В помещении по-прежнему клубился пар, и братья Паттерсон все ещё тщательно мылись. Чистота особенно близка к благочестию, когда речь заходит о том, чтобы смыть улики. Через пять минут поток воды прекратился, и заключённые вышли из душевой, Охранник снова пересчитал их (самое главное для тюремных охранников — это уметь считать) и обнаружил, что двух не хватает. Остальные восемнадцать принялись вытираться насухо, дурачась и хватая друг друга за зад, как это принято у заключённых в мужской среде. Охранник заглянул в душевую и собрался было выкрикнуть что-то по-испански — этот язык он освоил в школе, — как увидел на полу, под облаком пара, что-то похожее на лежащее тело.

— Черт побери! — Он повернулся и крикнул остальным охранникам, чтобы они вернулись. — Никому не двигаться! — завопил он, глядя на заключённых.

— В чём дело? — послышался чей-то голос.

— Эй, приятель, через час я должен быть в суде, — напомнил другой.

Братья Паттерсон вытерли насухо тело, надели сандалии и спокойно ждали, что будет дальше. Другие на их месте обменялись бы удовлетворёнными взглядами — ведь только что в присутствии охранника, стоявшего в пятнадцати футах, они совершили идеальное двойное убийство, но близнецам этого не требовалось. Каждый знал, о чём думает другой: свобода. Они сумели избавиться от обвинения в одном убийстве, совершив ещё два. Братья знали, что полицейские выполнят данное ими слово. Тот лейтенант был справедливым полицейским, а справедливые полицейские держат слово.

Известие о смерти пиратов распространилось с такой быстротой, что ею могла бы гордиться любая служба новостей. Лейтенант сидел за своим столом и писал объяснительную записку, когда ему сообщили об этом. Он кивнул и продолжил унизительную работу, пытаясь объяснить, как преступники сумели проникнуть в его полицейский автомобиль и украсть дорогую рацию, кейс и, что хуже всего, ружьё.

Из-за последнего пришлось заполнять массу всяких бланков.

— Наверно, это Бог предупреждает тебя, что лучше оставаться дома и смотреть телевизор, — заметил другой лейтенант.

— Как тебе не стыдно, несчастный агностик, ты ведь знаешь, что я наконец решил... о-о, чёрт побери!

— Ещё какие-нибудь неприятности?

— Дело Паттерсонов. В кейсе были заперты все пули, я забыл вынуть их. Они пропали! Дьюэйн, пропали все пули! Записи эксперта, фотографии, все!

— Прокурор будет в восторге, приятель. Этим ты выпустил братьев Паттерсон на свободу.

Но результат стоил этого, мог сказать, но промолчал лейтенант полиции.

Стюарт, сидя в своём кабинете в четырех кварталах от полицейского управления, положил телефонную трубку и вздохнул с облегчением. Ему следовало стыдиться этого чувства, разумеется, он знал это, однако на этот раз не мог заставить себя оплакивать бывших клиентов. Стюарт скорбел по системе, из-за которой они погибли, но не из-за их смерти. Жизнь Рамона и Хесуса, совершенно очевидно, никому не была на пользу.

Через пятнадцать минут федеральный прокурор сделал заявление, в котором выразил своё возмущение по поводу того, что подследственные, находящиеся в федеральной тюрьме, погибли таким образом и что по этому вопросу соответствующими федеральными властями будет проведено расследование. Он добавил, что надеялся добиться смертного приговора законными методами, но смерть в соответствии с законом резко отличается от смерти от руки неизвестного убийцы. В общем, это было превосходное заявление, успевавшее к полуденным и вечерним новостям, и это радовало Эдварда Давидоффа даже больше, чем смерть пиратов. Проигрыш этого процесса мог положить конец его стремлению занять место в сенате. Теперь всем станет ясно, что справедливость восторжествовала, и его заявление, его лицо будет ассоциироваться с торжеством справедливости. Это было почти так же хорошо, как и успешное окончание процесса со смертным приговором убийцам.

В комнате присутствовал, разумеется, адвокат братьев Паттерсон. Они никогда не беседовали с полицейскими без своего адвоката — по крайней мере, так он считал.

— Эй, парни, — произнёс Харви, — ко мне никто не приставал, и я не приставал ни к кому. Я слышал звуки потасовки, вот и все. Больше ничего мне неизвестно. Когда слышишь, что кто-то дерётся, лучше всего даже не смотреть в ту сторону, понимаете? Гораздо лучше ничего не знать.

— Мне кажется, что мои клиенты ничем не могут помочь в проведении вашего расследования, — обратился к детективам адвокат. — А вы исключаете возможность того, что они убили друг друга?

— Мы не знаем этого. Сейчас мы всего лишь расспрашиваем тех, кто находился там в это время.

— Следовательно, насколько я понимаю, вы не собираетесь обвинять моих клиентов в том, что они имеют какое-то отношение к этому достойному сожаления инциденту?

— В данный момент — нет.

— Очень хорошо, я прошу, чтобы всё это было записано в протоколе. Прошу также записать, что мои клиенты не имеют сведений, относящихся к вашему расследованию. Наконец, прошу записать и это: вы не будете допрашивать моих клиентов иначе, как в моём присутствии.

— Хорошо, сэр.

— Спасибо. Теперь, с вашего разрешения, мне хотелось бы поговорить со своими клиентами наедине.

Беседа адвоката с братьями Паттерсон продолжалась примерно пятнадцать минут, и после неё адвокат узнал, что произошло. Это не значит, что он узнал в юридическом смысле слова или в любом смысле, имеющем отношение к юридической этике, — но всё-таки узнал. Разумеется, принимая во внимание каноны юридической этики, он не сможет предпринять никаких действий, основывающихся на догадках, не нарушив клятвы служащего суда. Поэтому он сделал то, что мог. Адвокат написал новое обращение в суд с ходатайством о прекращении дела в связи с новыми обстоятельствами. К концу дня он получит дополнительные доказательства того, что ещё не было ему известно.

— Доброе утро, мистер Мур, — произнёс Райан.

— Привет, Джек. У меня совсем мало времени. Через несколько минут я уезжаю из города.

— Сэр, если кто-нибудь спросит меня, что за чертовщина происходит в Колумбии, что мне ответить?

— Мы ведь старались не допускать вас к этой операции, правда? — спросил судья Мур.

— Да, сэр.

— Я получил приказ поступить так. Вы можете сами догадаться, от кого исходит этот приказ. Так вот, могу сказать вам следующее: ЦРУ никого не взрывало, ясно? Мы проводим там операцию, но не подкладываем бомбы в автомобили.

— Рад слышать это, мистер Мур. Откровенно говоря, я и сам сомневался, что мы занялись взрывами бомб в автомобилях, — небрежно заметил Райан.

Черт побери! Неужели и судья тоже замешан в этом?

— Таким образом, если меня вызовут в Капитолий, я должен сказать им это, верно?

Судья Мур, улыбаясь, встал из-за стола.

— Вам придётся привыкать к общению с ними, Джек. Это непросто и частенько не так уж приятно, но, мне кажется, вы увидите, что, по крайней мере, они занимаются делом лучше, чем Фаулер и его компания, если судить по тому, что мне стало известно сегодня утром.

— Да, это могло бы пройти достойнее, сэр, — согласился Райан. — Насколько я знаю, в прошлый раз инструктаж проводил адмирал. Видимо, мне следовало поподробнее расспросить его, прежде чем лететь в Чикаго.

— Мы не рассчитываем на ваше идеальное поведение, Джек.

— Спасибо, сэр.

— А сейчас мне нужно успеть на самолёт, вылетающий в Калифорнию.

— Желаю вам благополучного приземления, мистер Мур, — сказал Джек и покинул кабинет. Он вошёл к себе и запер дверь, прежде чем позволил бесстрастной маске исчезнуть с лица.

— Боже мой! — вздохнул он. Если бы судья Мур солгал просто и бесхитростно, ему было бы легче. Но все произошло по-другому. Ложь была обдумана и подготовлена заранее. Мы не подкладываем бомбы в автомобили.

Это верно. Самолёты ВМФ сбрасывают бомбы по вашему приказу.