Кроме того, посла обеда забрел еще квадратно-круглый пунцовый доктор Шефлер, у которого крошечный нос, слишком большой шрам у виска и совершенная каша во рту. Браз отзывается о нем как о мошеннике и вымогателе. Были случаи, когда он засаживал в подведомственную ему больницу людей, едущих за границу и желающих получить немецкую визу с целью пожить в курорте (единственное, что вообще разрешается, но на что нужно иметь специальное разрешение после докторского освидетельствования), и это чтоб посредством шантажа собрать с них побольше взяток. Вид у него, во всяком случае, вполне подходящий для кинематографических ролей какого-нибудь советского разбойника.

Беседа была очень оживленная и скакала с одного сюжета на другой. За десертом (это уже так полагается) были помянуты все подробности убийства царской фамилии. От Браза пришлось во всех подробностях услыхать бесконечную историю о том, как ему задаром достался Шарден Долгорукова. Герр Беккер развивал какую-то странную теорию, согласно которой очередь на эксплуатацию России сейчас за французами. Однако им при этом придется, за неимением собственных сил, прибегнуть к немцам…

Среди немцев найдутся такие, которые пойдут на такую комбинацию. В совершенном упоении он от Стиннеса, от всей фигуры этого селф-мейд-мена, от его всевозможной мощи (он владеет даже английскими копями и стоит во главе бесчисленных пароходных компаний), от его гениального предпринимательского ума, от его беспринципности. Кесслер развивал ему теорию, что как ни плохи обстоятельства в России, однако она [ситуация?] все же медленно улучшается. Правда, к июню кривая [24]падает почти каждый раз в одинаковой степени, однако по важнейшему движению жизни в целом все же, несомненно, растет, и поэтому уровень этого падения каждый год все же выше предыдущего на долю.

Браз, цепко держащийся за свой абсолютный пессимизм, с этим никак не соглашался и утверждал, что мы спускаемся все ниже и ниже. Однако сам он все же лучше одет, чем в 1919 году, съездил за границу, воспитывает детей и т. д. — все совершенно объективные факты и показатели того, что Кесслер прав. Я с ним, во всяком случае, согласен, хотя и признаю, что ощущение падения становится с каждым разом более омерзительным и досадным. Не успеешь почувствовать, что снова как будто становишься человеком, как новый эксперимент наших властителей делает снова дыру в жизненной ткани, и снова висишь на каких-то ниточках. С другой стороны, они не делать их не могут. Это их «борьба за существование». Если б они позволили слишком скоро восстановить нормальную жизнь, им бы не удержаться у власти (а следовательно, они рискуют головой), что золота для расплаты с французами и Германией достаточно, утверждали и Беккер, и Браз, и Шефлер, однако немцы плестись не станут, ибо таким образом они быстрее отыграются, хотя бы ценой временной оккупации чужими силами. Будут деньги, будет и власть, и победа. Нашли дурака! Сейчас они всеми силами стараются привлечь как можно больше золота в страну, и им это удается благодаря их феноменальной деятельности. Уже снова на мировых рынках они постепенно начинают играть первенствующую роль.

Возвращались домой с Бразом по чудесной, очень свежей белой ночи. Днем ко мне приходила какая-то курьезная, рыжая, немолодая датчанка Краруп показать прекрасную картину на дереве Дроллинга 1799 г. «Мальчик с фруктами в окне». Я ее отправил к Кенигсбергу.

В газетах, говорят, сегодня статья, что наш «последний меценат» Осипов обвиняется во взяточничестве. Добычина не думает, что его расстреляют, а прочит лишь пять лет принудительных работ, да и то он после года будет амнистирован. Не везет нам с коллекционерами!

Погода все та же, лишь чуть теплее. Утром был Костя Бенуа. Он пророчит такую же погоду до конца месяца. Кроме скуки, она грозит и полнейшим неурожаем на всем севере (молочница-чухоня, привезшая нам чудесное молоко из Павловска, прямо в отчаянии), а если к этому прибавить страшную засуху на юго-востоке, то вот и новая продовольственная катастрофа. А тут еще ликвидация АРА! Ликвидируется в каком-то бешеном темпе. Завтра уже все пакеты будут розданы, во вторник Реншау уезжает, до того очистив помещение решительно от всего (сейчас они целыми днями в комнатах сжигают все ненужные бумаги, то есть не доверяют корректности наших властей и предполагают, что и самая ничтожная, ничего не значащая бумажка, может оказаться причиной неприятности тех из российских граждан-илотов, которые входили с ними в сношения). Сам Реншау расцвел и стал неузнаваем. Он даже снискал себе симпатии всех служащих, явившихся на его сеанс, ныне же готовых прославлять его — особенно за щедроты, ибо он заплатил за три месяца вперед и наделил каждого пакетами. 200 пакетов еще надлежит распределить завтра. Еще семь человек из моего последнего списка будут удовлетворены. Я особенно рад за нашего безумца Стебницкого. Авось удастся осчастливить и И.И.Жарновского. (Внизу листа карандашная запись Бенуа: «Жарновский получил в последнюю минуту пакет. Я страшно рад».)

Кстати: старшие две сестры Кавос пляшут в Берлине. Лола Браз видела этих несчастных в каких-то кабаках, в ужасных полуголых костюмах. Безногий Женя Кавос зарабатывает свой хлеб в Висбадене гаданием на картах. Лишь Катя Кавос вышла замуж за англичанина и живет в Ревеле в сравнительно хороших условиях. Реншау у нас сегодня обедал вместе со своим юным недавним компаньоном Ф.С.Бурлендом (он его нежно-насмешливо называет Франеки) и с А.Л.Киртнером, с которым мне за эти месяцы пришлось посидеть не один час в хлопотах по раздаче пайков (увы, за весь этот труд я не только почти ничего ни от кого не получил благодарности, на что, разумеется, и не рассчитывал, но еще нажил себе смертельных врагов — среди коих супруги Студенцовы и многие другие!)

Обед вышел на славу (Акице он стоил более миллиарда, и сейчас в кассе у нее осталось всего 2 лимонера), с великолепным телячьим окороком: каждый получил часть по меню (Реншау достался мой «Вид на Неву из Эрмитажа», Бурленду — «Крепость» дяди Берты, Киртнеру «Главный штаб» Юрия). Беседа шла из всех языках очень оживленная и бестолковая (мой сосед Бурленд настойчиво убеждал меня ехать в Америку, где я могу будто бы иметь огромный успех с моими постановками, а также лекциями о театре в университетских городах, в каждом из которых имеются группы студентов, отданных изучению театра, и это несмотря на толпы индифферентных больших масс ко всему, что не есть просто «коммерческая пошлятина»), а после обеда под негритянские кэклоки и фокстроты, исполненные Бурлендом на пианино в Кикиной гостиной, Реншау и Киртнер плясали до упаду, причем подвижный (он уже и пришел «на сильном взводе») длинноногий Реншау нежно прижимал к груди дам, в том числе и мою Акицу, которая порхала, как девочка, да и вид имела такой, точно ей не пятьдесят три, а самое большее тридцать лет. Никаких особенных разговоров не припомню, зато запомнилась потешная гримаса поминутно хохотавшего Реншау, который, смеясь, уморительно раскрывал свой имеющий вид клюва рот и поблескивал глазами за огромными стеклами очков. Жирный, розовый Киртнер держал себя с той же важностью, которая приличествует породистому отпрыску «Васильев-Остров». Кроме сих, был дядя Берта, все с большим трудом волочащий свои ноги (вид же у него вообще отличный, и все, что он делает, не носит отпечаток дряхлости). Кока с Марочкой (она и спела «Пастушку» из «Пиковой дамы», и романс Глазунова). И к чаю Любочка с Гауком, который исполнил насколько номеров из «Раймонды» и «Спящей красавицы». Я при этом слегка имитировал танцы, идущие под данную музыку, чем привел Реншау в окончательное упоение. Разошлись американские гости, не пожелав откушать чая (было уже около полуночи), несмотря на то, что Акица к нему приготовила чудесное варенье из ревеня.

Днем я был в доме Бобринских на заседании Бытового отделения. Растерянные М.Фармаковский, Коля и Сычев чуть ли не молят, чтобы мы с Тройницким им продиктовали, как им быть. Оба мы дали несколько идей о внесенных сериальных выставках.