Когда я положил журналы на место, то заметил, что из одного из них выпал клочок бумаги. Это был билет на самолет — из Тель-Авива в Лимасол, израильская авиакомпания «Эль-Аль». Я вспомнил слова Линды о том, что ее семья живет на Кипре. Возможно, она совершила поездку в приливе ностальгии — потянуло в родные места. Значит, она тоже знает, что такое всеобъемлющая тоска по дому, и не важно, насколько самоуверенными мы кажемся.

Я ступил под прохладный душ, позволив воде стекать по моему телу. Мне показалось, что я смываю с себя собственное прошлое — а может быть, вода побуждала меня задуматься о будущем? Я мог поехать в Саусалито с Линдой и попытаться спасти хоть что-нибудь — продать галерею, если понадобится. Покончить с прошлым и жить на Миконосе до конца своих дней. Начать все сначала.

Когда я вышел из душа, Линда возилась в маленькой кухне — ставила в вазу свежие цветы, прибиралась. Легкое бежевое платье и огромная белая роза в волосах. Я вышел к ней голым и попытался схватить ее.

— Ты весь мокрый! — поддразнила она, морща нос. — Накинь хоть что-нибудь.

— У меня есть идея получше. Может быть, ты разденешься и присоединишься ко мне?

— Остынь, парень, — засмеялась Линда, глядя на мой затвердевший член. — Позже.

Она игриво шлепнула меня и вернулась на кухню, чтобы приготовить кофе.

— Прости, что пришлось уйти. Нужно было сделать несколько звонков.

Она варила эспрессо на бутановой горелке, в маленьком кофейнике. Я обнял Линду и поцеловал в шею. Она со смехом вырвалась, держа кофейник подальше от огня. Кофе, цвета шоколада, запенился и перелился через край.

— Видишь, что я из-за тебя натворила?

Я вытер пролитый кофе, наблюдая за тем, как она разливает эспрессо в две маленькие чашечки. Я взял свою и последовал за Линдой в гостиную. Она молча пила кофе, а потом заговорила:

— Послушай, мне жаль, но сегодня я должна уехать в Афины.

— В Афины? Зачем? — Я почувствовал, что шанс хорошо провести день ускользает от меня.

Она ненадолго замялась.

— Деловая поездка.

Линда снова надела маску холодной отчужденности, сквозь которую нельзя было проникнуть. Я попытался скрыть разочарование, призвав себе на помощь весь свой стоицизм. Мне нужно было разобраться с иконой.

— Прости, но мы с тобой увидимся только на неделе.

— Никаких проблем, любимая. — Я улыбнулся и поставил чашечку на стол. — Ты знаешь, где меня найти.

На прощание мы поцеловались у двери, ее губы легонько коснулись моей щеки. Я хотел снова притянуть ее к себе, но она показалась мне странно сдержанной. Ее лицо было практически безжизненно, улыбка натянута; она что-то задумала.

— Что-то тебя беспокоит? — спросил я.

— Ничего особенного. — Линда пожала плечами. — Дело в том, что я должна участвовать в показе мод в «Интерконтинентале», а еще ничего не готово.

— Обычный греческий кошмар. Слушай, не хочешь вечерком посидеть у «Кастро» — полюбовались бы закатом?

— Возможно. Возможно.

Я еще раз поцеловал ее и, спускаясь по ступенькам, услышал, как она закрывает дверь. Я отломил веточку жасмина и зашагал по улице.

Юджин и Димитри были на пляже «Парадиз» — резались в домино. Юджин сосредоточенно и с энтузиазмом гремел костяшками. Повсюду слышались щелчки и хлопанье: почти за всеми столами сидели старики и играли в карты. Димитри взглянул на меня и поджал губы, словно откусил лимон. Трудно было сказать, кто выигрывает.

Садясь, я подмигнул Димитри и спросил:

— И сколько ты проиграл этому ирландскому козлу на этот раз?

— Pola! Много, — проворчал тот.

— Брось, сукин сын. Давай рискни еще разок, — буркнул Юджин, глядя на него.

— Ты виделся с Майснером? — поинтересовался я.

— Да. Привез ему один кувшин, и все пошло как по маслу. Он сказал, что расплатится завтра. По двадцать штук зеленых за каждую амфору.

— Ты оставил амфору ему? — Я удивленно приподнял брови.

— Господи!.. Нет, конечно. Думаешь, я дурак?

— Поверить не могу, что ты так быстро управился. Когда ты с ним разговаривал?

— Рано утром. Пока ты там кувыркался со своей дамой, я занимался делом. — Он подмигнул.

— Были какие-то проблемы?

— Нет. — Юджин самоуверенно усмехнулся. — Не считая того, что он вытащил чертову лупу, чтобы убедиться, что амфора подлинная.

— Как все прошло? — настаивал я.

Он прекратил игру и переключился на меня.

— Ну я поднялся на борт под видом разносчика, с амфорой в сумке. Он как следует ее осмотрел, сверился с какой-то книжкой. Я попробовал поднять цену, но без толку. Он пообещал по двадцать штук за каждую, наличными, и я сказал, что завтра принесу товар.

Я был потрясен.

— Отлично.

— Ты меня знаешь. — Юджин задумался. — Когда это закончится, возьму билет до Бангкока, найду себе какую-нибудь соблазнительную тайскую киску и оторвусь по полной программе.

— Да, да… и схватишь триппер.

— Я рискну.

Мы провели вечер на пляже — голые и намазанные лосьоном для загара, лежали на полотенцах, разглядывая проходящих мимо шикарных красоток. Я думал о Линде, о вечере под мельницами, вспоминал ее сладкие, горячие поцелуи и понимал, что мне придется какое-то время провести в одиночестве. Здесь, без нее, все пляжные девицы мало что для меня значили. Я погрузился в глубокий, словно наркотический сон, а когда проснулся, то был один.

Юджин описывал круги вокруг группы потенциальных клиентов, с помощью испытанных рекламных трюков соблазняя их совершить «круиз с выпивкой». Я собрал вещи и пошел мыться и переодеваться.

Мне хотелось приготовиться к предстоящему вечеру. Какое-то необычное предчувствие щекотало мои нервы.

Я ужинал в одиночестве в маленькой тихой таверне у моря, наблюдая за тем, как лодки, качаясь на волнах, возвращаются в порт. Яхта Майснера, похожая на круизный лайнер в миниатюре, стояла у причала, на капитанском мостике празднично горели огни. Сделка с Майснером должна была принести мне деньги, с помощью которых предстояло расплатиться с долгами в Саусалито. К концу лета я мог изрядно поправить свое финансовое положение.

Неторопливо прогуливаясь по берегу, я наслаждался вечерней прохладой. Главная улица была не так переполнена, как обычно. Солнце садилось, на темнеющем небе горели звезды. Я повернул обратно в городок, пробираясь по переулкам мимо маленьких часовен, и вышел на улочку, сотрясаемую сиплыми звуками тяжелого рока.

Бар «Петрос» дрожал от музыки и ярких вспышек света. Это было весьма популярное место, где всегда толклась толпа стильно одетых гомосексуалистов со всего света — любителей блеска и активного отдыха. Я не удержался и взглянул на представление. Парень на сцене весьма убедительно имитировал Мадонну. Публика награждала его взрывами аплодисментов. Я протиснулся за переполненные столики и встал в темной нише, откуда можно было наблюдать, оставаясь незамеченным.

Когда софиты погасли, «Мадонна» ушла, и на сцене появился следующий участник. На этот раз это была «Шер». Танцпол осветился, огни бешено замигали, и люди начали двигаться по кругу под ритмы диско. Весь бар превратился в сплошную сцену, каждый гость — в актера. Их костюмы были, как обычно, вызывающими и невероятно стильными.

Возле бара я заметил высокую фигуру с растрепанной прической, похожей на кошмарный парик, — человек смотрел в мою сторону. Волосы у него были взбиты и в свете неоновых огней имели оранжевый оттенок. Он (или она), видимо, изображал что-то вроде дикой «королевы» для любителей садомазохистских развлечений. Макияж напомнил мне театральную рок-звезду: белые румяна, безумные глаза, обведенные черным и зеленым. Загримированное лицо, похожее на карнавальную маску; лицо за ней могло принадлежать как мужчине, так и женщине. Черный кожаный корсет и юбка с заклепками и свешивающимися цепями довершали наряд.

За столиком прямо передо мной сидел сгорбленный, похожий на гнома, мужчина. Это был Ричард Брайан — одинокий и печальный. Он разглядывал бутылку шампанского, стоящую в ведерке со льдом, и полупустой бокал. «Королева» приблизилась к его столику, он быстро взглянул на нее с выражением испуга на лице. Я изумленно наблюдал за ним. Брайан сочетал в себе знатока искусства и любителя странностей.