— Тогда мне нужно выпить, — резко заявила Джерси, оставив меня висеть на телефоне за мои кровные денежки, уплывающие в океанские просторы.

Через мгновение она вернулась, и до меня донеслось тихое позвякивание кубиков льда о стенки бокала, сопровождающее ее речь. Выпивка подействовала на нее как-то странно, поскольку ее голос обрел некий стальной оттенок, словно она облачилась в броню доспехов.

— Что тебе уже успели рассказать? — спросила Джерси.

— Более чем достаточно, уверяю тебя, мамуля, причем для моей же собственной пользы, — сказала я. — Поэтому тебе нет никакой нужды стесняться в выражениях, вываливая на меня очередные новости.

— Значит, ты уже знаешь об Огастусе?

— А что, собственно, ты имеешь в виду? — осторожно произнесла я.

Наверное, она имела в виду то, что его настоящим отцом был Дакиан Бассаридес, однако разве не мне полагалось задавать вопросы? С чего бы мне выдавать так сразу все, что я знала, женщине — пусть даже моей матери, — которая всю жизнь продержала меня в полном неведении относительно ее собственного происхождения? Услышав следующее замечание Джерси, я сразу похвалила себя за то, что попридержала язык.

— Я имею в виду, объяснил ли тебе Лафкадио, почему я ушла от твоего отца?

Несмотря на выпивку, Джерси пока изъяснялась вполне внятно.

Совершенно не представляя, к чему может привести наш разговор, я определила для себя только один положительный момент: я должна постараться всеми силами выведать любые тайные подробности нашей истории.

— Почему бы тебе не изложить твою версию событий? — предложила я единственный пришедший мне на ум ответ, позволяющий уклониться от простого отрицания.

— Очевидно, что ты этого не знаешь, — сказала Джерси. — И честно говоря, будь на то моя воля, то и я, наверное, предпочла бы обо всем забыть. На мой взгляд, было бы гораздо лучше, если бы ты так ничего и не узнала. Однако раз уж ты прилетела из Вены в Париж, то я боюсь, что подвергну тебя серьезной опасности, продолжая и дальше хранить эту тайну.

— Я и так уже в серьезной опасности, мама! — стиснув зубы, процедила я.

О боже, как бы мне хотелось свернуть ее чертову шею!

Вольфганг, удивленно подняв брови, поглядывал на меня через стеклянную стенку кабины. Я пожала плечами, словно ничего не случилось, и попыталась изобразить улыбку.

— Конечно, я понимаю, что у тебя есть все права знать, — сказала Джерси.

Она вновь умолкла, словно пыталась собраться с мыслями. Я слышала лишь тихое, удаленное на тысячи миль позвякивание льда в бокале. Мне казалось, что я готова к любым неожиданностям. Но наконец моя мать заговорила, и, как это обычно бывает у меня с родственничками, я подумала, что лучше бы она этого не делала.

— Ариэль, дорогая, у меня есть сестра, — начала Джерси. Не дождавшись от меня никакой реакции, она продолжила: —

Вернее, мне следовало сказать, была сестра. Мы с ней никогда не были близки, не виделись годами, а сейчас она уже умерла. Но в результате… непростительной измены со стороны твоего отца много лет назад… — Следующие слова она почти заглушила вздохами. — Милая, у тебя тоже есть сестра, почти твоя ровесница.

Я не верила своим ушам. Почему же никто не говорил мне об этом? Мне осточертели бесконечные потоки лжи и обмана, воспроизводимые колоратурным голоском моей знаменитой матери, хотя, очевидно, виновата в этом далеко не она одна. Огастус также отлично замаскировался.

Больше всего мне хотелось сейчас повесить трубку, сделав вид, что прервалась связь. Но я смутно предчувствовала, что это был только хук слева, а удар в правую челюсть еще впереди. Поэтому я продолжала слушать, затаив дыхание. Я поняла, что вероятной «соучастницей» измены моего отца не может быть его нынешняя жена, Грейс. Она была слишком юной в те времена, когда Джерси ушла от него. Но Джерси еще не закончила говорить:

— Ариэль, я понимаю, что нам с твоим отцом давно следовало рассказать тебе все.

Она помедлила, видимо для того, чтобы заглотнуть очередную порцию допинга для поддержания сил во время дальнейшего разговора. Я видела, как Вольфганг расхаживает вокруг транспортера, и порадовалась тому, что французская багажная система считается одной из самых неторопливых в Европе и у меня еще есть время для получения всеобъемлющей информации, хотя и сильно сомневалась, что мне этого хочется.

— Ты спросила, почему моя мать бросила меня, — сказала Джерси. — Это не совсем верно. Зоя отправилась во Францию, чтобы забрать мою сестру Халле, которая воспитывалась у своего отца в Париже. Это же было военное время, ты понимаешь…

— У какого отца? — прервала ее я. — Ты хочешь сказать, что отцом твоей сестры был не ирландский летчик?

Хотя что тут удивительного, учитывая Зоину репутацию?

— Моя мать была замужем, или, лучше сказать, имела ребенка — мою сестру — от другого мужчины. Учитывая, что наши отцы в военное время оказались по разные стороны баррикады, Халле воспитывалась отдельно от меня, и у нас были разные жизни. Но когда ты сказала, что недавно была в Вене, я подумала, что дядя Лаф познакомил тебя с ее…

— С кем?! — воскликнула я, начиная чертовски нервничать.

Я поняла, что отцы этих девочек воевали на разных фронтах. Но если сестра Джерси уже умерла, то с кем же Лаф мог познакомить меня в Вене? И тут Джерси выдала именно то, что я ожидала.

— Я никогда не простила ни твоего отца Огастуса, ни мою сестру за их предательство, — сказала она. — Но родившийся у них ребенок, твоя сестра, стала совершенно очаровательной девушкой и к тому же исключительно талантливой. Последние десять лет Лафкадио опекает ее и, можно сказать, пестует ее талант. Вот я и подумала, что ты могла с ней познакомиться. Они повсюду путешествуют вместе.

Глубоко вздохнув, я прижала трубку к груди, моля, чтобы на меня обрушился потолок или еще что-нибудь в таком же роде. Я не могла поверить случившемуся. Медленно поднеся трубку обратно к уху, я услышала, как моя мать сообщает:

— Ариэль, твою сестру зовут Беттина фон Хаузер.

«Я надеюсь, вы полюбите друг друга, как сестры», — вот что сказал Лаф, познакомив меня в Солнечной долине с Беттиной Брунхильдой фон Хаузер. В ту же ночь, явившись в мой номер в «Приюте», Бэмби поведала об «опасном увлечении» мной ее брата Вольфганга — хотя в тот раз, насколько я помню, она говорила, что это, возможно, поставит под угрозу всех нас. Боже милостивый, неужели она имела в виду, что Вольфганг тоже приходится мне братом?

Слава богу, нет. Мать Вольфганга, Халле, была замужем за каким-то австрийцем, умершим вскоре после рождения Вольфганга — но, к счастью, перед тем, как она вступила в интимные отношения с моим отцом Огастусом. Тем не менее это не упрощало наших семейных сложностей.

Закончив минут через двадцать телефонный разговор с матерью, я стала неизмеримо более сведущей в семейных делах. Мою традиционную фразу о «весьма сложных родственных связях в моей семье» теперь вполне справедливо было бы предварять словами: «Как же мало я знала… » Но на сей раз благодаря легкому нажиму на Джерси на поверхность этого болота всплыли далеко не пустые отговорки.

По словам Джерси, ее мать Зоя Бен, младший и единственный ребенок Иеронима и Гермионы, убежала вместе с Пандорой и к пятнадцати годам стала прекрасной танцовщицей. Следуя примеру Айседоры Дункан, ставшей ее подругой, наставницей и покровительницей, Зоя вскоре создала свой собственный уникальный стиль исполнения. Ко времени трагической смерти Айседоры в 1927 году, когда Зое было всего лишь двадцать лет, моя молодая бабуля уже блистала на сцене «Фоли-Берже», «Опера Комик» и во множестве других мест. Тогда же она познакомилась с Хиллманном фон Хаузером.

Богатому и влиятельному Хиллманну фон Хаузеру было уже под сорок — этакий рыцарь тевтонского ордена, член нескольких подпольных немецких националистических организаций типа «Общества Туле» или «Armanenschaft», уже в 1927 году оказывавший активную финансовую поддержку Национал-социалистической партии и лично Адольфу Гитлеру. Такой же светловолосый, как Зоя, этот рослый красавец уже десять лет был связан узами брака с не менее родовитой, чем его собственная, немецкой семьей, однако брак его оказался бездетным.