— Смерть от огня. Во имя божественного грома мы вверяем тебя Таранису.

Белин даже не шелохнулся, когда над ним быстро и уверенно взмахнули топором, хотя Иосифу показалось, что он услышал его вздох сразу после того, как лезвие топора нанесло смертельный удар по черепу. Белин упал вперед, лицом в землю.

Двое молодых мужчин вышли вперед и, когда Ловерний одним резким движением вытащил топор из головы своего сына, затянули петлю на его шее.

— Смерть от воздуха, — сказал Ловерний. — Мы вверяем тебя Езусу.

В тишине Иосиф услышал громкий хруст, звук сломанной гортани.

Двое мужчин — теперь уже им помогал и Иосиф — подняли обмякшее, но прекрасное тело Белина с опущенной головой над солоноватыми водами. И наконец Ловерний произнес последние слова, которые следовало произнести в ту ночь:

— Смерть от воды. Мы вверяем тебя Тевтату.

Иосиф смотрел, как погружается в болото и бесследно исчезает принятое землей тело.

Но за мгновение до полного исчезновения Иосифу вдруг привиделось — на краткий миг — странное движение в этих непроницаемых черных водах. Ему показалось, что он видел, как Бог, раскинув руки, принял тело Белина в свои объятия. И Бог улыбался.

«Сиреневый уголок» неизменно утопает в цветах, оставаясь одним из самых очаровательных парижских ресторанов в любое время года. Обстановка там совершенно не соответствовала тому мрачному путешествию по нацистской Германии и Австрии, в которое нас увлек сегодня томный взгляд моей бабушки Зои. При входе нас встретили пушистые грозди белой сирени. Наш столик находился перед балконом, украшенным решетками, увитыми виноградными лозами.

Зоя сообщила нам, что заранее сделала заказ. Отведав принесенное сомелье вино и дождавшись, пока всех нас обслужили, она вернулась к нашей излюбленной теме: истории нашего семейства.

— Как я уже упомянула, — начала она, — высоко в Швейцарских Альпах, поблизости от перевала Малый Сен-Бернар, берут начало четыре реки. Около века назад в том месте образовалась утопическая община. Моя бабушка Клио, крайне важный, но не стремившийся к славе персонаж нашей истории, прожила там много лет с моим дедушкой Эразмом Беном, одним из главных основателей этой общины.

В моей голове вдруг зазвенел колокольчик, напомнив рассказ Дакиана Бассаридеса об утопиях перед экскурсией по залам венского Хофбурга: он тогда заметил, что идеалисты, охваченные идеей улучшения цивилизации, зачастую заканчивают попытками выведения людей более совершенной породы.

— Идеальный мир в горном уединении, возрождение золотого века, — продолжала Зоя. — В прошлом веке такими идеями заразились буквально все, а многие лелеют их и доныне. Но — и это я тоже говорила — жизнь далеко не так проста, чтобы можно было разложить ее на черно-белые составляющие. Вполне возможно, что стремление моего дедушки к такой утопии стало главной причиной всех последовавших несчастий.

Я не припомню, что нам подавали на ланч в тот день. Но очень хорошо помню малейшие подробности поведанной Зоей истории. По ходу ее рассказа все вставало на свои места, и я начала понимать, что наша маленькая семья действительно могла выступить в роли упомянутого Дакианом стержня или оси, вокруг которой все крутится — как животные на карусели или как зодиакальные созвездия, зримо вращающиеся по небу вокруг кончика хвоста Малой Медведицы.

Я с увлечением слушала начатую Зоей историю о нашем личном семейном Эдеме. Естественно, до грехопадения.

— Моя бабушка Клио, — продолжила Зоя, — была единственным ребенком в швейцарской семье, которая, как было заведено в те дни во многих богатых семьях, увлекалась научными изысканиями, к которым относились путешествия и поиски разнообразных затерянных царств и цивилизаций. Помимо всего прочего, Клио с глубоким интересом изучала античность. Она не только листала пыльные фолианты, но и была страстной поклонницей недавно придуманной науки — полевой археологии.

К своим двадцати годам Клио уже вовсю участвовала в экспедициях ее отца, побывав с ним в самых экзотических и удаленных уголках мира. Она присоединилась также к искателю приключений Генриху Шлиману, сколотившему состояние в России на военных поставках во время Крымской войны и щедро тратившему его на широко освещавшиеся в печати стихийные поиски знаменитых затерянных городов Греции: Микен и Трои.

Посвятив юные годы изучению древних языков, Клио смогла определить происхождение многих предметов, о которых узнавала из ветхих манускриптов, обнаруженных в гробницах, могильниках и пещерах. Довольно успешно применила она свои знания для поиска великих и прекрасных потерянных городов и для нахождения очень ценных реликвий — подобно тому, как Шлиман лишь благодаря тщательному изучению классической литературы обнаружил за стенами Микен шахтные гробницы с богатейшими сокровищами древнего мира.

В 1866 году двадцатилетняя Клио познакомилась со своим будущим мужем, голландцем, который, как и Шлиман, разбогател на военных поставках. Этот человек, Эразм Бен, финансировавший археологические проекты Шлимана, был вдовцом и воспитывал единственного сына, Иеронима, который в свое время станет моим отцом. Если большое состояние, сколоченное во время войны, тратилось Генрихом Шлиманом практически только на расхищение и грабеж человеческого прошлого, то капиталы моего дедушки, Эразма Бена, шли исключительно на некое совершенное преобразование человеческого будущего, создаваемого всецело по его личномупредставлению. И даже выходившего за его рамки.

Эразм увлекся также созданием утопической общины, которую финансировал в Швейцарии. Жизнь в ней основывалась на многих известных новомодных теориях, включая «сортировку», строгий генетический отбор, игравший большую роль в фундаментальных научных поисках того времени: селективное воспроизведение. В таких утопических общинах опытным путем проверялись способы достижения улучшенных урожаев и приплода домашних животных, и каждое лето Эразм проводил в Альпах, инспектируя центр вложения его капиталов.

Клио все это ненавидела. Она выросла в семье швейцарских протестантов, но получила либеральное образование с широкими взглядами, совершенно необычное для девушек того времени. Хотя человек, за которого она вышла замуж, был богат, умен и красив, вскоре после женитьбы Клио полностью разочаровалась в Эразме Бене, и особенно в его идеях идеального мира.

Она быстро поняла, что попала в руки угрюмого ортодоксального кальвиниста, который считал, что женщины и дети мало отличаются от домашнего имущества, но зато причислял себя, любимого, и немногочисленных ему подобных к некой избранной касте, практически недосягаемой для простых смертных. Белокурая красавица и умница Клио также вскоре поняла, что Эразм женился на ней не столько из-за ее прекрасного тела или умственных способностей, сколько из-за значительного состояния, обладательницей которого она как единственный ребенок станет после смерти отца, — но главное, из-за принадлежавшей ее семье исторически ценной коллекции артефактов, талисманов и свитков, в собрании которых она принимала активное участие.

Эразм, точно околдованный, стремился завладеть знаниями, в основном связанными с тайнами прошлого и с могуществом, которое они могли ему принести в будущем, совершенно не обращая внимания на современную жизнь. Когда через пару лет после женитьбы у Клио родилась дочь, Эразм сразу перекочевал в отдельную спальню, решив, что выполнил свои генетические обязанности. В конце концов, считая сына от предыдущего брака, он уже дважды исполнил супружеский долг! Хотя такая ситуация в прошлом веке была общепринятой в семьях высшего класса, жизнь нашей семьи вскоре неожиданно и очень странно изменилась.