Следом за Мюратом и Ланном на мосту появился сам Наполеон. Он поздравил своих маршалов-жуликов и приказал их корпусам срочно переходить Дунай и двигаться по дороге на Цнайм (Знаймо), чтобы разорвать коммуникацию Кутузова с Буксгевденом. Одновременно Бернадоту и Мортье, стоявшим напротив Кремса, было приказано наладить переправу через Дунай, чтобы приготовить для русского полководца такие же «клещи», которые тот совсем недавно устроил Мортье. О замысле Наполеона Кутузов узнал в тот же день. Он понял, что почивать на лаврах в Кремсе ему никак нельзя и что «для спасения единственное средство — необыкновенная скорость».

Между тем «предстояла глубокая осень, переходы тяжелые, и почти нельзя было сомневаться, что мы потеряем большую часть артиллерии и тягостей», — писал Ермолов.

В ночь с 1 на 2 октября, несмотря на тьму и дождь, армия Кутузова, по традиции бросив в городе больных и раненых, двинулась по дороге на Цнайм. Этот городок находился на перекрестке двух дорог. Одна тянулась к Кремсу — по ней как раз и отходила русская армия, другая вела к Вене, и по ней наступал Наполеон. Кутузов боялся, что французы могут опередить его и перекрыть движение навстречу армии Буксгевдена. Поэтому он предусмотрительно распорядился, чтобы колонна Багратиона перешла с кремсской на венскую дорогу и встала на пути французов у придорожной деревни Голлабрюн. Багратиону было приказано стоять насмерть, пока основные силы армии не пройдут Цнайм. Получив приказ, князь Петр поднял только что остановившиеся для биваков войска и ночью, под дождем, по бездорожью, через виноградники и овраги перешел на венскую дорогу. Утром 3 ноября его отряд встал у Голлабрюна. При дневном свете Багратион провел рекогносцировку и, увидев, что позиция у Голлабрюна слаба, оставил там в качестве прикрытия гессен-гомбургских гусар Ностица и два казачьих полка, а сам отошел к безвестной до этого часа деревне Шёнграбен, название которой навсегда вошло в учебники русской военной истории как наши Фермопилы. И Кутузов, и сам Багратион понимали, что отряд его скорее всего будет уничтожен под Шёнграбеном. Накануне, 2 ноября, Кутузов писал императору Александру, что приказал колонне Багратиона, «ежели она там будет атакована, подержаться столько, чтобы я мог по другой дороге ее миновать и не быть отрезану. Я от себя не скрываю, что могу на сем маршу потерять усталых может быть до тысячи человек, — продолжал он, — но спасти должно целое, буди возможно будет»31. Та же мысль лежала в основе плана шёнграбенского сражения, как он отразился в военной истории: за счет части (отряда Багратиона) «спасти должно целое» (всю армию).

По словам А. С. Норова, Кутузов на прощание перекрестил Багратиона, ибо «подлинно крестный подвиг предстоял ему». Это знали все, продолжал Норов, «от генерала до солдата… Багратион перед боем в предварительном совещании со своими офицерами, подобно царю Спартанскому, прямо глядел в глаза смерти». Историк Михайловский-Данилевский детализирует этот эпизод (источник его неизвестен): «Готовясь сражаться до последней капли крови, князь Багратион, по обыкновению своему, как всегда делывал он перед сражением, собрал к себе генералов и полковых начальников и дружески разговаривал с ними о различных случаях, могущих представиться, пока Кутузов успеет вывести армию на безопасный путь. Во время беседы, где в полном блеске явилась воинская предусмотрительность князя Багратиона, дали ему знать о приближении французов». Известно стало и о том, что граф Ностиц отступает от Голлабрюна. Оказывается, подошедший Мюрат решил проделать с русскими тот же фокус, что и с генералом Ауерсбергом: он послал письмо к Ностицу с известием, что между императорами Францем и Наполеоном якобы заключен мир, почему французы так легко и прошли Вену. Ностиц поверил Мюрату и начал отходить к Шёнграбену. Как ни тщился Багратион объяснить австрийскому генералу, что это военная хитрость, обман — ничего не помогало. Ностиц, как писал потом Кутузов, «во время самого сражения перестал войсками своими действовать и сие объявил князю Багратиону»32. Норов, опираясь на чьи-то воспоминания, сообщал, что «напрасно князь Багратион старался доказать Ностицу всю нелепость Мюратовых слов, ставя в пример поступок князя Ауерсберга. Ностиц предпочел поверить Мюрату, и говорят, будто Багратион, плюнув, отворотился от него, взял своих казаков и велел готовиться к бою»33.

Так Багратион в ответственнейший момент обороны остался без союзных полков. Меж тем обстоятельства для него и всей армии складывались самые неблагоприятные: как раз в этот момент за спиной Багратиона, невдалеке, по кремсской дороге, проходила (точнее — еле тащилась) вся армия Кутузова, чрезвычайно уязвимая в случае прорыва Мюрата. 3 ноября Кутузов писал Александру: «Истребление отряда князя Багратиона было неминуемо, равно как и разбитие самой армии, потому что близость расстояния от аванпостов отнимала средство к скорой ретираде, а изнурение солдат от форсированных маршей и биваков соделывало их неспособными устоять даже в сражении. Счастье, сопутствующее всегда оружию Вашего величества, представило и тут средства, через которые спасена армия»34.

Что имел в виду Кутузов? Счастье русского оружия в данном случае заключалось в глупости Мюрата. Дело в том, что тот, пришедший с конным авангардом и увидав русскую армию, не решился атаковать ее с ходу, так как пехота его корпуса еще была в пути. К тому же, как стало известно, дождь и ветер помешали Бернадоту и Мортье навести мосты через Дунай и «уцепиться за хвост» Кутузова с тыла. Мюрат решил повторить свой фокус с обманом насчет франко-австрийского перемирия. Он надеялся, что в силу условий перемирия русская армия останется на месте, а тем временем подтянутся войска от Вены и от Кремса. Для этого маршал прервал начавшуюся было перестрелку и послал к Багратиону парламентера с предложением вступить в переговоры. Получивший от Багратиона известие о предложениях Мюрата, Кутузов легко понял замысел «неаполитанского хитреца» и решил обмануть обманщика. К тому времени Кутузов знал, что таким же образом французы чуть было не задурили голову любившему покрасоваться перед неприятелем Милорадовичу. Тот был оставлен на берегу Дуная, у Кремса, прикрывая тылы отходящей армии, и едва не отдал им мост через Дунай. Поддерживая игру Мюрата, Кутузов послал генералов Винценгероде и Долгорукова к Мюрату: «переговорить, — как он писал потом, — чтобы чрез несколько дней перемирия, хотя мало выиграть время, поручив им и кондиции, ежели возможные и нас ни к чему не привязывающие, постановить, полагаясь во всем на них, ибо нельзя потерять ни минуты. Теперь ночь, и я корпусом армии подымаюсь и иду двумя дорогами в Лейхвиц (Лехвиц. — Е. А)»35. Вскоре Винценгероде и начальник главного штаба Мюрата генерал Августин Даниэль Беллиард подписали акт о перемирии, цена которому была не больше цены листа бумаги, на котором он был написан. Русские обещали уйти из Австрии тем же путем, что и пришли туда. Обе армии должны были стоять на месте недвижимо до утверждения перемирия Наполеоном и Кутузовым. В том случае, если акт утвержден не будет, стороны обещали известить друг друга о начале боевых действий за четыре часа. Даты были проставлены две: по принятому во Франции революционному и общеевропейскому календарям: «24 брюмера года четырнадцатого (ноября 15 года 1805)».

Капитуляция или перемирие? В последние годы историк О. В. Соколов, опираясь на французские источники, высказал мысль, что Мюрат попался на хитрость, к которой прибег сам при овладении мостом через Дунай, но только его переговоры с представителем Кутузова генералом Винценгероде шли не о перемирии, а о капитуляции русской армии. Автор пишет: «…Самым важным свидетельством является текст документа, который, в конечном счете, был подписан с одной стороны начальником штаба Мюрата генералом Бельярдом, с другой стороны генерал-адъютантом Александра / бароном Винценгероде. Этот текст был опубликован в сборнике “М. И. Кутузов ” на русском языке (в подлиннике он на французском). Сохранился ли подлинник — неизвестно (1приметим это утверждение автора. — Е. А.), но его копия хранится в Архиве исторической службы французской армии. Сравнивая текст архивного документа с опубликованным в сборнике переводом, можно отметить, что бумага, подписанная Бельярдом и Винценгероде, переведена, в целом, правильно. Однако изменена только одна фраза, которая меняет не только всю суть документа, но и всю суть того, что произошло под Шенграбеном. В сборнике документ называется “Текст предварительного перемирия между русскими и французскими войсками”, а в архивном варианте значится следующее: "Капитуляция, предложенная русской армии 1V7. Иначе говоря, исследователь ставит под сомнение добросовестность публикаторов сборника «М. И. Кутузов», совершивших будто бы таким образом подлог. Но дело в том, что подлинник документа на французском языке в РГВИА сохранился (его можно легко найти в фонде по сноске в сборнике «М. И. Кутузов»), и переведен он для сборника точно. А. И. Сапожников, видевший подлинник на французском языке, считает, что если бы речь шла о капитуляции, то и в русских архивах должен был быть подписанный переговорщиками идентичный французскому текст именно капитуляции, тогда как в Российском государственном военно-историческом архиве сохранился (и позже опубликован в переводе на русский язык) подлинный текст именно «Предварительного перемирия». Вообще, О. В. Соколов, с точки зрения классического источниковедения, поступил некорректно. Он был обязан сопоставить документ французского архива не с публикацией в русском переводе, а с подлинником из российского архива, и полностью опубликовать текст документа из французского архива, который он почему-то называет «копией», чем окончательно запутывает дело. Известно, что подобные документы, согласно международному праву, подписываются двумя сторонами одновременно, оба документа должны быть идентичны по содержанию, подписаны одними и теми же лицами, и оба считаются подлинниками. И тут важно было бы провести палеографическое и почерковедческое исследование обоих документов — нет ли фальсификации подписей официальных лиц, что и решило бы проблему возможного подлога, совершенного одной из сторон уже после событий под Шенграбеном.