Смысл нашей содержательной беседы сводился к следующим взаимосогласованным тезисам:

- наши бабы суки,

- но хоть они и суки, мы за них в ответе, это ещё Экзюпери сказал,

- а раз так, то мы за них любого, кто хоть пальцем:

а) порвём,

б) порежем (по этому поводу мы по очереди громогласно заявили: "Я художник не местный, попишу - уеду"),

в) я попишу,

г) нет, я попишу,

д) нет, я,

е) а я говорю я,

ё) и т.д.

Пляж. Песок. Камыши. Свет фонаря. Маринка медленно раздевается и, покачивая попкой, заходит в воду. Кто-то из местных плюхается рядом: видать, желает спинку потереть.

Игорь в сторонке разводит костерок - лето, однако ночь не жаркая - подсаживаюсь, закуриваю. Из-за обилия выпитого тление "примы" абсолютно не тревожит рецепторы носоглотки. Игорь просит сигарету, если не жалко. Мне не жалко. Дерьма никогда не жалко.

А потом он говорит:

- Ты понимаешь, что, если вы кого-нибудь порежете, отсюда никто не уедет?

Я понимаю, но мне плевать, что я ему и сообщаю:

- Мне плевать.

Он кивает. Он понимает, что мне плевать. А ещё он понимает, что Кабану плевать втройне: Кабан в полнейшем умате. И это всеобщее понимание тотального плевания означает, что наши крыши медленно, но уверенно сползают - уже трескаются шифером где-то возле фундамента: МЫ СЕБЯ ПОЧТИ НЕ КОТРОЛИРУЕМ. И это ПОЧТИ пьяно пошатывается на кончике ножа. В прямом смысле.

- А чо ты дёргаешься? - Игорь смотрит мне прямо в глаза, - Из-за кого? Твоя девушка? Нет? Они подруги. Одноклассницы. Может, с одного двора. Угадал? Они - общие. А общие - палюбасу ничьи. Может ты на неё, или на неё? виды имеешь? Твои проблемы! - он затягивается, выдыхает через нос и сплёвывает, - Никто из моих ребят чужого никогда не трогал. Ясно тебе?

И мне стало ясно. Через несколько лет. Я, вообще, понятливый.

- Слышь, Игорёк, а у вас корабли на фотонах, или вы иначе размножаетесь?

- Чего?

- Даже так, значит... Н-да, много во вселенной загадок природы... пьян акушер, преждевременны роды...

Утром мотоциклы взревели, презрительно пукнули выхлопами и оставили после себя мрачный похмельный синдром. На память. И страх, что могло случиться непоправимое.

- Нормальные пацаны. - Юра прячет нож, стягивает завязки рюкзака.

- А ведь действительно нормальные. - Я подмигиваю белому медвежонку, и тот, не спеша, переваливаясь с пятки на носок, растворяется в тумане.

Тогда я впервые погрызся с девчонками. Наверное, от зависти: моё-то шестнадцатилетие было попроще.

* * *

Трезвенники, завидуйте! - хоть вам и проще! Похмелье мелким грызуном не подточит ваши силы, обратная дорога не покажется адом! Завидуйте, ибо вы много потеряли: вы не видели эти поля.

Поля...

Необъятные украинские поля, слегка унавоженные куриным помётом. Когда ж они, блять, закончатся - эти конченые поля?! Третий час идём. Жара. Некультивированная земля, ссохшаяся валунами. Как только ноги до сих пор целы, удивляюсь? А, поди, ещё не подвернул ни разу.

Поля - режь чернозём вместо сала, и на хлеб его, на хлеб! Здесь пахнет, да-да, именно так! - здесь пахнет Родиной!

Ветер дует со стороны отстойников.

* * *

Я развлекаюсь воспоминаниями о колхозных буднях.

* * *

Стоим посреди комнаты, обозревая печальный пейзаж, - наше пристанище на двадцать дней: оголённые провода вместо розетки (провода эти почему-то вызывают приступ дикого хохота у Сусела и Червняка), прелые матрасы, сломанная тумбочка в углу. Н-да...

Слон определяет уклад нашего сосуществования - командирским голосом:

- Так, пацаны, я тут уже был в ЛТО год назад, и у нас было принято в палате не пердеть. Ясно? Всем?

Сусел, всем своим видом показывая, что авторитетность Слона для него не более чем подсохшие остатки фекалий на его, Сусела, околоанальных волосках:

- Ну?

Слон, чуть умерив обороты:

- Это я к тому, шо давайте договоримся, шо в палате не пердеть.

Сусел:

- Ну?

Слон:

- А кто пёрднет, тому все отпускают подсрачники. А?

Единогласно.

Через полчаса - звук, запах и голос Сусела:

- Слон, ты сам сказал.

Три полноценных удара по целлюлиту в районе кобчика.

Слон, обиженно:

- А почему так сильно?

Сусел, удовлетворённо:

- Слон, ты сам сказал.

Через 15 минут:

- Слон, становись.

Три удара. Кроссовками. По заднице.

Через 10 минут:

- Слон, ты чо жрал, падла?! В партер!

Ко всем своим пахучим талантам Слон ещё и оказался ужасным, прости господи, педантом, возведшим на пьедестал идолопоклонничества чистоту и порядок - в локальном смысле.

Однажды я имел неосторожность сесть на его аккуратно застеленную (не единой складки и стерильней бинта) кровать - настолько агрессивным я Серёгу не припоминаю ни до, ни после:

- Ты шо?! Куда?! Ёп твою мать!! Вставай!!

Я подскакиваю - неужели случилось нечто непоправимое?! - моими ягодицами раздавлена, как минимум, семейная реликвия, передающаяся из поколения в поколение с тех пор, как пра-пра-пра-Слон с намёком моргнул симпатичной обезьянке, целомудренно мастурбирующей на соседней ветке.

- И больше никогда! Слышишь - НИ-КОГ-ДА - не садись на МОЮ ПОСТЕЛЬ! Понял?! - Слон, дрожа, выравнивает складочки, сдувает пылинки и откровенно меня ненавидит.

А вот Суселу (Тушкану) глубоко положить носки на скомканную простыню - ему нравится Сивка-Бурка, он влюблён. Нет, не подумайте, что он питает неразделённую симпатию к героине русской народной сказки. Нет, и ещё раз нет. Тушкану (Суселу) очень нравится Яна Сивинир, наша высокая, русоволосая одноклассница (для своих Сивка-Бурка), девочка не по возрасту плотной в нужных местах комплекции.

Интересовала она, надо сказать, не только Сусела: на пляже именно её весьма откровенно разглядывал Терминатор. Да и я, что греха таить, не упускал случая, чтобы, невзирая на довольно болезненные ответные побои, потискать её могучую грудь.

Да-а, любили мы это дело. Нет, не побои - потискать. И, собравшись чисто мужским коллективом, обсудить:

- У Сивки сиськи ничо.

- Да, ничо.

- Неплохие.

- А у Щуки лучше.

- У Щуки ваще солидные.

- И мне понравились. Классные.

- И у Ткали неплохие.

- А ты пробовал?

- Обижаешь. Я ж говорю - неплохие. Не как у Щуки, но ничо.

- А у Кривой видели сегодня, да? Когда купальник спал? А? На пляже?

- Не-а. И как?

- Мне понравились.

- Эх, жаль, я не видел.

Иногда мне кажется, что на размерах молочных желез помешался весь мир. И даже вселенная.

Сусел и я пришли слишком рано - дома не сиделось, не спалось нам дома - так курить хотелось: ушки на макушке магистральным трубопроводом. Первые два урока - труды: полтора часа окучивания напильником никому не нужной ржавой железяки.

Подымили, заныкавшись за тиром. Топаем к мастерским - Тимофеич, седобородый дядька, уже постарался, открыл мастерские, добро пожаловать. Заходим - никого: открыл, а сам похмеляться ушёл к завхозу. Традиция.

- А давай двери закроем. Изнутри.

- Давай, - я не против, хотя абсолютно не улавливаю смысла.

Скрипят несмазанные петли - тяжелые двери, металлические. Явно не напильником деланные. А если возле них ещё апостола Петра поставить в почётный караул, или там Вельзевула какого-нибудь... н-да...

Несколько минут спустя кто-то пытается войти. Естественно, безрезультатно - тут ломом хрен отогнёшь, не то, что за ручку дёргая. Мы не дышим - слушаем.

- Знаешь, Марин, я сегодня в зеркало смотрела - у меня грудь совсем не растёт. Маленькие такие. Как и были. Представляешь? Даже не знаю, что делать... - жалуется или кричит о помощи симпатичная блондиночка Вика. А?

- Нет, у меня с этим проблем нет. Я много капустки ем, и у меня большие выросли. Хорошие. Вот потрогай... - хвастается Марина, обладательница непомерным трудом накушанных перси.