сулило. И во мне вновь проснулась смутная тревога, не покидавшая меня все время пребывания в России. А предостережения Сэма еще больше укрепили ее.

Вольфганг говорил мне правду, признав, что я видела отца Вергилия раньше, до нашей встречи в монастыре Мелька. Он уточнил, что я видела Вергилия днем раньше в ресторане, где этот падре изображал официанта и следил за моим общением с Дакианом Бассаридесом. Это объясняло, почему он показался мне знакомым во время следующей встречи, вернее, смутнознакомым. Потом мне вспомнилось, как уклончиво ответил Вольфганг на мой вопрос о его таинственном управляющем Гансе Клаусе с таким странно изменчивым именем. Именно тогда я заподозрила, что он лжет.

Какое облегчение он, должно быть, почувствовал, когда я поверила, что в тот вечер в винограднике видела отца Вергилия. Но теперь я поняла, что виденная мною в лунном свете фигура принадлежала вовсе не отцу Вергилию, а человеку, которого я часто встречала в коридорах нашего ядерного центра в Айдахо: у того ветерана Вьетнама была пружинистая походка натренированного боксера. И тогда я поняла без тени сомнений, что чертовски законспирированная встреча в винограднике Кремса была у Вольфганга не с кем иным, как с моим собственным шефом, Пастором Оуэном Дартом.

Этой догадке сопутствовал целый поток озадачивающих мыслей. Прежде всего я вспомнила, что именно Дарт пригласил меня, молодого и совершенно неопытного специалиста прямо из университета, на работу в ядерный центр, а потом поручил мне задание с Вольфгангом сразу после моего возвращения с похорон Сэма. Теперь, задним числом, учитывая все дальнейшие обстоятельства, такая своевременность показалась мне более чем странной.

Опять-таки именно Дарт — якобы — беседовал с «Вашингтон пост» о моем «наследстве», и именно ему пришла идея сразу послать Оливера на почту, чтобы получить мою посылку.И вероятно, именно Пастор Дарт послал Вольфганга гоняться за мной по двум штатам до ущелья Джэксона, и именно он чуть не поругался с отделом федеральной безопасности ради того, чтобы я успела на самолет с Вольфгангом. Чего же ради сам Под примчался в Вену следующим рейсом? А если учесть его тайную встречу с Вольфгангом практически сразу после того, как мы спрятали документы, вкупе с сообщением Оливера о том, что Под до сих пор не вернулся из Вены, то в нашей истории явно появились осложнения… хотя сегодня вечером мне вряд ли удастся что-либо исправить.

Когда мы загрузились на борт следующего в Париж самолета, во мне сформировалось какое-то жутко холодное чувство. Я постаралась подавить горечь, испытываемую из-за ужасной измены Вольфганга, пока не смогу полностью разобраться в болоте всей этой лжи. Но об одном я боялась даже думать, хотя понимала, что должна. Самым ужасным мог оказаться последний привет из телеграммы Оливера.

Ведь человека, убитого в Сан-Франциско вместо моего кузена Сэма, звали Терон, как «шефа» Оливера. Имя убитого было Терон Вейн.

Мы оказались во Франции еще до полуночи, но в аэропорту Шарля де Голля было довольно пусто. Пункты обмена денег уже закрылись, и служащие ушли домой. В стеклянных переходах туннелей замерли даже обесточенные на ночь эскалаторы. К счастью, наша встреча с Зоей была назначена только на завтрашнее утро.

Однако если во Франции сейчас полночь, то, значит, в первоклассном нью-йоркском пентхаузе Джерси — около шести вечера, то есть время коктейлей еще не наступило и, возможно, она еще будет способна уделить мне внимание, если позвонить прямо сейчас. Мне вдруг подумалось также, что даже безопаснее позвонить из автомата в аэропорту, чем из номера в отеле, который организует для нас Вольфганг. Если неделю назад я мечтала о нашей следующей длинной и плавной ночи страсти перед камином в замке, то сейчас пыталась выкинуть все это из головы.

Я выяснила, как воспользоваться моей визитной карточкой для телефонного разговора. Вольфганг, как я видела через стеклянную перегородку, стоял в ожидании прибытия нашего багажа около международной «карусели». После нескольких звонков Джерси сама взяла трубку. Ее мелодичный голос звучал необычайно трезво и так живо, словно она находилась в двух шагах от меня.

— Бонжур тебе, мама, из Парижа, — вежливо, но не слишком сердечно приветствовала я ее. — Лаф настойчиво просил, чтобы я позвонила тебе, как только прилечу из Вены. И вот в данный момент я стою в телефонной кабинке в аэропорту Шарля де Голля, здесь у нас уже за полночь, и поблизости крутится мой спутник. Но ты, вероятно, догадалась, что привело меня сюда: маленькая семейная подробность, которую ты так и не удосужилась поведать мне за двадцать пять лет. Может, в целях экономии времени и нервов ты соблаговолишь все-таки сообщить мне то, что сочтешь нужным?

Молчание Джерси настолько затянулось, что я уже подумала, не бросила ли она трубку.

— Мама? — не выдержала я наконец.

— Ох, Ариэль, милая, мне очень жаль, — ответила она вроде бы с искренним раскаянием, хотя, естественно, я не забывала ни на минуту, что примадоннам не чуждо актерское мастерство. — Радость моя, я держала тебя в неведении только в надежде на то, что тогда у тебя, вопреки всему, будет больше шансов на нормальную жизнь. — Она рассмеялась и добавила с легкой горечью: — Если такая вообще существует.

— Мама, я не прошу тебя объяснить причины того, что ты сделала или не сделала за все эти годы. Об этом мы сможем поболтать позже. — Гораздо позже, подумала я. В сущности, при удачном раскладе я предпочла бы попросту избежать этого подробного признания. — Но сегодня мне хотелось бы узнать лишь несколько голых и сухих фактов. Достаточно краткого перечисления некоторых сведений, возможно связанных с твоей семьей… пардон, с нашей семьей. Надеюсь, я прошу не слишком многого?

— Не знаю, почему я лелеяла глупые надежды, что этот день никогда не наступит, — почти раздраженно сказала Джерси. — И уж конечно, я совершенно не представляла, что международный звонок от родной дочери захватит меня врасплох, не дав мне осушить бокал спасительного коктейля! Ты рассчитываешь, что мне удастся за три минуты оправдаться за всю мою жизнь?

— Ладно, говори сколько угодно, — уступила я. — Лафу хотелось, чтобы я выслушала тебя первой. В нашем распоряжении целая ночь, поскольку с дражайшей бабулей я должна встретиться только утром.

— Отлично. А какие именно голые и сухие факты ты хочешь узнать? — хладнокровно спросила она.

— Ну, к примеру, почему твоя мать сбежала во Францию, бросив тебя во время войны, и почему потом ты вышла замуж или жила вместе с двумя, нет, даже со всеми тремя ее братьями.