Он сожалел о гнусных постоялых дворах, где им пришлось останавливаться во время недельного путешествия, о старой карете. Он вынужден был купить ее за бесчестно высокую плату, потому что кучер отказался их везти дальше Глазго. Теперь он молча скакал рядом с Гордоном, который управлял каретой.

Дождавшись на окраине Лондона темноты, они въехали в город ночью, чтобы остаться незамеченными и отсрочить, насколько возможно, повешение Джека. Когда они глубокой ночью, оставив старую карету в Саутворке, поскакали в Мейфэр верхом, Джек сожалел, что Лиззи сидела перед ним, ее тело прижималось к его телу.

Но Джек не сожалел, что вернулся в Лондон.

Да, он был на удивление взволнован, снова оказавшись в месте, которому принадлежал, особенно после долгого отсутствия. Даже вид двух хорошо одетых пьяных джентльменов, идущих, спотыкаясь, мимо больших городских домов, единственная богато украшенная карета, грохочущая по булыжной мостовой, заставляли Джека чувствовать себя дома.

О чем он сожалел больше всего, так это о близости с Лиззи, потому что уже не мог стереть воспоминания, ощущение ее кожи, ее вкус у себя во рту. Не мог находиться так близко к ней во время бесконечного путешествия из Шотландии, даже не коснувшись ее. Он следил за взглядами, которыми Лиззи обменивалась с Гордоном, и ему хотелось быть на его месте. Он злился, когда тот называл ее «девушка», и чувствовал тупую боль, когда в ответ Лиззи мило улыбалась. Он не мог показать свои чувства, это подвергло бы опасности ее шанс счастливого замужества.

Да и все путешествие было чертовски неудобным для Джека. Он даже разгневался, когда они подъехали к его дому на Одли-стрит, а дворецкий не проснулся, чтобы встретить их.

Наконец появился Уинстон в ночном колпаке, с двумя слугами и зажженными свечами. Джек прошествовал в холл.

— У нас гости, Уинстон, — сказал он, словно отсутствовал всего несколько дней. — Нам требуются комнаты для них.

Уинстон взглянул на него, потом на Лиззи, глаза у которой стали похожи на чайные блюдца, когда она увидела дом Ламборна. За ней шел Гордон, у того глаза сверкали, пока он внимательно осматривал холл.

Честно говоря, после недель в Шотландии все это казалось Джеку несколько претенциозным.

— Милорд?

Джек пристально взглянул на дворецкого, предостерегая от лишних вопросов. Уинстон хорошо знал графа.

— Добро пожаловать домой, — сказал дворецкий без дальнейших церемоний. — Могу я показать леди ее комнаты?

— Можешь, — коротко ответил Джек.

Уинстон поклонился Лиззи, словно был одет по форме.

— Прошу следовать за мной, мисс…

— Бил. Мисс Элизабет Бил, — сказала она. — Благодарю, сэр.

Джек притворился, что занят шляпой и перчатками, но искоса наблюдал, как она поднимается за дворецким по лестнице. Она казалась нерешительной, почти испуганной. Ее простое муслиновое платье выглядело неуместным в этом городе.

— Это что, мрамор? — спросил Гордон, топнув сапогом по полу.

Джек нехотя перевел взгляд на молодого человека:

— Да.

— И очень хороший мрамор. Да, очень хороший.

Взяв одну из свечей, оставленных слугами на консоли, Гордон направился через холл к двум картинам стиля рококо, висевшим рядом, и стал внимательно их рассматривать, словно находился в музее.

— Великолепно, — бормотал он. — Надежное вложение денег, как я понимаю.

Джека совершенно не интересовало мнение Гордона. Ему хотелось, чтобы тот вообще исчез с глаз долой.

— Уинстон позаботится о вас. А я пойду спать, если не возражаете.

Гордон не ответил, продолжая восхищаться картинами, Джек направился к лестнице и чуть не столкнулся со слугой, который торопился дать ему свечу.

Хорошо, что он снова в Лондоне. Здесь он придет в себя. Знакомая обстановка и превосходное шотландское виски притупят его воспоминания. Это его жизнь, а не ремонт какой-то ветхой крыши в Шотландии!

Лиззи понимала, что Джек богатый человек, он ведь граф, но даже не могла представить, насколько он богат. Роскошь вроде этой была выше ее понимания.

Бедный мистер Уинстон, в халате и ночном колпаке, быстро приготовил ей постель и накрыл таким превосходным шелковым покрывалом, что Лиззи не отказалась бы сделать из него платье. Закончив, он сообщил, что утром к ней придет горничная. Лиззи попыталась заверить его, что горничная ей не требуется, но мистер Уинстон, похоже, был уверен в обратном.

— Все леди, приезжающие в гости к его светлости, имеют горничных, — твердо сказал он.

Когда Уинстон вышел и слуга затопил камин — причем дровами, как она заметила, — Лиззи обошла комнату, ведя пальцами по богатой парчовой обивке мебели, восхищаясь изысканной резьбой туалетного столика. Здесь были три комнаты: спальня, гардеробная и огороженный личный клозет. О таком Лиззи читала, но до сих пор не видела, Ковры под ногами были настолько толстыми, что она шла как по подушкам, а шерстяные портьеры достаточно плотными, чтобы исключить сквозняки.

Она села на край постели, затем легла. Над головой была картина неба, что неудивительно, сама комната напоминала рай. Она чувствовала себя разбитой от усталости, но последние дни сон не шел к ней. Сердце постоянно боролось с разумом. Она думала о роскоши, к которой он привык, о слугах, встающих среди ночи, чтобы выполнить его приказания. И она, попавшая в беду провинциальная женщина, безнадежно влюбилась в него! В самого неподходящего для нее человека.

И великолепная комната, в которой она оказалась, делала это болезненно очевидным. Она вписывалась в его особняк не больше, чем старая корова, а он подходил Торнтри не больше, чем прекрасное изделие тончайшего фарфора.

Утром Лиззи разбудил тихий стук в дверь. Потом дверь открылась и в комнату быстро вошла девушка в форменной одежде служанки. За ней следовала молодая женщина примерно одного возраста с Лиззи. Она неодобрительно хмурила брови.

Служанка присела в реверансе. Другая женщина, скрестив руки на груди, критически оглядела Лиззи:

— Могу я спросить, кто у нас здесь?

— Я…

Лиззи не знала, что сказать.

Красивая женщина, с темными волосами и янтарного цвета глазами, подошла ближе. Она была в великолепном бело-золотом платье безупречного покроя, в ушах покачивались янтарные серьги, на шее колье. Женщина, какой мечтала быть Шарлотта: утонченной, искушенной в светских делах. Она была очень красивой. И злой.

— Люси доложила мне, что Уинстон посреди ночи дал ей приказ обслуживать гостью графа. Но, девушка, графа здесь нет. Я знаю, чего вы добиваетесь. Так что лучше соберите вещи и ступайте своей дорогой.

Лиззи вдруг поняла, что женщина считает ее незваной гостьей. Или еще хуже.

— Извините. — Она быстро встала и завернулась в шаль. — Если меня отсылают домой, это должен сделать граф. Вы разговаривали с мистером Уинстоном? Он сказал вам, что граф привез меня сюда?

Женщина открыла рот, потом закрыла и внимательно посмотрела на нее.

— Вы шотландка, — недоуменно сказала она.

— Да, — гордо ответила Лиззи.

— Шотландка! Как понимать, что он привез вас сюда? Он же не здесь? Ему лучше здесь не быть! Он в Шотландии!

— Или он в Лондоне, или меня привел сюда его дух, — возразила Лиззи.

— О нет. — Молодая женщина покачала головой. — Нет, нет и нет. Он не может быть в Лондоне! Проклятый болван хочет, чтоб его повесили?

Она выскочила за дверь, оставив ее открытой, и побежала по коридору, зовя Джека.

— Кто это? — Лиззи взглянула на служанку.

— Леди Фиона, — сказала та, опять сделав реверанс, — сестра графа. А я Люси, мэм. Я буду вашей горничной.

Горничная и сестра! Джек Хейнс забыл упомянуть про сестру в Лондоне, и за это Лиззи очень хотелось дать ему пипка.

Джек не упомянул сестру, поскольку не знал, что Фиона в Лондоне. Когда он видел ее последний раз, она заявила о своей маловероятной и весьма неожиданной помолвке с Дунканом Бьюкененом, лэрдом Блэквуда, а потом сообщила, что люди принца ищут Джека. Она послала его в горы, предупредив, что если он задержится, то будет повешен. С тех пор Джек был в бегах.