— Да, — едва уловимая усмешка, — знаю. Я считал, что Гарри вышел за рамки. Но порой исключения бывают оправданными. И он доказал, что я не прав. Потому-то я и просил прислать вас обратно. Фактически говоря, настаивал на этом. Даже без этого медотвода я готов был землю перевернуть, только бы заполучить вас.

— Зачем?

— Давайте пройдемся.

Ночь стояла в полном звездном облачении, разукрашенном перистыми облачками, посеребренном восходящим месяцем. Понадобилось лишь немного проехаться на машине, чтобы удалиться от базы и оказаться в первозданной пустыне, где тьму не нарушал ни один лучик искусственного света, и узреть, какое воистину величественное зрелище являют собой небеса. Лучше этого только оказаться в них — для всякого, кто побывал там по-настоящему.

Вот только воздух стал уже не прохладным, как раньше, а по-настоящему морозным, и при всяком выдохе изо рта вырывалось облачко пара. И когда Сэллинджер повел ее обратно через парк, Николь задернула «молнию», подняла воротник и сунула руки поглубже в карманы.

— Только не говорите, что вам не по нутру легкий морозец — девушке, выросшей в Нантукете и столько занимавшейся парусным спортом в открытом море, — заметил он.

«Потрясно, он читал мое личное дело!»

— Чтобы переносить холод, надо привыкать к нему постепенно, и тогда мне это удавалось лучше.

— А что же переменилось?

Она задержалась у Х-15, изумленная миниатюрностью самолета и одновременно восхищенная его обтекаемыми, плоскостными обводами. Потом проговорила:

— В первые сутки после нападения корсаров из засады, пока мы не собрали на тяп-ляп систему энергоснабжения, на «Страннике» не было электричества. В паре-тройке миллиардов кэмэ от Солнца температура практически не отличается от абсолютного нуля. Термоизоляция корабля поправляла положение, но мало-помалу холод брал свое. — В спокойном изложении фактов невозможно ощутить даже тени пережитых тогда чувств. Николь развела руками. — Даже когда мы вернули Карусель — жилой отсек — к жизни, то не осмелились чрезмерно нагружать системы. Настроили нагреватели на очень медленный и плавный подъем температуры. Это хуже всего — вокруг царит почти непереносимый мороз, а ты знаешь, что нагреватели включены и со временем дела пойдут лучше, на большее и надеяться не смеешь, и надо только продержаться до той поры. Казалось, на это уйдет целая вечность.

— И тогда вы нашли халиан'т'а. Сэллинджер произнес последнее слово так же, как подавляющее большинство людей — в английской транслитерации, опуская обертона, обозначаемые апострофами. Человеческое горло не способно издать подобные звуки, а человеческое ухо — их услышать.

— Дурацкое везение, сэр.

— А по-моему, открытие, учитывая дальнейшее. Вдали мелькнула какая-то вспышка, и не успела Николь повернуть голову в ту сторону, как сверху обрушился оглушительный грохот, волной вздымающийся до небес, когда пилот, выведя самолет на исходную, дал полную тягу. Взлет показался невероятно быстрым — машина только успела тронуться, и уже взмыла вверх, опираясь на конус голубого пламени длиной в половину корпуса. Миг — и она затерялась вдали, будто еще одна звездочка на небосклоне, негромким «ба-бах» провозгласив о преодолении звукового барьера.

Здесь, возвышаясь над парком и над сухим озером — верхняя точка обеспечивает на диво хороший обзор всей территории базы, — находится мемориал. Строгий кенотаф с лишенной вычурности доской, на которой высечены имена погибших пилотов, начиная с Гленна Эдвардса, подарившего базе свое имя. Это памятник для туристов, а настоящий мемориал, по мнению летчиков-испытателей, находится на стене в «Сорвиголовах».

— Вы имеете представление, лейтенант, — как бы между прочим поинтересовался Сэллинджер, — сколько человек сейчас хорошо ориентируются в культуре халиан'т'а?

Фрагменты головоломки начали мало-помалу складываться воедино, и Николь ощутила, как вдоль позвоночника пробежал трепет, словно электрический ток, но едва она открыла рот, как полковник перебил:

— В смысле, на Земле.

— Трое, — наугад сказала она, поскольку ее сведения явно устарели.

— Главная делегация направляется в Нью-Йорк, чтобы вести дела с Организацией Объединенных Наций, этими везучими чертями, — судя по тону, он подразумевал «этими несчастными», — но трое халов завернут в нашу сторону.

Николь вопросительно приподняла брови.

— Очевидно, и они, и мы сталкиваемся в космических программах с одним и тем же препятствием, а именно, с проблемой спуска на поверхность планеты и подъема обратно на орбиту. К сожалению, перенос материальных объектов не дался нам с той же легкостью, что и путешествия от звезды к звезде. Как бы то ни было, было внесено предложение объединить наши ресурсы и попробовать вместе найти решение, которое ускользает от нас, пока мы работаем поодиночке.

— А вам не кажется, сэр, что работа халиан'т'а с нами попахивает протекционизмом?

Сэллинджер рассмеялся и тряхнул головой.

— Как вам удается издавать подобное урчание, Николь? В смысле, я слышал его в записях — и ваших, и комиссара Кьяри, — но не мог воспроизвести что-то хоть отдаленно похожее, только связки сорвал. У меня от них жутко болит горло.

— У меня тоже, сэр, а звучат они правильно лишь для нашего слуха. Господь ведает, как это воспринимают халы.

— Как раз факт, что вы способны на это вообще— пусть даже грубо и приблизительно, — и заставил меня выписать вас. Что же до вашего вопроса, то они будут работать не только с нами. Мы потратили полгода, собирая отовсюду самые светлые умы; к нам едут русские и британцы, и французы, и израильтяне, и — Господи, помилуй! — иранцы и японцы. Словом, намечается сущий зверинец. А те, кто кажется нам совершенно дикими, почти наверняка окажутся наиболее цивилизованными. Вы же должны позаботиться о том, чтобы проблем было как можно меньше.

— Полковник, мои познания в их языке, не говоря уж об их культуре, в лучшем случае находятся на зачаточном уровне.

— Насколько я понимаю, комиссар Кьяри регулярно присылает вам свежие сведения с их родины.

Потрясенная тем, что полковник действительно знает ее личное дело до тонкостей, Николь неуверенно взмахнула рукой в попытке протеста:

— Раджамариям и Сцилард…

— А: будут заняты в Нью-Йорке с президентом. И Б: не являются пилотами.

— Халиан'т'а скорее всего прибудут с Толмачом, собственным переводчиком, который наверняка куда лучше знаком с нами, чем я с ними.

— Несомненно. Но я хочу иметь и своего. То есть вас.

— Я не уполномочена.

— Николь, мне понятно, что стоит за этим их Толмачом, специально генетически реконструированным, чтобы понимать не только наш язык, но и культурный, и социальный контекст. Великолепно. Я всеми руками за. Чертовски хотелось бы, чтоб мы умели делать то же самое. Но он все равно не лишен предубежденности. Он по-прежнему смотрит их глазами, осознание происходит посредством его мыслительных процессов. Одни и те же слова отнюдь не обязательно имеют одно и то же значение для них и для нас. Как бы неуклюже вы это ни делали, а я подозреваю, что вы просто прибедняетесь, вы можете оказать мне аналогичную помощь. Дать им ощущение нашего восприятия. А может быть, обозначить для их командира и для меня пределы допустимого, в рамках которых мы найдем приемлемую точку соприкосновения .

— Спаси и помилуй, — только и смогла проронить она.

— И, разумеется, помочь им в общении с прессой.

— Разумеется. Радостная перспектива.

— Мы по-прежнему будем придерживаться вашей легенды — дескать, вы участвовали в Первом контакте, но не в качестве главного действующего лица. Самое приятное в пребывании на военной территории — это возможность ограничить доступ посторонних. Кое-какой показухи не избежать, но мы сведем всю эту труху к абсолютному минимуму. Опять же, к счастью, они приехали работать.

Они прошлись еще немного, шагая параллельно бульвару Розамунды, мимо спортплощадок, направляясь к очередному скоплению небольших коттеджей.