И эти люди запрещают мне ковыряться в носу?!
* * *
Юра колдует у костра над изрядно почерневшей кастрюлей: выковыривает из носу засохшие козявки и готовит походную кашу. Состав не разглашается, но банка тушёнки и три "галины бланки" в фирменном рецепте точно присутствуют. Об остальных компонентах даже боюсь спрашивать.
Мы сушим слюнки сигаретным дымом и маемся в ожидании. В предвкушении. А пока отправляем нашего дуремарчика Слона наловить лягушек. Слон мастер в этом деле, и не сыскать ему равных: хавку и в морге наковыряет - хавка это святое, остальное есть тлен и преходящее...
Зажариваем на открытом огне выпотрошенных земноводных и, плотоядно урча, поедаем.
Наконец-то и каша поспела.
И опять облом. Обломец. Обломчик. А именно: горячо очень. Ждём пока остынет. Подсушиваем.
Первым не выдерживаю я:
- А-а-а, хрен с ним! - зачёрпываю ложкой варево, долго дую, половину, конечно, выдуваю, но остальное... - Юра, уважил старика, побаловал. Я пальчики облизал. До костей.
Остальные поддакивают - кивают и жуют. Жуют и кивают. Юра в том числе.
* * *
- Слышь, Шакил, жевать хочется, - Димка явно на что-то намекает, но я никак не вдуплю на что. Он чертовски тонко подметил: жевать действительно хочется. Аж челюсти сводит.
Понимающе дёргаю плечами и кривлю губы: мол, сочувствую, сам такой, но ничем...
- А у меня килька есть.
- Чего? - какая-то у меня сегодня соображалка несмазанная. На солнышке, небось, перегрелась. Потому и подтормаживает.
- В томатном соусе. И хлеб.
Дипломатично молчу, дабы срывающимся голосом и брызжущей слюной не выказать вожделения.
- Может, давай, а? - неуверенно предлагает Димка.
Слово сказано, слово - не воробей. Срываюсь с кровати отпущенной на волю пулей. Инстинкт охотника-добытчика туберкулёзным кашлем в долю секунды выветривает пыль цивилизации, пресловутый культурный слой. Всё-всё выдувает, от первой шишки, набитой первой поднятой палкой, и до "форточек" включительно, из речевых способностей оставляя только:
- Где?!
Дима непроизвольно отшатывается:
- В сумке. Ты не переживай. Щас я.
Он извлекает из огромного дерматинового баула заветную консервную банку. Банка возлагается на пол, как на самую надёжную опору. Я беру нож и первым же ударом, сдуру, протыкаю жестянку насквозь. Виновато матерюсь и скоренько произвожу кесарево сечение, чтобы в собственном соку и кетчупе явить на свет пару десятков близнецов. Сейчас мы этих младенчиков и заточим. Умильно плямкая, удовлетворённо отрыгивая.
Моё пророчество сбывается точь-в-точь. Мы сидим, облизывая губы, смотрим друг на друга и...
- Хорошо, но мало, - похоже, Дима повадился читать мои мысли.
- Н-да, - я пристально разглядываю Димку, и во мне просыпается надежда.
- А у меня ещё паштет есть. Гусиный.
Замечая мой неподдельный восторг и непроизвольное, как эрекция, обожание, он ухмыляется ямочками на щеках:
- Я не волшебник, я только учусь.
Я киваю, а глаза сами по себе прочёсывают палату в поисках случайно не замеченного холодильника. Или, на худой конец, скатерти-самобранки.
Ничего. Даже носовые платки-универсалы отсутствуют.
Ну, вы же знаете, посредством обычного носового платка можно производить невероятное число повседневных операций, как-то: высмаркиваться, выковыривать из глаза соринку, стирать пыль с кроссовок и мебели, обезжиривать губы после еды, обезвоживать руки после умывания... - причём все операции рекомендуется выполнять последовательно одним и тем же носовым платком...
На полу уже установлена ба-а-альшая ба-а-анка паштета.
Сидим, хаваем. Слой паштета в три толщины кусочка хлеба. Я доволен.
Стук в двери прерывает пиршество на самом интересном месте: сытость уже наступила, а жадность ещё не прошла.
Господи, спасибо тебе за то, что ты выделил нам от своих щедрот единственную палату на этаже, которая закрывается изнутри на замок. Спасибо. Хоть тебя и нет...
Рефлекторно ныкаю под кровать недоеденную наполовину банку. Открываю дверь.
Кабан и Слон. Улыб-чи-вы-е. При настроении, в общем. А если у них настроение хорошее, значит что? Правильно: значит, жрать не хотят!
- Шо вы тут?.. - Слон смотрит на жующего Димку, на мой бутерброд (паштет с хлебом), и улыбка теряется где-то в щелях между зубами.
- Хаваем, - честно отвечает Димка.
- Проститутки политические! Без нас?! - Кабан ещё лыбится, но уже как-то нецелеустремлённо.
- Без вас, - сочувственно развожу руками и вгрызаюсь в паштет.
- А ещё осталось? - у Слона есть дурацкая привычка задавать плохие вопросы. Некрасивые. А на некрасивые вопросы - как аукнется, так и откликнется! - предполагаются некрасивые ответы:
- Не-а, последнее... Вот и банка валяется, - показываю на пустую ёмкость из-под кильки. Подчёркиваю: из-под кильки.
- А-а-а...
Димка как-то сразу давится паштетом: мелко трясётся и похрюкивает.
Подхожу к нему, прикрывая от заинтересованных глаз, и легонько похлопываю кулаком по спине:
- Подавился, маленький? Ну, ничего, сейчас пройдёт.
Димкин взгляд падает на пустую жестянку - приступ усиливается: похрюкивания переходят в повизгивания, сопровождаемые покашливанием и расплёвыванием непрожёванных кусочков.
Кабан поднимает банку, внимательно осматривает:
- Вот суки! В натуре, всё заточили! А мы... А мы... Идём, Слон!
И оба, гордо задрав пятачок и хобот соответственно, покидают палату.
Димка приходит в себя. Не сразу, конечно, но довольно скоро. Минут через сорок. И мы опять вталкиваем в желудки паштет. Хлеб заканчивается - и ладно, можно без хлеба: подрезаем вязкие пласты ножами и поглощаем. Поглощаем самозабвенно. Под конец - через силу...
Переполненные, падаем на кровати. Я неспешно достаю сигаретку.
- А если? - заботливый Димка намекает на внезапное появление учителей.
- А мммать!! - первая затяжка резонирует с волной блаженства, обтекающей тело. - Спасибо!
- Не за шо. Кушай, не обляпайся.
Одобрительно хмыкаю и отдаюсь сонной сытости...
Просыпаюсь от шума. Димка тоже разбужен, судя по заспанному едалу. Вернулись Кабан и Слон. Улыб-чи-вы-е. При настроении, в общем.
Кабан - монумент самому себе - в центре палаты. Он победно презирает нас, покачивая гипертрофированной головой:
- А мы... А мы... Скажи, Слон, мы у девок чай пили!
Проникновенная Хрюшина самовыдроченность впечатляет даже меня, к подобным оборотам привыкшего. Димке же просто необходимы крепенькие санитары, ибо истерика, приключившаяся с ним, достойна занесения отдельным пунктом в медицинскую энциклопедию.
* * *
Вот уж кого не ждали, но - как говорится, медицина здесь бессильна. Нет, ну, была вероятность, конечно, но уж очень невнятная. Всё-таки явились: Вадик, Булкин и третий. Третьего в первый раз вижу. Дружбан он их, или кто - без разницы. Важно, что всего одну бутылку водки привезли, а на мой вполне законный вопрос:
- А почему так мало?
обиженно вскинулись:
- А сколько?! Хватит!
Что поделаешь, не наши ребята: водки - болт, сигарет - полпачки, хавки ещё меньше, и въехали на готовую жилплощадь. Иждивенцы!
Мы-то шалаши поставили. В количестве двух штук.
Поначалу собирались соорудить один, но большой. Однако конфликт получился, мнения разделились: раз вы больно умные - делайте сами.
Юрик и я (больно умные) себе сооружаем, а Кабан, Костик и Слон - себе.
Мы (больно умные) особо не протестуем, расклад нас вполне устраивает. Пусть нам хуже будет. Пусть мы, потея и отфыркиваясь, топориком (один на всех, и тот - мой) помашем, а они (им проще!) ветки руками - раз! и готово! - поломают. Пусть нам хуже будет. Пусть мы каркас предусмотрительно захваченной из дому проволокой свяжем - чёрти сколько времени потеряем, а они (им проще!) веточку к веточке приставят - раз! и готово! Пусть нам хуже будет! Пусть мы...
