Поэтому я, помолчав, добавил:

– Может, вы объясните, в чем дело? Разумеется, я ничего не могу вам обещать. Одно поразило меня в ваших словах. Вы сказали, что посвятили своей проблеме сорок восемь лет, но сколько же вам вообще лет, с вашего позволения?

– Пятьдесят восемь, – ответил он холодно.

Он все еще стоял, держась за спинку стула, словно ожидал, что я приглашу его сесть. Я пригласил бы, ясное дело, ибо принадлежу к категории вежливых скупцов, но то, что он так демонстративно ждал приглашения, слегка раздражало меня, да я и говорил уже, что он показался мне невыразимо антипатичным.

– Проблемой этой, – начал он, – я занялся, будучи десятилетним мальчишкой. Ибо я, господин Тихий, не только гениальный человек, я был и гениальным ребенком.

Я привык к таким фанфаронам, но этой гениальности оказалось для меня многовато. Я прикусил губу.

– Слушаю вас, – произнес я. Если бы ледяной тон понижал температуру, после нашего обмена фразами с потолка свисали бы ледяные сталактиты.

– Мое изобретение – душа, – проговорил Декантор, глядя на меня своим темным глазом, в то время как другой, насмешливый глаз будто подметил нечто очень забавное на потолке. Он произнес это так, словно говорил: «Я придумал новый вид карандашной резинки».

– Ага. Скажите пожалуйста, душа, – отвечал я почти сердечно, так как масштаб его наглости начал меня забавлять. – Душа? Вы ее придумали, да? Интересно, я уже слышал о ней раньше. Может, от кого-либо из ваших знакомых?

Я с издевкой смотрел на него, но он смерил меня своим жутким косым взглядом и тихо сказал:

– Господин Тихий, давайте заключим соглашение. Вы воздерживаетесь от острот, скажем, в течение пятнадцати минут. Потом будете острить, сколько вам угодно. Согласны?

– Согласен, – отвечал я, возвращаясь к прежнему сухому тону. – Слушаю вас.

Это не пустомеля – такое впечатление создалось теперь у меня. Его тон был слишком категоричен. Пустомели не бывают такими решительными. «Это, скорее, сумасшедший», – подумал я.

– Садитесь, – пробормотал я.

– В сущности, это элементарно, – заговорил человек, назвавший себя профессором Декантором. – Люди тысячи лет верят в существование души. Философы, поэты, основатели религий, священнослужители повторяют всевозможные аргументы в пользу ее существования. Согласно одним верованиям, это некая обособленная от тела нематериальная субстанция, сохраняющая после смерти человека его индивидуальность, согласно другим – такие идеи возникли у мыслителей Востока, – это энтелехия, некое жизненное начало, лишенное индивидуальных, личностных черт. Однако вера в то, что человек не весь исчезает с последним вздохом, что есть в нем нечто, способное преодолеть смерть, много веков оставалась непоколебимой. Мы, живущие сейчас, знаем, что никакой души нет. Существуют лишь сети нервных волокон, в которых происходят определенные процессы, связанные с жизнью. То, что ощущает обладатель такой сети, его бодрствующее сознание, – это, собственно, и есть душа. Так это выглядит – вернее, выглядело, пока не появился я. Или, скорее, пока я не сказал себе: души нет. Это доказано. Существует, однако, потребность в бессмертной душе, жажда вечного бытия, стремление, чтоб личность бесконечно существовала во времени, наперекор бренности и распаду всего остального. Это желание, снедавшее человечество с момента его появления, даже слишком реально. Итак: почему бы не удовлетворить эту тысячелетнюю концентрацию мечтаний и страхов? Сначала я рассмотрел возможность наделить человека телесным бессмертием. Но этот вариант я отверг, ибо, в сущности, он лишь поддерживал ложные и призрачные надежды: ведь даже бессмертные подвержены смерти от несчастных случаев, катастроф, к тому же возникла бы масса сложных проблем – например, перенаселение; были еще и другие соображения, и все это укрепило мою решимость изобрести душу. Одну только душу. Почему бы, сказал я себе, не построить ее так, как строят самолеты? Ведь и их когда-то не было, существовали лишь мечты о полете, а теперь самолеты есть. Подумав так, я, в сущности, разрешил проблему. Остальное было лишь вопросом соответствующих знаний, средств и достаточного терпения. Всем этим я обладал и поэтому сегодня могу сообщить вам: душа существует, господин Тихий. Каждый может ее иметь, бессмертную. Я могу изготовить ее индивидуально для каждого человека, с какими угодно гарантиями долговечности. Вечность? Это, собственно, ничего не значит. Но моя душа – душа моей конструкции – сможет пережить угасание Солнца. Обледенение Земли. Одарить душой я могу, как уже сказал, любого человека, но только живого. Мертвого одарить душой я не в состоянии. Это лежит за пределами моих возможностей. Живые – другое дело. Эти получат от профессора Декантора бессмертную душу. Не в качестве дара, разумеется. Это – продукт сложной технологии, хитроумного и трудоемкого процесса и поэтому будет стоить недешево. При массовом производстве издержки бы снизились, но пока душа гораздо дороже самолета. Принимая во внимание, что речь идет о вечности, полагаю, что эта цена относительно невысока. Я пришел к вам потому, что конструирование первой души полностью исчерпало мои средства. Предлагаю вам основать акционерное общество под названием «БЕССМЕРТИЕ», с тем чтобы вы финансировали предприятие, получив взамен кроме контрольного пакета акций сорок пять процентов чистой прибыли. Акции пошли бы по номиналу, но в наблюдательном совете я бы хотел получить...

– Прошу извинения, – прервал я его, – вижу, что вы пришли ко мне с детально разработанным планом этого предприятия. Однако не соблаговолите ли вы сообщить мне сначала некоторые подробности о своем изобретении?

– Конечно, – ответил он. – Но пока мы не подпишем договора в присутствии нотариуса, господин Тихий, я смогу поделиться с вами лишь информацией общего характера. Дело в том, что в ходе своей работы над изобретением я настолько поиздержался, что у меня нет денег даже на уплату патентной пошлины...

– Хорошо. Мне понятна ваша осторожность, – сказал я, – но все же вы, вероятно, догадываетесь, что ни я, ни любой другой финансист – впрочем, я никакой не финансист, – короче говоря, никто не поверит вам на слово.

– Естественно, – сказал он, вынимая из кармана завернутый в белую бумагу пакет, плоский, как сигарная коробка всего лишь на шесть сигар.

– Здесь находится душа... одной особы, – сказал он.

– Можно узнать чья? – спросил я.

– Да, – ответил он после минутного колебания. – Моей жены.

Я смотрел на перевязанную шнурком и опечатанную коробку с крайним недоверием и все-таки под воздействием его энергичного и категорического тона ощутил едва ли не дрожь.

– Вы не откроете этого? – спросил я, видя, что он держит коробку в руке и не прикасается к печати.

– Нет, – сказал он. – Пока нет. Моя идея, господин Тихий, в крайнем упрощении, в таком, которое граничит с искажением истины, была такова. Что такое наше сознание? Когда вы смотрите на меня – в этот вот момент, сидя в удобном кресле, – и ощущаете запах хорошей сигары, которую вы не сочли необходимым предложить мне, когда вы видите мою фигуру в свете этой экзотической лампы, когда вы колеблетесь, за кого меня принять: за мошенника, за сумасшедшего или за человека необычайного, когда, наконец, ваш взгляд улавливает все краски и тени окружающих предметов, а нервы и мускулы беспрерывно посылают срочные телеграммы о своем состоянии в мозг, – все это вместе и составляет вашу душу, говоря языком богословов. Мы с вами сказали бы, скорее, что это активное состояние вашего разума. Да, признаюсь, что я употребляю слово «душа» отчасти из упрямства, но важнее другое: это простое слово понятно каждому, или, скажем точнее, каждый думает, будто знает, о чем идет речь, когда слышит это слово.

Наша материалистическая точка зрения, понятно, превращает в фикцию существование не только души бессмертной, бесплотной, но и такой, которая была бы не минутным состоянием вашей живой индивидуальности, а некоей неизменной, вневременной и вечной сущностью, – такой души, вы со мной согласитесь, не было никогда, никто из нас ею не обладает. Душа юноши и душа старца сохраняют идентичные черты, если речь идет об одном и том же человеке, однако состояние духа человека во младенчестве и в минуту, когда, смертельно больной, он чувствует приближение агонии, чрезвычайно различны. Каждый раз, когда все же говорят о чьей-то душе, инстинктивно подразумевают психическое состояние человека в зрелом возрасте и с отличным здоровьем – понятно, что именно это состояние я избрал для своей цели и моя синтетическая душа представляет собой раз навсегда зафиксированный отпечаток сознания нормального, полного сил индивидуума на каком-то отрезке времени.