Он был просто в отчаянии. – Я отдаю себе отчет, что вы питаете неприязнь к моему отцу и он платит вам тем же. Объясните, кое отношение имеет эта вражда к нам с Эмилией?

– Я не обязан вам ничего объяснять, Сент-Джеймс. Долго ли еще он будет терпеть это унижение?

– Я люблю вашу дочь.

Алекс не собирался быть настолько откровенным, тем более что пока не говорил этого самой Эмилии. Однако его признание все объясняло, и оно было сделано со всей искренностью.

Но Хатауэй процедил:

– Очень мило. Но как, черт подери, вы вообще могли узнать мою дочь?

Прямо как в Библии.

По крайней мере он не произнес это вслух. Враждебность этого человека могла вывести из себя даже святого. Ладно, если бы он этого заслуживал! Едва владея собой, Алекс отрывисто произнес:

– Лорд Хатауэй, я пришел сюда по доброй воле. Понимаю, у вас давняя ссора с моим отцом. Догадываюсь, что ссора – память о том, что произошло между вашим отцом и сестрой моего дедушки. Но не могу взять в толк, почему вы судите меня за то, к чему я не имею никакого отношения.

– Я сужу вас по поступкам, о которых наслышан, и этого достаточно. – Тон Хатауэя своей твердостью напоминал гранит. – Очевидно, что вы унаследовали безнравственность и пороки Сент-Джеймсов. Неужели вы думаете, что я хочу подобного моей дочери? Если так, вам придется переменить решение.

Решительно, теперь было самое неподходящее время, чтобы сообщить ему, что он соблазнил Эмилию. Прохладные туманы Шотландии манили его все сильнее. Но он зашел слишком далеко!

– Слухи – надежнейший источник сведений, чтобы судить о характере мужчины, – ехидно заметил он. Бьющее наотмашь презрение графа просто вынуждало его к подобной непочтительности. – Как правило, я не связываюсь с невинными молодыми леди. Такого вам не шепнет ни один из самых заядлых сплетников.

– Нет. Вы предпочитаете распутных оперных певиц и им подобных.

Опыт многочисленных сражений подсказывал Алексу, когда следует отступить, чтобы пересмотреть план битвы.

– Мое предложение – это достойное предложение, сделанное с уважением и доверием. Прошу иметь это в виду. Приятного дня, милорд.

Потом, повернувшись, он вышел из кабинета, кипя от гнева и отчаяния. Лакей торопливо распахнул перед ним дверь, и Алекс снова очутился под пасмурным небом, торопливо сбегая вниз по ступенькам.

Этот визит был обречен с самого начала.

Эмилия у портнихи. У какой именно? Александр наливался мрачной решимостью. Похоже, Джон прав. Изображать галантного джентльмена значило понапрасну терять время.

– Это принесли для вас, миледи.

Эмилия взяла письмо, чувствуя, как ее унылое настроение – как раз под стать унылому, серому дню – начинает улучшаться. Небрежный почерк на конверте, ее имя четкими, с нажимом, буквами. Она уже поняла, от кого письмо.

– Благодарю, – сказала она невозмутимо. Она была босиком и в одной сорочке, и ей не терпелось примерить новое платье.

Помощница модистки, которая принесла письмо, изо всех сил делала вид, что ей неинтересно.

Впрочем, ее выдавали глаза они так и горели от любопытства.

Эмилия уже знала, что Алекс действует на женщин неотразимо. Она не смогла долго сдерживаться. Вскрыла конверт и пробежала глазами строчки послания.

Если Алекса узнали, когда он принес письмо, половина Лондона узнает об этом не позднее полудня. Но ей было все равно.

Сидя в кресле, тетя София бросила рассматривать модный журнал. Она умела читать по лицу Эмилии.

– Понимаю так, что наш визит окончен, – сухо возвестила она. – Могу я предположить, что записку прислал некий молодой человек, от которого мы ждали сообщения?