Е-2С коснулся палубы, захватив трос номер три, и покатился вперёд, чтобы освободить место для посадки следующего самолёта. Робби успел выйти из кабины как раз в тот момент, когда посадку совершил бомбардировщик. Это был «Интрудер», тот самый, которого он заметил, поднимаясь на борт самолёта раннего оповещения несколько часов назад. Личная птичка командира эскадрильи, подумал он тогда. Тот самый бомбардировщик, который полетел в сторону побережья.

Впрочем; это было неважно. Капитан третьего ранга Джексон сразу направился в кабинет командира авиагруппы, чтобы начать разбор учения.

Капитан третьего ранга Дженсен тоже вырулил с посадочной площадки. Крылья «Интрудера» сложились, чтобы не занимать много места на отведённой ему площади:

К тому моменту, когда Дженсен со своим штурманом-бомбардиром вышли из кабины бомбардировщика, их уже ждал механик. Старшина успел достать видеокассету из носового приборного отсека и тут же передал её шкиперу — командиры эскадрилий носят это звание, — прежде чем они направились к безопасной надстройке, именуемой на авианосце «островом». Там их встретил «технический представитель», и Дженсен передал ему видеокассету.

— С земли сообщили, что точность попадания максимальная, — сообщил лётчик и направился к себе в каюту.

«Технический представитель» отнёс видеокассету в свою каюту и уложил в металлическую коробку с замком. Затем он запечатал её многоцветной лентой и приклеил к обеим сторонам табличку «совершенно секретно». Далее металлическая коробка была помещена внутрь ещё одного контейнера, в котором и отправится к месту назначения. После этого оперативник отнёс контейнер в помещение на палубе 0-3. Через тридцать минут предстоял вылет самолёта авианосного снабжения.

Контейнер будет уложен в карман курьера, и тот доставит его в Панаму. Там его примет ещё один оперативный представитель ЦРУ, который прилетит вместе с контейнером ни базу ВВС Эндрюз, недалеко от Вашингтона, и уж оттуда контейнер попадёт в Лэнгли.

Разведывательные службы гордятся тем, что могут очень быстро доставить полученную информацию из пункта А в пункты Б, В, Г и так далее. Когда речь идёт об очень секретной информации или о сведениях, которые могут быть получены исключительно тайными способами, спецслужбы бывают особенно эффективны. Однако в случае передачи информации, открытой для всего мира, разведывательные службы обычно значительно отстают от средств массовой информации, отсюда и восхищение американских спецслужб — и, возможно, многих других — кабельной сетью новостей Теда Тернера Си-эн-эн.

Поэтому Райан не был особенно удивлён, когда впервые узнал о взрыве, происшедшем к югу от Медельина, с телевизионного экрана. Было сказано, что информация получена от Си-эн-эн и других служб новостей. В Монсе только что настало время завтрака. Райан размещался в апартаментах, отведённых для высокопоставленных американских гостей в комплексе НАТО, и имел доступ к службе новостей Си-эн-эн через спутник связи. Он включил телевизор, успев выпить только половину первой чашки кофе, и увидел панораму, снятую, по-видимому, телевизионной камерой, способной вести съёмку в сумерках. Надпись под изображением гласила: «Медельин, Колумбия».

— Боже! — пробормотал Райан, опуская чашку на стол. Вертолёт находился довольно высоко, его пилот опасался, очевидно, что люди, толпящиеся на земле, могут открыть по нему огонь, но, чтобы оценить нанесённый ущерб, не требовалась особая чёткость изображения. То, что раньше было массивным зданием, теперь представляло собой кучу развалин рядом с глубокой воронкой. Картина была в высшей степени характерна. Джек пробормотал «бомба в автомобиле» ещё до того, как голос диктора произнёс эту же фразу. А раз так, был уверен Джек, ЦРУ не имело к взрыву никакого отношения. Американцы не закладывали бомбы в автомобили. Они полагались на меткие пули. В конце концов, снайперская стрельба была американским изобретением.

При некотором размышлении, однако, его точка зрения изменилась. Во-первых, к этому времени ЦРУ наверняка следило за главарями картеля, а в слежке его агенты — непревзойдённые мастера. Во-вторых, если за главарями картеля велась слежка, он услышал бы о взрыве по своим каналам, а не из сводки новостей. Здесь что-то не так.

Как выразился сэр Бэзил? Наш ответ будет, несомненно, соответствующим. Что бы это могло значить? За последние десять лет разведка велась цивилизованными средствами. В пятидесятые годы свержение правительств было обычным методом решения проблем национальной политики. Убийства государственных деятелей были редкой, но вполне реальной альтернативой по отношению к более сложным дипломатическим манёврам. Фиаско ЦРУ в заливе Свиней и критическое отношение прессы к некоторым операциям во Вьетнаме — а ведь там, в конце концов, велась война, а в войнах насилие является обычным средством решения проблем — положили конец подобным операциям. Странно, но верно. Даже КГБ теперь редко занимался «мокрыми делами» — русское выражение ещё с тридцатых годов, подчёркивающее то обстоятельство, что от крови руки становились мокрыми, — передавая их своим марионеткам вроде болгар или ещё чаше террористическим группам, берущимся за такую работу как услуга за услугу, — в обмен террористы получали оружие и возможность подготовки. Ещё более странным было то, что и такое отмирало тоже.

Как ни удивительно, но, по мнению Райана, подобные решительные действия иногда необходимы, и потребность в них росла по мере того, как мир теперь отказывался от ведения открытых военных действий, сдвигаясь в сумеречную зону конфликтов, не слишком заметных для широкой общественности, и терроризма, основывающегося на государственной поддержке. Силы «специального назначения» являлись реальной и почти цивилизованной альтернативой лучше организованным и разрушительным формам насилия, связанного с регулярными войсками. Если война представляет собой более или менее разрешённое убийство на промышленной основе, то разве не гуманнее пользоваться насилием в более узком и осторожном масштабе?

Ему не хотелось заниматься таким этическим вопросом за завтраком.

Но что на таком уровне является правильным, а что — нет? — спросил себя Райан, Закон, этика и религия признавали, что солдат, убивающий противника на войне, — не преступник. Тогда возникал неизбежный вопрос: что такое война?

Поколением раньше ответить на такой вопрос было бы просто. Государства собирали свои армии и флоты и посылали их воевать ради какого-то идиотского разногласия.

Потом обычно становилось очевидным, что вопрос можно было решить мирным путём.

И такая война являлась морально оправданной? Однако теперь менялась и сама война, верно? А кто решил, насколько оправданной она является? Сами государства. Итак, могло ли государство определить, каковы его жизненные интересы, и принять соответствующие меры? Какое отношение имеет ко всему этому терроризм? Несколькими годами раньше, когда он сам был целью для террористов, Райан пришёл к выводу, что терроризм следует рассматривать, как современное проявление пиратства, и те, кто вовлечён в эту деятельность, всегда считались врагами всего человечества. Таким образом, с исторической точки зрения существовала ситуация не совсем военная, но в которой можно использовать вооружённые силы.

А к какой категории относились дельцы международного наркобизнеса?

Является ли это уголовным преступлением, которое должно преследоваться как таковое? Что, если такие дельцы в состоянии подчинить своей воле целую страну и использовать её для коммерческих целей? Становится ли такая нация врагом всего человечества, как пираты старых времён?

— Черт побери, — пробормотал Райан. Он не знал, какова точка зрения закона. По своему образованию Джек был историком, и его познания мало помогали ему в решении такого вопроса.

Образование Джека заставило его искать оправдание. Он был человеком, верившим в то, что Справедливость и Несправедливость действительно существовали как абстрактные, поддающиеся опознанию ценности, но поскольку своды законов не всегда давали определённые советы на подобные вопросы, то нередко ему приходилось искать эти ответы в других местах. Как отец, он относился к торговцам наркотиками с отвращением. Кто может гарантировать, что когда-нибудь его дети не поддадутся искушению попробовать проклятого зелья? Разве он не был обязан защищать своих детей? Являясь представителем разведслужбы своей страны, разве он не должен защитить всех детей, проживающих на территории государства, доверившего ему заботу о безопасности своих граждан? Что, если враг бросил прямой вызов его стране? Разве это не меняет правила, действующие в мирное время? Когда речь шла о терроризме, Райан уже принял решение: вызов, брошенный государству, подвергает тех, кто пытается подорвать его устои, серьёзной опасности. Страны вроде Соединённых Штатов обладают мощью, оценить которую почти невозможно. У них есть люди в военной форме, единственным занятием которых является совершенствование искусства убивать других людей. Они способны доставлять к цели ужасные орудия своей профессии — начиная с пули, способной пробить грудь человека с расстояния в тысячи ярдов, и кончая «умной» бомбой весом в две тысячи фунтов, наведённой с такой точностью, что она может влететь в окно чьей-то спальни...