– Следовательно, он может ничего не знать...

– Или он настолько доверяет Ли, что не считает нужным его контролировать.

– Мне такой вывод представляется большой натяжкой...

– Никакой натяжки. Типичный пример взаимоотношений двух людей, настроенных на одну волну. Для полевого командира вроде Суна – это классический случай симбиотических отношений.

– Хорошо. Я попрошу Боба проверить и подноготную Суна. Худ бросил взгляд на настенные часы, потом на недоеденный салат на столе. Он подцепил вилкой еще теплый ломтик моркови и пожевал его.

– Понимаете, нам потребовалось десять часов, чтобы вытянуть первую надежную ниточку, – и даже этим мы обязаны северокорейской шпионке. Что это говорит о нашей операции?

– Что мы еще учимся.

– Такой ответ меня не устраивает. Мы упустили из виду множество возможностей. Это мы должны были запросить северокорейское правительство о краже. Для этого нам нужен канал специальной связи. Кроме того, у нас должны были быть данные о южнокорейских сепаратистах.

– Это вы с больной головы на здоровую... На самом деле мы работаем удовлетворительно, особенно если учесть, что наши цели расходятся с целями президента и некоторых его ближайших советников.

Худ улыбнулся.

– Возможно. Вы первая сказали, что за этим террористическим актом стоит не правительство Южной Кореи. Что вы ощущаете теперь, когда и все мы наконец пришли к тому же заключению?

– Страх, – ответила Лиз.

– Это хорошо. Мне хотелось убедиться, что напуган не только я. – Худ перевел файл с личными делами южнокорейских офицеров в память компьютера. – Теперь мне нужно подстегнуть Майка Роджерса. Посмотрим, не принесет ли наш крохотный «Страйкер» Оперативному центру кусок военного пирога. Кто знает? Возможно, на месте у Майка появятся мысли, которые застанут врасплох даже свежеобученных ястребов с Пенсильвания-авеню.

Чуть больше часа назад в небе над Гавайскими островами воздушный танкер КС-135 дозаправил С-141А, и теперь тот мог преодолеть еще четыре тысячи миль – больше чем достаточно, чтобы долететь до Осаки. Капитан Харрихаузен сообщил подполковнику Скуайрзу, что над Тихим океаном им помогает сильный попутный ветер, поэтому они могут приземлиться в Японии на час раньше расчетного времени. Приблизительно в пять часов утра Скуайрз сверил свои данные с данными штурмана и убедился, что на востоке Северной Кореи восход солнца будет в начале седьмого. Если им повезет, то к тому времени они будут уже на земле, возле Алмазных гор.

Майк Роджерс скрестил руки на груди и закрыл глаза. В полудреме в его голове проносились сотни разрозненных мыслей – обрывки воспоминаний о событиях и друзьях, которых уже нет, воображаемые картины Алмазных гор. Роджерс вспомнил Оперативный центр, задумался о тем, что там сейчас делается, что ему тоже неплохо было бы пощелкать хлыстом... Но участвовать в операции самому все же лучше.

Отдельные мысли проплывали в сознании Роджерса, словно облака. Генерал давно научился особому приему, помогающему быстро запоминать замысловатые планы. Для этого нужно прочесть их два-три раза, потом почти – но не совсем – выбросить из головы, а пару часов спустя просмотреть еще раз. Этот прием, которому Роджерса научил знакомый актер, позволял запомнить на несколько дней массу материала, а потом бесследно выбросить его из памяти. Роджерсу прием нравился по двум причинам: он не требовал много времени и не загружал навечно клетки мозга. Генерал приходил в бешенство от того, что до сих пор не мог выбросить из памяти бесполезную информацию, полученную при подготовке к школьным экзаменам, например, о том, что Фрэнсис Фолсом Кливленд, вдова президента Гровера Кливленда, была первой «первой леди», вышедшей замуж вторично, или что непригодное к плаванию судно того же типа, что и «Мэйфлауэр», называлось «Спидуэлл».

Но главное заключалось в том, что ленивый мысленный просмотр вероятных сценариев операции позволял Роджерсу забыть о долгом перелете, собраться для реальных действий...

– Господин генерал!

.., и изредка поговорить с Полом Худом. Роджерс выпрямился.

– Слушаю вас, рядовой Пакетт.

– Сэр, вас вызывает мистер Худ.

– Благодарю, Пакетт.

Рядовой поставил радиостанцию на скамью рядом с Роджерсом и вернулся на свое место. Роджерс нацепил наушники. Подполковник Скуайрз проснулся и насторожился.

– Роджерс слушает.

– Майк, у нас две новости. Северокорейский истребитель атаковал наш разведывательный самолет и убил офицера разведки. Президент ответил ударом на удар и уничтожил корейский самолет на земле.

– Мои поздравления господину президенту!

– Майк, в этом случае мы оказались не в его лагере. Роджерс слегка прищурился:

– Ах, так?

– Мы полагаем, что кто-то подставил правительство КНДР, – сказал Худ, – что утренним террористическим актом руководил южнокорейский офицер.

– Это он и напал на наш самолет?

– Нет, Майк, не он. Но наш самолет забрался глубоко в воздушное пространство Северной Кореи.

– В таком случае самолет-нарушитель заставляют совершить посадку, но не стреляют, – возразил Роджерс. – Они пытались посадить наш самолет?

– Нет, не пытались, но об этом мы поговорим позже. Сейчас наши вооруженные силы переведены в состояние DEFCON-3, и мы полагаем, что это только начало. Обстановка накаляется. Если такая тенденция сохранится, то при необходимости все стационарные ракетные установки мы уничтожим с воздуха, но о подразделении мобильных «нодонгов» придется побеспокоиться тебе.

– Действовать по своему усмотрению?

– Ты же командуешь подполковником Скуайрзом?

– Он командует мной. Но думаем мы одинаково. Значит, по нашему усмотрению.

– Возможно, у вас не будет времени согласовать свои действия с Пентагоном, а президент ничего не хочет знать об этой операции. Да, Майк. Если ты увидишь, что ракеты готовы к запуску, ты должен их ликвидировать. Честно говоря, Майк, здесь нас немного забросали тухлыми яйцами. Мы подталкивали правительство к мирному решению конфликта, но ракетный удар по военно-воздушной базе в Саривоне опрокинул все наши планы. Теперь мне нужно нечто такое, что попахивало бы порохом.

– Я все понял, Пол.

Генерал Роджерс действительно все понял. Вот уже в который раз попавший в затруднительное положение политик – в данном случае президент – хочет, чтобы военные одним ударом исправили его положение, расставили все по местам. К Худу Роджерс иногда бывал несправедлив, но на самом деле директор Оперативного центра ему нравился, как может нравиться напарник в игре в покер или футбол. Правда, в дипломатии Роджерс был адептом школы Джорджа Паттона, которая стояла на том, что сначала надо повалить противника, пригвоздить его к земле ногой, а потом вести переговоры. Роджерс был убежден, что Оперативный центр работал бы более эффективно, его больше уважали бы и боялись, если бы Худ больше внимания уделял револьверу «магнум 0,45», а не компьютеру «2030».

– Мне не нужно напоминать тебе об осторожности, – сказал Худ. – Желаю успеха. Помни, если что-то случится, вам никто не сможет помочь.

– Это мы знаем. Я передам твои пожелания отряду. Роджерс отключил радио, и Пакетт в мгновение ока убрал аппаратуру. Скуайрз снял наушники.

– Что-нибудь новое, сэр?

– Много нового. – Роджерс сунул руку под лавку, вытащил свою сумку и бросил ее на колени. – Возможно, нам придется вытащить из ножен мечи, прежде чем наши боссы дадут им заржаветь.

– Прошу прощения, сэр?

– Генри Уорд Бичер. Вы знаете, что он сказал о тревоге?

– Нет, сэр. Не припоминаю.

– Он сказал: «Людей убивает не работа, а тревога. Работа полезна для здоровья. Тревога – это ржавчина на лезвии». Пол слишком обеспокоен, но он сказал мне, Чарли, что, если какой-нибудь «нодонг» лишь задерет нос вверх, мы имеем право не только оценивать ситуацию для доклада директору Оперативного центра.