К исходу пятой недели она почти не вылезала с мостика, намеренно отгораживаясь от остальных, вновь и вновь прокручивая в памяти засаду, предсмертный вопль Паоло, пересматривая все свои решения, безжалостно отыскивая ошибки. А в сумрачные часы перед сном ломала голову: не лучше ли было отправиться в небытие вслед за «Скитальцем». Теперь же члены экипажа превратились в марионеток, отсчитывающих время; надо как-нибудь вывести их из ступора. Две недели назад Николь взялась за пространное, велеречивое письмо-монолог к отцу, словно исповедуясь перед присутствующим здесь человеком. А сегодня, перечитав его, обнаружила, что в логичных с виду фразах проскальзывает безумие. От этого открытия по спине побежал холодок, она сгорбилась в кресле, поникнув головой, и уставилась на свое блеклое отражение в фонаре. «Неужто у меня едет крыша? Ну и по фигу!» В раме замаячило еще одно прозрачное лицо, и, обернувшись, она увидела парящего рядом Андрея. Тот озабоченно сообщил, что Хана в научном катере отправилась на вылазку.

— В последнее время она выходит ежедневно, на час как минимум. Я спрашивал, с какой целью, а она отмалчивается.

— Хочешь, чтобы я с ней поговорила?

— Ты же командир.

Губы Николь скривились, но грубая мысль тотчас отступила. Командир здесь действительно она. А это не только права и привилегии, но и ответственность. Пора приступать к своим обязанностям!

— Если для подобных экскурсий есть разумный повод, то я обеими руками за, — горячился Андрей. — Хотя и считаю, что она должна уведомлять нас. Мы можем ей помочь. Откровенно говоря, я бы с радостью взялся за какое-нибудь нужное дело. Но если это какой-то психоз…

— Ты хочешь сказать, что на нее давят стены?

— Да, — по-русски ответил он.

— А разве на остальных не давят?

Андрей вскинул на нее глаза, но тут же понял, что Николь шутит; в его улыбке было больше облегчения, чем веселья.

— Мне кажется, на всех, кроме комиссара.

— Ее выходы в космос не вредят «Страннику»? — уточнила Николь.

— Пока нет. Она обобрала один универсальный катер, забрав топливо и сняв электронику, а свое оборудование питает от его батарей. Но что будет, когда они сядут? Второй универсальный и боевой «Скиталец-три» еще пригодятся. В крайнем случае в качестве спасательных.

— Я уловила. Где она сейчас?

— Там. Подними глаза направо и увидишь. Николь и в самом деле заметила габаритные огни катера.

— Сегодня это ее третья вылазка, — отметил Андрей. Николь присвистнула. — Потому-то я и счел необходимым тебя уведомить.

* * *

Хану она дожидалась в раздевалке ангара «Скитальца-шесть». Проследив через прозрачное лексановое окошко и на мониторе, как подруга виртуозно посадила нескладное суденышко на салазки, Николь одобрительно кивнула. Хана — прирожденный летчик. Как только салазки со «Скитальцем», полязгивая, втянулись в ангар, а громадный люк захлопнулся, Николь помахала рукой. Уравнивание давления заняло больше времени, чем обычно; значит, Хана переделала насосы ради экономии электроэнергии.

Наконец на контрольном щитке вспыхнула зеленая лампочка. Николь разгерметизировала люк и невольно охнула, переступив порог. В памяти тотчас же всплыло возвращение на «Скиталец-один» и убийственный холод. Тут оказалось ничуть не лучше. Пока Хана выбиралась из катера, Николь юркнула в раздевалку, захлопнула люк и включила обогреватели, затем застегнула куртку до самого подбородка. Минуту спустя Хана застала ее посиневшей от холода.

— Извини. — Японка снимала шлем, глядя на Николь беспокойным взором, который так не вязался с ее ухмылкой. — Я не ждала гостей.

— Черта-дьявола-Бога-душу-мать! — Николь дрожала как осиновый лист. Она изо всех сил обхватила себя руками, молясь, чтобы не было рецидива, поскольку большинство антибиотиков осталось на Карусели К-2.

— Я перевела обогреватели в ручной режим. — Хана вручила Николь контейнер с горячим куриным бульоном, извлеченным из консоли. — Я так часто выхожу наружу, что обогревать ангар каждый раз — пустая трата электроэнергии; тем паче, что я работаю в теплоизолированном скафандре.

— Зачем? Ради чего все это? — прямо спросила Николь, как только обжигающая жидкость немного вернула ее к жизни. Хана молчала. — Хана, к черту деликатность. Что происходит?

— А нельзя ли чуточку обождать?

— Нет.

— Я не собиралась говорить, пока не буду уверена на все сто процентов.

— Я настаиваю.

Хана попыталась обезоруживающе улыбнуться.

— А если я промолчу, вы застрелите меня, капитан?

Николь не поддержала игру и с железной решимостью изрекла:

— Хана, наши жизни на этом корабле полностью зависят от подлатанных агрегатов, любой из которых может в любую минуту отказать. Ты пользуешься электроэнергией, топливом, воздухом. Как бы ты ни старалась уменьшить свое влияние на «Странник», оно сказывается на каждом из нас. Мы влипли в эту передрягу вместе, и ты не имеешь права пускаться на авантюры, не уведомив нас!

— Знаю, — вздохнула Хана. — Я была не права. Пожалуй… — Она помолчала, собираясь с мыслями. — От всего этого я тоже немножко чокнулась. Ты удрала на мостик, я сюда.

— Все мы не без греха.

— Наверное, я немного завидую. Ты-то можешь набраться сил у комиссара… и поделиться с ним… своим горем.

— Почему ты молчала?

— Не было повода. До сегодняшнего дня, — ответила Хана и вдруг бесцеремонно перевела разговор: — Надень скафандр. Мое снаряжение в ангаре, а там по-прежнему мороз.

Николь вытащила из шкафчика универсальный скафандр и, забравшись в него, последовала за Ханой к рабочему столу. Эту часть помещения занимали электронные и вычислительные блоки, снятые с катеров. В одном из компьютеров виднелась кассета — снимки, сделанные Ханой во время последней вылазки. Наконец девушка погасила свет и начала показывать слайды.

Не просмотрев и полудюжины, Николь ринулась к интеркому и объявила общий сбор. Теперь понятно, почему Хана так неохотно сообщила о своем открытии, но ясно и другое: каждый на борту обязан знать об этом, и немедленно!

— Это всего-навсего часть нашей с Полем ежедневной программы наблюдения за небосводом, этакий придаток к главной задаче картографирования, — начала Хана, когда все собрались. — Почти все фото хранились в главном компьютере и, естественно, погибли вместе с оборудованием. Однако для некоторых экспериментов мы сделали желатиновые диапозитивы. Все они охватывают один и тот же регион Солнечной системы и сделаны с недельным интервалом.

Она последовательно показала изображения. Затем поинтересовалась:

— Видите что-нибудь необычное? — пропустив мимо ушей ворчание Кьяри о «дерьмовых экзаменационных листах для школьников». — Ладно, я прокручу их снова, но на сей раз не спускайте глаз с этого источника света… — Хана световым пером указала яркую точку в верхнем правом углу экрана, нажала на кнопку, и точка оказалась в красном кружке. В следующий раз кружок явственно переместился по экрану налево вниз на добрых три сантиметра.

— Черт побери, — вполголоса ругнулся Андрей. — Так что же это такое?!

— Погоди, дружок, — ухмыльнулась Хана, — сладкое впереди. Следующая последовательность зафиксировала виды небосвода уже после засады.

Уже на третьем снимке Хана добилась бурной реакции присутствующих — Андрей ахнул, Николь оцепенела, и даже Кьяри покачал головой со смешанным выражением изумления и недоверия. Теперь пятнышко было легко различимо, яркостью затмевая соседние небесные тела; движение его стало совершенно отчетливым — на последних слайдах оно даже проявилось.

— Я воспользовалась оптическими и радиотелескопами научного катера, — продолжала Хана, — стараясь собрать как можно больше данных. В спектре объекта наблюдается голубое смещение, означающее приближение объекта. Кроме того, я приблизительно подсчитала параллакс: два месяца назад он был удален на пятьдесят астрономических единиц, примерно семь с половиной миллиардов километров. Выясняя его положение относительно нашей позиции десятидневной давности и сегодняшней, я убедилась, что эта фигня близко.