— Для меня его появление тоже было неожиданным. Я уже приготовилась ко сну, — заверила я Вольфганга. — Это был секретарь моего дядюшки, Волга. Лаф встревожился, когда я не дала о себе знать в Вене. Мне следовало хотя бы позвонить ему.

— Его секретарь? — недоверчиво спросил Вольфганг. — Но мне сообщили, что вы провели вместе несколько часов — чуть ли не до рассвета! О чем он мог говорить так долго?

Я сомневалась, что мне стоит особенно распространяться о нашем ночном разговоре, и вообще меня обидел его тон. Мало того, что я целую неделю не высыпалась, а вчера вообще улеглась спать голодной, так мне еще за завтраком устраивают допрос в духе испанской инквизиции! Поэтому, когда угрюмая женщина с усиками добрела до нашего стола с хлебной корзинкой и миской каши, я зачерпнула себе немного горячей овсянки, сунула в рот кусок подсохшего хлеба и ничего не ответила. Правда, согревшись за этой трапезой, я слегка оттаяла.

— Извини, Вольфганг, но ты же знаешь, как относится к тебе мой дядя Лафкадио, — сказала я. — Он действительно очень беспокоился, не зная, где я пропадаю с тобой в Вене. Не дождавшись меня на ужин, он даже позвонил мне на работу в Айдахо, пытаясь выяснить, что могло со мной произойти.

— Он звонил в твой центр? — перебил меня Вольфганг. — А с кем он там говорил?

— С моим домовладельцем, Оливером Максфилдом. Они знакомы, между прочим, — напомнила я ему. — Видимо, Лафу хотелось что-то обсудить со мной. Мы поговорили немного в Солнечной долине, но какие-то дела он отложил до Вены, а я не объявилась. Именно поэтому он и послал за мной Волгу.

— Какого рода дела? — тихо спросил Вольфганг, сделав глоток кофе.

— Семейные дела, — ответила я. — Очень личного характера.

Я глянула на тарелку с подзастывшей овсянкой. Вчера вечером я поняла, что невозможно предугадать, когда удастся поесть в следующий раз, поэтому заставила себя проглотить еще несколько ложек и завершила завтрак горьким кофе. Мне почему-то не слишком хотелось откровенничать с Вольфгангом насчет того, что я узнала, поэтому я просто добавила:

— Вольфганг, когда мы вернемся в Вену, то мне хотелось бы по пути в Айдахо задержаться в Париже. Ненадолго, всего лишь на день. — Я помолчала, наткнувшись на его удивленный взгляд. — Я надеюсь, что ты поможешь мне встретиться в Париже с моей тетей Зоей.

После завтрака мы покинули наше очаровательное временное жилье, напоминающее колонию для заключенных, и погрузились в некое бронированное транспортное средство, похожее на танк с окошками. Для пущей уверенности в том, что нас доставят, куда следует, помимо шофера в машине сидел очередной интуристовский персонаж женского пола «в штатском». Решив, что пора вернуться на грешную землю, я вытащила выданные мне в МАГАТЭ документы, освежила в памяти наше расписание и сверила с картой маршрут командировки.

На сегодняшнее утро была запланирована примерно часовая поездка в сторону Балтийского моря, в западный пригород Ленинграда. Там, на атомной станции в Сосновом Бору и в соседствующем с ней летнем дворце Екатерины Великой, нас ждала обзорная экскурсия и осмотр одного промышленного — как мы их называем в Америке — ядерного реактора, производящего электрическую энергию для общественного потребления.

По пути туда мне пришло в голову, что впервые с тех пор, как я уехала из Сан-Франциско, погода вдруг смилостивилась, отменив дожди, туман, снег и обледенелые дороги и позволив мне спокойно созерцать окрестности. На набережной меня встретил величественный Эрмитаж, окрашенный в цвет зеленого горошка и отражающийся в Неве, словно упомянутый Волгой легендарный Китеж, схоронившийся в глубине до новых дней, когда он вновь сможет подняться из вод. По ясному голубому небу плыли кудрявые облачка. Дорогу окаймляли скелетообразные очерки деревьев, поблескивающие на их ветвях капли воды ночного дождя еще напоминали о зиме, но резкий запах новой жизни, поднимающийся от влажной, проснувшейся земли, вплывал в полуоткрытые окна нашего пикапа.

В то утро группа подтянутых молодых инженеров и физиков с именами типа Юрий и Борис без малейшей задержки бодро провела нас по большой атомной станции Соснового Бора, и я впервые удовлетворила наконец свой горячий интерес, узнав, что именно послужило причиной нашего приглашения в Россию. Буквально в нынешнем апреле, во время визита в Лондон Михаил Горбачев, вероятно увлеченный духом гласности и перестройки, удивил всех, объявив о решении СССР прекратить в одностороннем порядке производство ВОУ — высокообогащенного урана, используемого в атомных боеголовках, а также сократить производство в России плутониевых ядерных реакторов.

В тот же день, в ходе моего первого фундаментального погружения в главный «мозговой центр» Ленинградского института ядерной физики, наша фамильная история начала приобретать еще более значительный размах. На очередном кратком совещании, которые так любят затягивать ядерщики всего мира, директор этого института Евгений Молотов, статный мужчина с продолговатым скуластым лицом и резко очерченным носом, имевший неуловимое сходство с Белой Лугоши [67], посвятил нас в одну давнюю историю.

Началась она с той самой борьбы, о которой прошедшей ночью упоминал Волга Драгонов, — борьбы, тянувшейся уже более двух тысячелетий и, видимо, не прекратившейся до сих пор. Ее объект — все та же Центральная Азия — в этом процессе практически не потерял своей таинственности. Наряду с прочими соискателями англичане и русские уже пятьсот лет пытались осуществить свои притязания и даже придумали название для такого занятия. Они назвали его Великой игрой.

Русский великий князь Иван III, потомок Александра Невского, отказавшись в 1480 году заплатить дань в Золотую Орду, положил конец двухсотпятидесятилетнему татаро-монгольскому игу. Иван женился на Зое Палеолог, единственной племяннице последнего христианского византийского императора. Когда турки захватили Константинополь, он объявил себя главой восточной церкви и защитником веры.

Эта политически выгодная для церкви и государства свадьба произошла на пороге важных исторических событий в жизни Западной Европы: к 1492 году Колумб отправился бороздить океанские просторы, а Фердинанд и Изабелла успели выгнать из Испании евреев и мавров, разрезав семисотлетний ковер, расшитый в стиле южной и восточной культур, и устремив взоры Европы на Запад. Это ознаменовало начало распада феодального строя, подожгло фитиль национализма и спровоцировало последующий всплеск колониальной экспансии.

Один северный остров довольно поздно вступил в эту территориально-захватническую игру. Лишь 31 декабря 1600 года Елизавета I распорядилась об учреждении в Англии Ост-Индской компании. Голландцы не замедлили вступить с ней в конкурентную борьбу, продолжая соперничать с Испанией и Португалией, которые еще умудрялись удерживать фактическую монополию на торговлю специями в Малайзии и на Молуккских островах («Островах пряностей»). За полвека официальные Ост-Индские торговые компании расцвели также в Дании, Франции, Швеции и Шотландии. «Алмазом английской короны» считалась Индия с ее теплыми портами, обширными культурными богатствами и, казалось, неистощимыми природными ресурсами.