– Почему Англия не посылала женщин на подмогу Веллингтону в Испании? Мы бы разгромили Бонапарта гораздо раньше.

Она собрала пеньюар у ворота, что, на его взгляд, было сущим преступлением.

– Вы обыскивали кабинет отца в Лондоне. Было разумным предположить, что рано или поздно вы явитесь сюда, особенно если учесть вопросы о нашем загородном доме, которыми вы меня просто забросали. С тех пор как мы уехали из Лондона, я жду вас здесь каждую ночь. Могу ли я выразить, как я благодарна вам за то, что вы наконец явились? – Она потерла затылок.

– Мне стыдно, что я вел расспросы столь не тактично. – Алекс подошел к письменному столу, стараясь не смотреть на Эмилию. Слишком соблазнительный вид – ночная сорочка да пеньюар! Тем более что он точно знал – ее отец сейчас в Лондоне.

Эмилия! Раздетая, готовая отойти ко сну. Ее отец на расстоянии многих миль отсюда и крепко спящий дом. Прискорбное сочетание фактов. Или, наоборот, лучше некуда – это как посмотреть.

Однако сейчас вдаваться в рассуждения было слишком опасно.

– Я не слышала, как вы вошли, если это может вас утешить. – Эмилия слегка потянулась, очаровательно улыбнувшись сонной улыбкой. – И я сомневаюсь, что предмет, который вы ищете, находится в столе. Там лишь скучные бумаги. Письма к поверенным и прочее. Совсем ничего интересного. Я решила: раз уж трачу время, дожидаясь вас, могу заодно и помочь. Кажется, за эти три дня я перерыла здесь все.

Он стоял как вкопанный, не зная, смеяться ему или браниться.

– Я ценю ваши усилия и поэтому не стану вас порицать, однако вы понятия не имеете, что я ищу.

– А что вы ищете?

Теперь он знал ее достаточно, чтобы послать к черту всякую осторожность.

– Ключ в серебряной шкатулке. На ключе гравировка.

Она задумчиво поджала губы, потом покачала головой:

– Ничего подобного мне не попадалось, ни в этом столе, ни где-либо еще.

Черт!

– Как вы сюда попали?

– В карете.

Он сдавленно рассмеялся:

– Я имею в виду: как отец позволил вам приехать сюда одной?

– Я почти всегда здесь без него. Но вряд ли я одна – со мной приехала тетя. И я сказала ему – совершенно честно, должна я добавить, – что мне нужна передышка от Лондона. Сначала он не соглашался. Считал, что это будет выглядеть так, будто он отсылает меня прочь из-за вас. Но потом согласился – я думаю, как раз по этой причине. Тетя Софи встала на мою сторону. На самом деле это она предложила, чтобы мы немного отдохнули от светских увеселений. Кроме того, мне запретили видеть вас во многих местах и на многих мероприятиях – все они в Лондоне. Но отец ничего не говорил насчет того, чтобы видеться с вами здесь.

У нее была очень женственная и – в этом он не мог ошибиться – кокетливая улыбка.

Алекс чуть не рассмеялся. Помоги ему Бог, если когда-нибудь он обзаведется красивой и изобретательной дочерью!

Дочерью? Он никогда не думал о детях, разве что весьма отвлеченно – если когда-нибудь женится, вероятно, станет отцом… Сейчас, глядя на Эмилию, он вдруг задумался: каково это, держать на руках собственное дитя? И еще он отлично помнил, в какой эйфории находился брат Джон после рождения сына-первенца.

– Всего один танец! Почему люди должны вообразить, что вас отсылают из Лондона из-за меня? – тихо спросил Алекс, стоя в полумраке и любуясь ее нежными чертами, подсвеченными угасающим пламенем камина.

Похоже, однако, он сам знал ответ.

«Из-за того, как я смотрю на вас».

Взгляд голодного хищника. Взгляд мужчины.

У Хатауэя были основания для тревоги. Под тонкой тканью сорочки и пеньюара он видел ее стройные ножки. То есть он их не видел, лишь угадывал очертания, но и этого было более чем достаточно.

– Не просто один танец. Еще два поцелуя и утренние прогулки в парке, – поправила она шепотом. – Или считаю только я?

Заданный напрямую вопрос застиг Александра врасплох. На его пути искренние женщины встречались крайне редко. С другой стороны, он уже знал необыкновенную чистоту и неиспорченность Эмилии. Взаимный интерес? Да, вынужден был признать Алекс. Но он не знал, как точнее определить те чувства, что он испытывал к этой девушке.

– Разве это я увела вас прямо с площадки для танцев? – спросила она, не дождавшись ответа. – Или сама начала вас целовать?

– Справедливо замечено. – Он присел на краешек заваленного бумагами стола, скрестив руки на груди. – Однако если мы хотим решить, почему один-единственный танец развязал столько злых языков, могу я напомнить, что я не собирался с вами вальсировать? И не стал бы этого делать, потому что к тому моменту вы танцевали уже три раза.

– Значит, вы все-таки считаете. – В ее голосе явно звучала торжествующая нотка.

Да, черт возьми, он считал.

– Я не хотел, чтобы с вами приключилась неприятность.

– Ценю вашу заботу. Но если хотите внести следующую поправку, заметив, что это я на глазах у всех гладила ваши волосы, то не трудитесь. Мне отлично известно, как расценили этот простой жест. – Она сидела, смиренно сложив на коленях руки, и говорила едва слышно. – Одно то как отреагировал мой отец, должно было заставить меня пожалеть о содеянном. – Потом с обезоруживающей смелостью Эмилия четко произнесла: – Но я не сожалела.

Тетя Софи была совершенно права.

Как только она узнала всю историю целиком – по крайней мере настолько, насколько знала ее сама Эмилия, потому что поведала обо всем, начиная с того, как обнаружила Алекса у себя на балконе, и заканчивая любовными письмами, – тетя тут же согласилась, что Алекс непременно захочет обыскать их загородный дом в Кембриджшире.

Она мудро предложила переехать именно в этом направлении.

И он пришел. Теперь он был здесь, одетый в простую белую рубашку и брюки, в темном сюртуке. В кабинете ее отца, где ему решительно не следовало бы находиться, и вид у него был непривычно смущенный.

– А следовало бы пожалеть, – сказал он с легкой ноткой горечи в голосе. – Потому что теперь ваше имя связано с бесчестным, непостоянным, развратным Александром Сент-Джеймсом. Слухи дошли даже до моей бабушки, а ведь она, как правило, выше подобных разговоров.

Эмилия беспокойно шевельнулась в кресле, задетая его словами, словно он задел ее в физическом смысле. В потухающем камине одно из поленьев громко треснуло, излив смолу.

– А вы такой?

– Непостоянный или развратный? Собственно, и то и другое, но не настолько, как принято думать. – В комнате было довольно темно, но она угадывала – его лицо сейчас хранит обычное непроницаемое выражение. Она видела этот мягкий, доброжелательный взгляд раньше, но, постепенно узнавая Алекса лучше, начала подозревать – он напускает на себя этот вид, словно надевает маску, желая скрыть свои истинные чувства. Сознательно выработал в себе подобный навык. Интересно, бывает ли, чтобы кто-то, помимо маркиза Лонгхейвена или виконта Олти, догадывался, что он на самом деле думает?

Но сейчас, однако, они были одни, и на ней не было ничего, кроме ночной сорочки и пеньюара. В доме было тихо. О чем он думал в эту минуту?

– Я не считаю, что вы способны порвать отношения, которыми дорожите, в которые вкладываете чувства.

– Как только женщина заговаривает о чувствах, признаюсь – мне это начинает внушать тревогу. Особенно если я непрошеным проник в ее дом во второй раз. Эмилия, я…

– Да? – Она встала, когда он вдруг замолчал. Грубый ворс ковра под ее босыми ногами, легкий запах дыма, медленное тиканье часов на каминной полке – все это померкло по сравнению с тем, как он взглянул на нее. В его взгляде Эмилия видела какую-то робость, когда она вскочила с кресла, он заметно напрягся.

Подумать только! Эта девушка смогла внушить робость многоопытному светскому льву, Алексу Сент-Джеймсу! Или, если слово «робость» тут не годится, Эмилия, скажем так, лишила его обычной самонадеянности. А может, просто выбила почву из-под ног?

– Я получила уже пять писем, – прошептала она, запрокидывая голову, чтобы видеть его лицо. – А вы получили еще что-нибудь? – Не дожидаясь ответа, Эмилия продолжала: – Они… просто очаровательны. Я начинаю узнавать Анну, понимать, что чувствуешь, когда становишься женщиной. Даже тетя Софи никогда не рассказывала, что такое на самом деле физическая близость мужчины и женщины. С помощью Анны я становлюсь сведущей.