А в это время на противоположной стороне, перед гротами, на той части эспланады [118], что была хорошо защищена от пуль, происходила первая раздача еды. Люди, затратившие накануне столько сил и энергии, с удивлением взирали на скудный паек. Жоаннес, скрывая боль и жалость, стремился обратить все в шутку:

– Друзья мои, вы знаете, мы в осаде. И как все осажденные, должны уметь в случае необходимости потуже затягивать пояса.

– Но мы голодны!

– Ничего, ребята, к этому состоянию быстро привыкаешь. Как командир, я устанавливаю урезанный рацион и сразу объявляю об этом.

– Ты смеешься…

– А что проку в том, если станем плакать? Вот, например, мы с Михаилом. Горсть муки на стакан воды – вот и вся наша пища. Правда, Михаил?

– Да, брат. Я готов довольствоваться этим и продолжать борьбу.

– К тому же, – все так же широко улыбаясь, объявил Жоаннес, – делать вам нечего, и вы можете еще отдохнуть. Не забывайте пословицу: «Кто спит, тот обедает!»

Вняв словам предводителя, люди отправились отдыхать, а Жоаннес и Михаил продолжили тщательный осмотр крепости. Сначала друзья внимательно исследовали скалистые стены снаружи. Они были метров пятьдесят толщиной, без единой впадины, расщелины, даже трещины.

– Гладкие, как мрамор, – отметил Михаил. – Жуку и то не взобраться по ним.

Жоаннес ткнул несколько раз штыком в стену, чтобы проверить ее плотность.

– Если бы камень оказался помягче, можно было бы вбить на некотором расстоянии друг от друга штыки и сделать подобие лестницы, по которой один из нас попытался бы взобраться…

– Ничего не выйдет, это гранит.

– Да, с этой стороны не получится. Может, осмотрим пещеры…

– Я тоже подумал об этом. Дно там песчаное или известковое, значит, можно рыть, расширить малейшее углубление, сделать что-то вроде норы, подкопа под стеной, она ведь не должна быть особенно толстой.

– Верно. А с другой стороны – болгарский склон, таким образом, мы окажемся в дружественном княжестве!

В первой пещере свод шел под углом в сорок пять градусов и заканчивался гранитной глыбой. Жоаннес штыком обследовал дно. Через полметра лезвие уперлось в скалистую породу. По форме пещера походила на огромный пузырь, образовавшийся в горе еще во времена ледникового периода.

– Нет, здесь абсолютно не на что рассчитывать, – подытожил Жоаннес. – Давай посмотрим вторую.

Структура второго грота оказалась совершенно другой. Он был больше, глубже, наклон свода почти не ощущался, дно усыпано песком. Решили обследовать глубинную часть пещеры. Пробираться оказалось трудно, временами приходилось почти ползти, толкая перед собой светильник. Так подвинулись метров на шестьдесят.

В отличие от первой пещеры, очень сухой, в этой сильно пахло сыростью, казалось, сами стены источают влагу. Повсюду виднелись известняковые наросты. Задыхаясь от нехватки воздуха, добрались до самого дна, тщательно осмотрели его, однако не нашли даже малейшего углубления.

Но все-таки блеснул луч надежды. Штык, воткнутый в грунт, не встретил сопротивления.

– Видишь, Михаил, он входит. Здесь нет скалистой породы, рыхлая почва. Можно попробовать.

– Вернемся?

– Да, и немедленно. Начинаем рыть.

Товарищи уже не спали. В нескольких словах Жоаннес объяснил ситуацию.

– Мы заперты здесь, как в погребе. Положение очень серьезно. Запасов продовольствия оказалось меньше, чем я думал. Патроны никуда не годятся. Защищаться нечем. Мы должны выбраться отсюда, уйти из-под носа у турок. Предлагаю сделать подкоп под скалой, чтобы выбраться наружу с противоположной стороны горы, на болгарском склоне.

Все дружно выразили согласие. Распределили лопаты и кирки и приступили к работе. Рабочих рук хватало, дело подвигалось быстро.

Разделились на шесть бригад. Одни рыли, другие насыпали землю в корзины, третьи оттаскивали. Три другие бригады в это время отдыхали, а потом сменяли первые. Жоаннес, трудясь как простой чернорабочий, своим примером воодушевлял остальных. Вырыв траншею размером метр на полтора, он направил подкоп перпендикулярно к склону горы, молясь только об одном, чтобы грунт и дальше оказался таким же податливым.

За верхним слоем песка пошел пласт красной глины, очень мягкой на ощупь. В этих местах такой глины много, – в почве изрядное содержание окиси [119]железа.

«Вот он, цвет нашей земли, – подумал Жоаннес. – Сначала разлагалось железо, теперь льется кровь… Это цвет убийства…»

Из задумчивости его вывел голос Михаила: «Смена!» Командир партизан вылез из траншеи весь красный с ног до головы. Теперь настала очередь других.

Люди трудились самоотверженно. Они осознавали тяжесть своего положения. Никто никого не упрекал. Все пришли в отряд добровольно и готовы умереть за родину.

Но, кроме общего дела, объединившего их в едином порыве, у каждого была и собственная жизнь, свои привязанности. Жены, дети… Они ждали мужчин, на них надеялись…

Так прошел день. Турки продолжали вести пристальное наблюдение. Видя, что на выстрелы никто не отвечает, они осмелели, стали выходить из укрытий, выкрикивать оскорбления и угрозы в адрес осажденных.

Марко вел себя очень активно. Он все время разглядывал повстанческую цитадель, стремясь определить ее наиболее уязвимые места, и в конце концов пришел к выводу, что атака возможна лишь со стороны разрушенного моста, его следовало восстановить в самое короткое время. Бей уже запросил все необходимые материалы. Но для доставки их в такое место требовалось время. И он ждал, как часами ждет в засаде хищник, чтобы вернее напасть на жертву. Марко резонно полагал, что патриотам деваться некуда.

Второй день был на исходе. Он оказался труднее, чем первый. Чувствовалась нехватка еды. Траншея уходила все дальше вглубь. Слой красной мягкой глины не кончался, никаких серьезных препятствий пока не встретилось. Об этом не говорили, но у каждого тревожно сжималось сердце: «Что окажется в конце? Тянется ли такая рыхлая земля до самого склона? Неужели после очередного удара лопатой они вдруг увидят кусочек голубого неба? А если вместо этого лопата со звоном ударится о неприступную скалу?»

Приходили эти мысли и к Жоаннесу, но он тут же отгонял их и подбадривал товарищей.

Настал третий день. Работали молча, берегли силы. Каждый чувствовал, что сегодня патриоты получат ответ на все вопросы. Решалась судьба. Дело шло о жизни и смерти.

Траншея уходила вглубь метров на двадцать. Закатав рукава, Жоаннес трудился изо всех сил. Пот заливал глаза. Он не рыл, он сражался с этой горой. Удар, еще удар, еще один… Железо звякнуло о камень, из-под лопаты брызнул сноп искр!

– Проклятие! – простонал командир. – Гранитная скала!

– Этого не может быть! Давай еще посмотрим, попробуем копать рядом, – сказал кто-то из его бригады.

– Может быть, это просто отдельный камень, – добавил другой.

Снова взялись за работу. Расширили проход вправо, влево, вверх и вниз, не желая сдаваться, зная, что самое страшное – это утратить надежду. Но усилия оказались тщетными. Всякий раз стальное лезвие натыкалось на камень. Сомнений не было, от желанной свободы их отделяла вертикальная каменная стена. Столько труда, столько усилий, напряжения воли – и все напрасно! Неужели им суждено погибнуть здесь от голода в страшных мучениях?!

Бросив инструменты, македонцы в изнеможении опустились на землю. Все молчали. Через несколько минут Жоаннес поднялся, взял лопату и начал выстукивать возникшую перед ними каменную преграду. Он никак не хотел пасовать перед каменной глыбой. В одном месте звук от удара был звонче, в другом – глуше. Это говорило о различной плотности гранитного блока, похоже, толщина его не так уж и велика.

Все молча наблюдали за этой операцией, считая ее бесполезной.

– Нам все равно нечем пробить эту проклятую скалу, – произнес Михаил. – Здесь нужен динамит.

– У нас есть бомбы! – оживился Жоаннес.