Она совершила ошибку…
— …убежать от реальности… от реальности… от реальности… — с угрожающей настойчивостью повторяли вокруг нее злобные голоса.
Лилиан ощущала чьи–то беглые, ощупывающие прикосновения. Кто–то дышал ей в затылок, дергал за рукава свитера…
— Прочь! — снова крикнула Лилиан, наотмашь, наугад ударив кулаком во что–то рыхлое, холодное, бесформенное. — Вот тебе, реальность, получай! Ты не смеешь преследовать меня в обители поэта! Твое место за каменными стенами! Прочь, потусторонняя нечисть!
И снова она услышала дикий, визгливый, зловещий хохот. Что–то острое впилось Лилиан в ногу, в плечо, в шею. Тронув рукой больное место, она нащупала глубоко всаженный в кожу шип. Ее кололи со всех сторон! Ей не давали ступить ни шагу! Один из шипов чуть не впился ей в глаз, и она в страхе отшатнулась, закрыв ладонями лицо. По щеке теплой струйкой стекала кровь. Позволить растерзать себя просто так, стоя на месте? Нет, ее смерть — а Лилиан была совершенно уверена в том, что погибнет — дорого будет им стоить!
Им — это кому? Лилиан не знала, что представляют собой эти злобные, бесформенные чудовища. Реальность? Да, реальность была многоликой!
Рывком оттолкнув от себя холодные, жуткие щупальца и невзирая на боль от многочисленных, всаженных в кожу шипов, Лилиан побежала — в темный проход, контуры которого слабо вырисовывались в глубине сводчатого склепа.
Она бежала, не оглядываясь, с трудом различая в темноте повороты пустого, бесконечного коридора. Ни одной двери, ни одной щели, никакого просвета. Ей казалось, что она бежит по кругу, силы покидали ее. За ее джинсы, за рукава ее свитера, за ее волосы цеплялись чьи–то омерзительные руки, кто–то пытался сзади всадить ей между лопаток длинный, острый шип… Лилиан бежала и бежала в смертельном страхе. Но вот впереди показалась какая–то узкая щель. Дверь! Пятно яркого света. Лилиан метнулась туда, споткнулась обо что–то, упала на каменный пол. Дверь позади нее плавно закрылась.
Спасение?..
Лежа на полу и едва переведя дух от изнурительного бега, Лилиан заметила возле себя… ковровую дорожку! Обычную, заурядную, красную с зеленой каемкой ковровую дорожку, какие лежали обычно на полу в кабинетах начальников. Приподняв голову, Лилиан осмотрелась по сторонам.
Комната была ярко освещена, но свет падал не из окон, а от висящей под самым потолком лампочки. Лилиан невольно прищурилась: ни абажура, ни плафона — просто висящая на куске провода лампочка. Обстановка комнаты ограничивалась одним–единственным столом — громоздким, двухтумбовым канцелярским столом. И за этим столом сидел, со скучающим и даже сочувственным видом глядя на Лилиан, Виктор Лазаревич Коробов!
Этого Лилиан никак не ожидала. Встретить Коробова в обители поэта? Не вставая, она попятилась, поползла к двери, не зная, куда ей скрыться от его скучающего — и в то же время пристального, пристрастного — взгляда.
— Ну вот, Лилиан Лехт, — сонным, ничего не выражающим голосом произнес Виктор Лазаревич. — Вот ты и пришла ко мне! Сама!
На его сытом, ухоженном лице появилось что–то вроде улыбки, от которой у Лилиан по спине поползли мурашки.
— Ты ведь знаешь, я человек интеллигентный, — все так же сонно продолжал Виктор Лазаревич, — я предпочитаю, чтобы все было добровольно, по велению души, так сказать…
Он опять усмехнулся. Лилиан села, прислонившись спиной к каменной стене. Что он хотел от нее?
— У тебя ведь тонкая душа, Лилиан, — вкрадчиво продолжал он, — впечатлительная, не так ли?
Лилиан невольно сжала кулаки. Куда бы он там ни клонил, она так просто не клюнет на его уловки!
— Разденься, Лилиан, — все так же бесстрастно, почти равнодушно, продолжал он. — Разденься и подойди сюда, ко мне!
Продолжая сидеть на полу, обхватив руками колени, Лилиан исподлобья смотрела на него.
— Я не знала, что твой кабинет переместился сюда, — язвительно произнесла она, не меняя позы. — А те, что гнались за мной по коридору, надо полагать, твои подчиненные — стукачи, активисты и прочая мразь?
— Не надо грубить, Лилиан, — устало произнес Виктор Лазаревич, — это не в твою пользу. Встань, разденься и подойди ко мне!
Ослепительно яркий, бьющий в глаза свет, голые стены, каменный пол, наглухо закрытая дверь. Этот омерзительный свет наверняка горел здесь круглые сутки, день за днем, годами… Наверняка в этом так называемом кабинете происходило что–то ужасное.
Камера пыток с красной ковровой дорожкой.
— Ну? — властно произнес Виктор Лазаревич, глядя на Лилиан сверху вниз. — Как насчет твоей доброй воли?
Лилиан презрительно плюнула на ковер.
Виктор Лазаревич нахмурился. На его гладко выбритом, сытом лице пролегли складки недовольства, маленький рот брезгливо сжался. Перебирая лежащие на столе бумаги, он бросил на Лилиан осуждающий взгляд и с угрозой в голосе произнес:
— Ты лезешь на рожон, Лехт! Не советую тебе этого делать.
Лилиан снова плюнула на ковер.
И тут он нажал кнопку. Обыкновенную, серую, пластмассовую кнопку, укрепленную на крае стола. И сверху, с потолка, из какой–то внезапно открывшейся дыры, стало что–то спускаться. Лилиан прижалась спиной к холодной каменной стене. Ее взгляд был прикован к тому, что медленно опускалось вниз.
Это был большой металлический крюк, на какие обычно подвешивают разделанные туши, И острый, загнутый вверх конец этого крюка был всажен в горло еще живой жертвы. На крюке висела, истекая кровью, совсем еще молодая, обнаженная женщина. Светлые, спутанные волосы, беспомощно болтавшиеся над ковровой дорожкой маленькие ступни, вытаращенные от боли и ужаса глаза…
На лице Виктора Лазаревича появилась скучающая улыбка. Опустившись еще немного, страшный крюк замер, и жертва висела теперь, не касаясь пола, перед самым столом. Из горла умирающей вырывалось сдавленное бульканье
— Ну? — уверенным, хорошо поставленным голосом начальника сказал Виктор Лазаревич Коробов, и Лилиан поняла, что именно этот голос слышала в самый первый момент, когда дверь замка захлопнулась у нее за спиной. Голос преследующей ее реальности! — Ты готова сделать это добровольно, Лилиан Лехт?
Страшный крюк угрожающе покачивался перед ней.
Но тут что–то произошло. Какое–то движение около двери, мяукающий, душераздирающий крик… Дверь открылась, и Лилиан услышала внутри себя тревожный голос: «Беги, Лилиан!..» Она успела только заметить выражение крайнего испуга на лице своего мучителя. Попятившись назад, он натолкнулся на стол, бумаги слетели на пол, в лужу крови…
Оказавшись за дверью, Лилиан снова побежала по темному, глухому коридору. И снова она слышала визги и хохот преследователей — они становились все ближе и ближе… Будет ли этому конец? Каменный туннель, страх, неизвестность…
Какой–то проем в стене, слабый, желтоватый свет. Свернуть туда? Ведь должен же здесь быть какой–то выход!
В проеме было гораздо теплее, чем в мрачном, темном коридоре. И это обнадежило Лилиан. Может быть, где–то впереди был солнечный свет? Она не сразу заметила, что проем… смыкается у нее за спиной, словно кусок шланга, на который наступают ногой…
Пути назад не было! Проход постепенно сужался, воздух становился все более и более теплым. Лилиан сняла свитер, она просто обливалась потом. Не решаясь оглядываться назад, она шла и шла, нагибаясь все ниже и ниже, пока наконец ей не пришлось сесть на корточки. Узкое пространство впереди нее дрожало от зноя, дышать было почти невозможно. С трудом добравшись до очередного поворота, Лилиан увидела огонь… Да, впереди пылало яркое пламя, и ей предстояло двигаться прямо туда! Проем стал настолько узким и низким, что Лилиан пришлось лечь на горячий каменный пол. И она с шумом вдыхала в себя знойный, обжигающий легкие воздух. Она задыхалась… Ее ноги уже придавливала наступающая сзади стена; собрав последние силы, она подползла еще ближе к огню…
Может быть, сгореть было еще хуже, чем умереть под каменным прессом?
— Тебе жарко, Лилиан? — услышала она хорошо знакомый, змеино–вкрадчивый женский голос. — Ты хочешь пить? Ха–ха–ха!!!
