Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Великий князь Николай Михайлович, приведя в своей книге «Император Александр I» тексты этих и других Александровых записок к графу, заключил: «Все эти записки наглядно показывают степень доверия Императора к Аракчееву, а также, что за Отечественную войну не кто иной как Аракчеев был в действительности секретарем Государя по всем военным делам».

О том, какое большое значение приобрел Аракчеев в то время в окружении императора Александра, свидетельствуют и конкретные факты.

Необходимость снабжения армии продовольствием и фуражом заставляла командиров воинских подразделений прибегать к реквизициям помещичьей собственности. «Когда вся Россия жертвовала последней копейкой и, можно сказать, последним взрослым человеком, что тут было беречь барские выгоды, доходы!» — восклицал, вспоминая о событиях Отечественной войны, С. Г. Волконский.

Подобное настроение разделяли тогда многие командиры. Помещики в большинстве случаев безропотно сносили реквизиции, но, бывало, и жаловались на произвол армейских начальников. У Аракчеева жалобы эти, как правило, находили благосклонный прием. Безусловно, защищать обобранных помещиков во время Отечественной войны было нелегко, но граф умудрялся это делать: умел найти и нужный тон, и необходимые аргументы, увещевая командиров не допускать реквизиций.

Князь С. Г. Волконский оказался однажды замешанным в одну из таких историй. Начальник его генерал-адъютант Ф. Ф. Винцингероде, возглавлявший в сентябре 1812 года полки, защищавшие дорогу из Москвы в Петербург, дозволил своим офицерам добывать требуемое для снабжения войск продовольствие и фураж посредством реквизиций у местных помещиков. Возмущенные помещики обратились с жалобами в Петербург. В ответ на них Аракчеев послал Винцингероде запрос. Тот вместо того, чтобы учтиво все объяснить, вспылил и написал письмо прямо к государю. С этим письмом был послан в столицу князь Волконский.

По заведенному порядку Сергей Григорьевич попал сначала к Аракчееву. Сказал ему, что привез от своего начальника депешу для передачи в руки государю. Узнав о содержании депеши, граф тут же согласился доставить Волконского в кабинет к Александру. В тот же день князь был принят Его Величеством наедине и вручил ему послание Винцингероде. После короткой беседы Александр сказал Волконскому, что перед отправлением увидится с ним и передаст ему для генерал-адъютанта личное свое письмо. Пять дней ждал после этого Волконский новой встречи с императором. Не дождавшись, обратился к Марии Антоновне Нарышкиной, сын которой, Лев, был его сослуживцем. Просил ее поговорить с государем, чтобы он принял его побыстрей.

Благодаря ходатайству Марии Антоновны Волконский на шестой день был принят Его Величеством. То, что князь-фельдъегерь услышал на этом приеме от своего государя, надолго оставило в нем удивление. «Вот тебе письмо к Винцингероде, — сказал Александр, — он поймет меня и убедится, что я имею полное уважение и доверие к нему, но в ходе дел административных надо им давать общий ход, и поэтому, как те бумаги, которыми он был недоволен, так и те, которые впредь могут быть ему не по мыслям и сердцу, пусть его не тревожат, и пусть он кладет их под красное сукно и не дает исполнения. Он и я, мы друг друга понимаем, и ему нечего тревожиться. Поблагодари его от меня за преданность и службу. Через несколько часов потребует тебя для отправления граф Алексей Андреевич, ты не говори, что я тебя требовал к себе и что ты получил от меня конверт для вручения Винцингероде». Много лет спустя Сергей Григорьевич опишет эту встречу с императором Александром в своих «Записках». И слова Его Величества об Аракчееве выделит особо: «Я указываю на эти последние слова, — заметит он, — как на странный факт того, что Государь себя подчинял какой-то двуличной игре с Аракчеевым, и как доказательство силы Аракчеева у Государя».

Следующая история также немало свидетельствует о положении Аракчеева при дворе и приоткрывает кое-что из его характера. Новгородский губернатор П. И. Сумароков распорядился, дабы помещики губернии, выставляя крестьян на военную службу, давали в казну денег в размере стоимости их годового провианта, тогда как во всех других губерниях брали с дворянства деньги только за трехмесячный провиант. Одновременно губернатором было дано повеление о том, чтобы крестьяне взяли в губернском городе муку, отвезли бы ее в свои деревни и там пекли из нее сухари, которые затем сами бы и привозили в Новгород.

Аракчеев узнал об этих распоряжениях губернатора от управляющего Грузинской вотчиной Ивана Дмитриева. Возмущенный, он решил призвать Сумарокова к порядку. В письме в Новгород от 29 августа 1812 года граф сообщил, что Комитет внутреннего ополчения запретил брать с дворянства деньги в сумме более чем за трехмесячный провиант и рекомендовал взятое сверх этого зачесть помещикам в число подушного сбора или возвратить им. «Я обо всех оных распоряжениях, — выговаривал Аракчеев инициативному губернатору, — вносил записку в Комитет гг. министров, где не только я, но и все министры не верят распоряжению, ибо оное можно только делать для разорения крестьян. По всем сим причинам и более потому, что война нынешняя должна будет продолжиться долгое время, то и нужно крестьян не как господину, но как чиновнику Российской империи сберегать на будущее время». Для подтверждения своих слов граф прилагал к письму копию с комитетского журнала. Казалось бы, губернатор должен был немедленно подчиниться и отменить изданные распоряжения. Но нет — его превосходительство продолжал настаивать на своем. Пришлось графу повторить свое увещевание. «Письмо ваше от 8 сентября я получил, — писал он в Новгород 9 сентября, — а как в оном изволите доказывать и одобрять сами, вами же самим сделанные распоряжения, то мне и не оставалось более ничего, как оное в оригинале представить государю императору. Его императорское величество изволил увидеть, что конфирмированное его величеством положение о приеме с новгородских дворян за провиант на три месяца вместо двенадцати вы не одобряете, тогда когда оное от государя приказано исполнить».

Что оставалось делать его превосходительству? К великому удивлению Аракчеева Сумароков не подчинился и этому письму. «Ваше сиятельство нередкоудостаивали меня своими письмами, а сегодня с курьером изволили уже прислать ко мне строгое и не принадлежащее до меня повеление, — отвечал несгибаемый губернатор грозному графу 11 сентября. — Я до сего времени сохранял всевозможное терпение, но ныне считаю уже необходимостию объяснить следующее: 1) Писать ко мне так строго и таким повелительным образом никто, кроме государя и Сената, не может. 2) Письмо вашего сиятельства без номера и без объявления воли государя императора я принять к исполнению не могу». В заключение письма Сумароков заявлял Аракчееву, что готов его почитать, но обидных или повелительных писем ни от кого, кроме начальства, не примет, а посему просил, чтобы Аракчеев впредь писал к нему несколько поучтивее и так, как следует писать к человеку, служащему благородно и для чести.

Алексей Андреевич пришел в замешательство. Он не знал, что думать и что предпринять. В растерянности обратился к новгородскому губернскому предводителю дворянства Н. С. Свечину. «Не знаю, не ведаю, за что ваш и мой губернатор меня ненавидит, ругает, сказывают, при всех, и кует и вешает меня, — жаловался граф в письме к Николаю Сергеевичу от 14 сентября. — Я бы остался все от него терпеть, если бы он, не любя меня, со мною бы и дело захотел иметь одним, но как гг. губернаторы обыкновенно везде, прогневаясь на дворянина, стараются оный гнев изъявить на бедных крестьянах того господина, то вот что беспокоит меня чрезмерно. И я прибегаю с моею просьбою: сделай дружбу, во-первых, отбери от него, что за причина, что он не взлюбил мою физиономию.Кажется, я поместье свое в губернии нажил не фаворитством, не откупами и не интригами, а службою, и после того ничего от государя не брал и не возьму никогда, дабы более было и оставалось в казне у государя к награждению гг. губернаторов; а во-вторых, убеди его справедливыми резонами, на христианской заповеди основанными, дабы он, не любя меня, не делал ничего из-за меня бедным крестьянам моим, ибо это будет обоим нам грешно, что они за меня будут терпеть горе».

74
{"b":"144042","o":1}