Однако новые дворяне выказывали пылкую приверженность ценностям Республики. Риторика прошений, адресованных ими в Сенат и Большой совет, разумеется, была выспренной и условной. Очевидно, что даже соблюдая ритуалы и используя принятые в таких случаях словесные формулы, они вполне разделяют те убеждения, кои следует исповедовать, чтобы получить дворянство: они готовы трудиться на благо общества, предоставить в распоряжение Республики состояние, нажитое честной торговлей, сыграть свою роль в отстаивании интересов Венеции.
Как и дож в своем дворце, так и патриций в Совете и за его пределами должен был подчиняться строгой дисциплине. В конце XVI в. клятва, приносимая членами советов, была примерно такова:
Клянусь на священных книгах Евангелия, что всегда… буду прославлять честь и богатство Венеции… Я не стану пропускать заседания Совета под предлогом, что не успел кого-то встретить и таким образом нанес кому-либо ущерб, или же из-за того, что мне не хочется быть куда-либо избранным, а в этот день как раз проходят выборы. Явившись на заседание, я останусь сидеть на нем до самого конца, покину его только с разрешения Синьории и не стану просить такового разрешения под предлогом болезни… Когда начнется заседание Совета, двери в зале закроют… В зале заседаний я не буду ни рваться вперед, ни отставать, а займу свое место согласно установленному порядку. Я обязан голосовать за самых достойных и лучше всех знающих законы, за самых компетентных из тех, чьи кандидатуры будут названы, и сделаю это ради общего блага и блага Венеции… Сидя на своем месте, я не должен вертеться ни вправо, ни влево, дабы таким образом не приободрять или, наоборот, не обескураживать кого-либо; когда же дело дойдет до голосования, не стану ни о ком злословить… Я не стану бегать по рядам, вербуя себе голоса, или же настраивать одних против других… Я обязан предъявить свою сумку для шариков для голосования разносчику шаров, а если нечаянно поступлю не по правилам, я сам сообщу об этом «адвокату коммуны» и поклянусь, что ошибся, а не совершил проступок умышленно. Я обязан положить в сумку для голосования только один шарик, и положить его так, чтобы никто не видел… В день заседания Большого совета я не должен стоять ни на лестнице, ни у входа в зал, ни во дворе Дворца, ни где-либо в городе и уговаривать голосовать за себя или за кого-либо другого… И я не имею права подделывать бюллетень или же лист для голосования, а также не имею права попросить или уговорить кого-либо попросить словами, действиями или знаками нарушить правила, а если об этом попросят меня, то я должен об этом сообщить. Из всех решений, которые будут предложены, я честно выберу то, какое покажется мне наиболее разумным. Я не стану говорить лишнего, не стану произносить бранных слов и совершать бесчестные поступки, не стану вынашивать дурных замыслов; также во время заседаний не буду вскакивать со своего места, выкрикивать дурные слова или угрожать кому-либо устно или же действиями, несправедливыми и неправомерными. Я не стану оскорблять, обижать ни прислужников «адвокатов», ни наемных чиновников, состоящих на службе у Совета десяти. Я не стану приводить детей своих и племянников на заседания Совета, ежели они членами его не являются. Я не стану тайным способом проносить в Совет оружие ни для себя, ни для кого-либо иного. Если услышу, как кто-то богохульствует, поминая имя Господа нашего или Пресвятой Девы, я сообщу об этом охраняющим порядок. [274]
Каждая строка этой присяги подвергалась редакции со стороны Совета десяти, члены которого вплоть до XVIII в. время от времени пересматривали ее. Нарушителей ожидали суровые наказания и штрафы. Если кто-то без нужды вскакивал со своего места во время заседания Совета и оставил без внимания сделанное ему первое замечание, он должен был уплатить штраф в 10 гроссо; [275]если же тот, кому уже было сделано замечание, и дальше отказывался «сесть и замолчать», на него налагалось второе взыскание — штраф уже в 20 гроссо. За брань, дурные слова, угрозы или непорядочное поведение налагалось взыскание в 500 лир (более 20 дукатов). За отсутствие на Большом совете штраф налагал «адвокат коммуны»; частые отсутствия могли повлечь за собой штраф в 2 тысячи дукатов, исключение из Совета на долгие годы и даже — самое суровое наказание — запрет занимать любые общественные или государственные должности. Если член Совета десяти или инквизитор отсутствовал более недели, его тотчас отправляли в отставку.
Расписание членов Совета было достаточно напряженным. Большой совет собирался каждое воскресенье и в праздничные дни с апреля и до праздника Всех Святых — по утрам, между тремя часами и полуднем, чтобы воспользоваться утренней прохладой, а зимой — после полудня и до сумерек, в зависимости от продолжительности светового дня, чтобы другие советы, в которых также принимали участие патриции, могли проводить свои заседания среди недели. Сенат собирался по субботам. Коллегия, заседавшая каждое утро в полном составе, посылала командоров к сенаторам домой, дабы предупредить их о заседании. Заседания Большого совета заканчивались в строго установленное время — в «час дожа» (семнадцать часов), когда дож завершал свои аудиенции и закрывались суды. Если обсуждение к этому часу не заканчивалось, его переносили на следующее заседание, но в таком случае количество заседаний увеличивалось. В случае правительственного кризиса и пересмотра институтов (что в Венеции именовалось correzione, иначе говоря, реформой) заседать приходилось каждый день, как это случилось, по словам Градениго, между 7 и 12 марта 1761 г., когда Кваранции вступили в конфликт с Советом десяти. В Сенате, напротив, заседали до последнего, могли заседать всю ночь, и только самым пожилым сенаторам разрешалось покидать такие продолжительные заседания. «В этот вечер ожидаются две очень важные речи, — пишет Гольдони 14 апреля 1742 г., - ибо столкнулись совершенно противоположные интересы двух сенаторов; сейчас одиннадцать часов вечера, а поток красноречия второго сенатора еще не иссяк». [276]Патриций не мог отказываться от исполнения должности, на которую его выбрали, особенно если его выбрали в Совет десяти или инквизитором; занимаемый им к этому времени какой-либо общественно значимый пост причиной для отговорок служить не мог. За отказ его ожидал не только штраф, но и возможное исключение из Большого совета, всех судов и канцелярий. Самые престижные и самые выгодные карьерные должности именуются reggimenti con pena,то есть должности, где нарушения караются прогрессивными штрафами: 1 тысяча дукатов, если не приступил к исполнению своих обязанностей через месяц после избрания, 2 тысячи — через два месяца; а если избранный не приступал к работе через четыре месяца, то ему грозила ссылка на берега Истрии.
Самым тяжким было обвинение сенаторов в сговоре. Совет десяти периодически переиздает декреты против заговорщиков. «Все ходатайства за виновников запрещаются, на ослушников налагается штраф в 200 дукатов, которые выплачиваются осведомителю, или же Арсеналу, если обошлось без осведомителя, или же в общественную казну», — напоминали в 1539 г. [277]Управление собранием, в котором заседали тысяча и более участников, действительно требовало определенной жесткости. Еще более понятны и естественны страхи перед злоупотреблениями, обычно порождаемыми самой системой, в рамках которой важные выборы в «депутатский корпус» были доверены как раз тем, кто мог этим правом злоупотребить. Поэтому понятно, отчего в присяге патриция подчеркивалось, что член советов обязан быть искренним в своих поступках и политических суждениях, полагаться только на собственное разумение и сознательно способствовать трудами своими общественному благу.
